— Наверно, вы не пригляделись к сестре, — сказал Тэмуджин. — Когда мальчишки мучили меня, она вступилась, и я разглядел ее красоту.
Собака тявкнула, теперь ребята поймут, что кто-то стоит у порога. Хадаган вошла в юрту и увидела, что братья смеются.
— У тебя есть поклонник, Хадаган, — сказал Чимбай. — Пленение так подействовало на Тэмуджина, что он стал остряком. Только что он назвал тебя красавицей.
— Ничего не хочу слушать.
Она прошла к очагу, в который Хагар подбрасывала топливо. Тэмуджин понял, что она подслушивала. Потому-то он и говорил о ней добрые слова. В отчаянии он пробовал все, что могло помочь ему убежать. Он всего лишь хотел ее использовать.
— Чимбай, ты должен сторожить у двери, — сказала она и повернулась к Чилагуну, — а ты должен спать.
— Теперь у тебя есть наконец суженый, — подшучивал Чилагун. — Жаль, что он пленник.
— Наверное, мне не надо было говорить, — сказал Тэмуджин. — Не думал я, что те, кто обращались со мной хорошо, используют мои слова, чтобы ранить родную сестру.
Братья повесили головы, делая вид, что им стыдно.
— Я говорил ему, — сказал Чимбай, — что мы с отцом после праздника поедем искать мне жену.
— Если он забудет, то ты сам себе найдешь. Мне с Хагар будет легче, если ты обзаведешься собственной юртой, и на тебя будет работать жена.
Чимбай улыбнулся ей.
— Ты ворчишь на меня, как старая бабушка.
— Мы с отцом ездили искать мне жену, — сказал Тэмуджин, — перед самой его смертью. Моя невеста — хонхиратка, и я понял, что она захотела стать моей женой в тот самый миг, когда мы встретились. Отец оставил меня у ее семьи, но мы были вместе всего несколько дней, потому что приехал один из людей отца и сказал, что тот умирает. Пришлось уехать. Она обещала ждать меня.
Хадаган отошла, тронутая его взволнованным голосом, хотя в глубине души ревновала его. Она стала поправлять одеяла на постелях. Все знали, как красивы хонхиратки, и невеста Тэмуджина, видимо, тоже.
— А сколько ей сейчас лет? — спросил Чилагун.
— Четырнадцать.
Чимбай хмыкнул.
— Тогда она уже согревает постель другого мужчины.
Хадаган увидела боль в глазах Тэмуджина и вдруг разозлилась на Чимбая. Тэмуджину надеяться было не на что, но брат мог бы позволить ему утешаться мечтой о девушке.
— Я уверена, что она сдержит свое обещание, — возразила Хадаган. — Дай Тэмуджину отдохнуть.
Чимбай встал.
— Ложись на мою постель, Тэмуджин. Я буду сторожить у порога, так что бежать и не думай. Чилагун, я разбужу тебя, когда устану.
Тэмуджин доковылял до постели Чимбая и упал на нее. К тому времени, когда все улеглись, пленник дышал глубоко и ровно.
Перед рассветом за Тэмуджином пришли двое. Сорхан-шира задерживал их перед входом, пока Чимбай и Чилагун надевали на пленника колодку. Тэмуджин улыбнулся Хадаган, и его увели.
Предстоял пир, которым отмечали шестнадцатый день первой летней луны. Сорхан-шира с сыновьями присоединились к другим для жертвоприношения. Хадаган вместе с Хагар на лугу у реки помогали женщинам и девушкам готовить еду. К исходу утра в ямах жарилась жирная баранина.
Для Таргутая возвели войлочный шатер, подпираемый шестами. Вождь уселся там с тремя женами, их детьми, братом Тодгоном Гэртэ и приближенными. Хадаган высматривала в толпе Тэмуджина, но не видела его. Ее отец преклонил колени перед Таргутаем, протянул вождю шарф, чтобы тот коснулся его, а потом повел сыновей и нескольких своих товарищей к одной из ям.
Женщины и девушки сплетничали за едой и питьем. Сорхан-шира, размахивая руками, рассказывал о каком-то сражении. Чилагун заигрывал с проходившей мимо тайчиутской девушкой.
Два мальчика-тайчиута подошли к ним, поприветствовали сулдусов и сели неподалеку от Хадаган и Чахан. Мужчины пели песни и плясали, вертясь и тяжело топая ногами. По берегу бегали ребятишки, трех мальчиков столкнули в Онон, они вымокли и ругались. Пожилые женщины говорили, что им не приходилось видывать такого прекрасного праздника.
— Не повезло пленнику, — сказал один из тайчиутских подростков. — Попировать не удалось.
Он засмеялся.
— Хадаган жалеет его.
— Нет, — возразила Хадаган. — Воинам надо было убить его. Не понимаю, почему они этого не сделали.
«Он лучше вас всех», — подумала она со злобой и взглянула на подростков.
— Вы должны пировать со своими семьями.
— Не груби, — сделала ей замечание Чахан. — Твой отец разрешил им присоединиться к нам.
Хадаган встала и, шатаясь, пошла к роще, от архи у нее расперло мочевой пузырь. Таргутай хлопал в ладоши и пел под треньканье однострунного музыкального инструмента. Молодые боролись. Всем было не до мальчика, который, наверно, только прислушивался к веселью, но не разделял его. Хадаган подумала, а не отнести ли ему украдкой еды, но сторожа Тэмуджина все равно отнимут то, что она принесет.
Хадаган вышла из рощи, перешагнула через какого-то пьяного и вернулась к отцу. Беспокойство за Тэмуджина лишь отравило ей праздник. Она села возле Хагар и заставила себя не думать о мальчике.
Когда солнце склонилось к западу, пир кончился. Те, у кого юрты были далеко, побрели к коновязи. Сорхан-шира вытер руки о халат, встал и посмотрел на своих детей.
Отец и мальчики, шатаясь, пошли к юрте. Хадаган и Хагар шли следом по берегу реки. Старуха опиралась на палку, и казалось, вот-вот она упадет. У реки валялись напившиеся до бесчувствия люди, некоторых тащили под руки и взваливали на лошадей.
Сорхан-шира вошел в юрту и со стоном упал на постель, потом сел, вздохнул и посмотрел на Чимбая.
— Сын, — сказал он, — самое время посетить моего друга-хонхирата и поухаживать за его дочерьми. Через несколько дней поедем и справим помолвку перед праздником обо. Нам обоим пора обзавестись женами, и, может быть, мы привезем какого-нибудь молодого человека, чтобы он поухаживал за твоей сестрой. Подойди, дочка, — позвал Сорхан-шира. — Я не позаботился о твоей помолвке.
— Есть еще время, — сказала она. — Я молода. Может быть, какой-нибудь тайчиут посватается, и я буду жить поблизости.
Отец покачал головой.
— Признаюсь, я этого не ожидал, но ты хорошеешь.
Чилагун фыркнул, стягивая сапоги с Сорхан-ширы.
— Отец, — сказала Хадаган, — ты пьян.
— А тут и пьяный разберется. Вот сейчас нос у тебя слишком длинный, глазки маленькие, губы тонкие и рот кривоват, а лицо приятное при этом. Странно, но я раньше этого не замечал. Наверно, красота твоей матери застила мне глаза. Ее лицо стояло у меня перед глазами, и я думал, тебе вовек не быть такой, но…
Сорхан-шира вытянулся. Хадаган подбросила лепешку в огонь и поставила кувшин рядом с постелью, зная, что когда отец проснется с больной головой и пересохшим горлом, ему захочется кумыса.
— Хадаган Гоа, — прошептал Чилагун, когда она ложилась спать. — Хадаган Красавица.
— Спи, Чилагун, — сказал Чимбай, падая поперек постели. — Дай нашей красивой сестре отдохнуть.
Хадаган тоже легла. В дымовом отверстии виднелось светлое небо, первая летняя луна сияла в небесах. Отец ценил ее только за то, что она хорошо готовила и пряла, но никогда за внешность. Тэмуджин говорил, что она хороша. Глупая болтовня пьяного человека и отчаявшегося мальчишки.
Она погрузилась в сон.
— Сорхан-шира! — позвал мужской голос. Хадаган вздрогнула.
— Сорхан-шира!
Издалека доносились крики. Она побежала к выходу и откинула полог.
Какой-то тайчиут стоял за порогом, на берегу толпились люди.
— Что такое? — спросила она.
— Буди отца. Есугэев сын бежал.
Сердце забилось.
— Как это случилось?
— Он ударил сторожа краем колодки, да так, что тот лежит без памяти. Парень исчез. Да не стой же, девочка, буди отца.
Хадаган ждала у очага. Сорхан-шира, мгновенно протрезвевший от этой вести, отправился с другими на поиски. Братья что-то пробормотали о лихости Тэмуджина и снова завалились спать. Она не могла уснуть и боялась выглянуть наружу, где мужчины, наверно, прочесывали лесок за куренем. В полнолуние подростка легко обнаружить на открытой местности, так что податься, кроме леса, ему было некуда.
Она услышала чьи-то шаги. На пороге вдруг появился отец.
— Ты бы спала, — пробормотал он, направившись к постели.
— Его нашли?
— Нет.
Сердце екнуло. Она проводила отца до постели.
— Но его могут поймать, — добавил Сорхан-шира. — Поищем днем. — Он вздохнул и сел, расстроенный. — Дай Бог ему добраться до убежища его семьи.
— С колодкой и без лошади?
— Что поделаешь.
— Но если его поймают…
— Тихо, — цыкнул он. — Разбудишь всех.
— А что с ним сделают? — спросила она. — Неужели…
