Львиное Сердце - Бен Кейн

Хуже всего было не присутствие фламандцев в таверне и не разговоры о мятеже, а то, что стояло за ними. Их нанял Молодой Король или некто, действующий от его имени. Другого объяснения не было, и Маршал остро ощутил, что стал жертвой предательства. Впервые за годы его господин действовал, ничего не сказав ему. Вновь шевельнулось подозрение насчет того, что за этим стоят д’Икбеф и де Кулонс.

Назревает война, это точно, раз его господин уже собирает армию. Нет сомнений, что Джефри в Бретани делает то же самое. Следует сообщить де Бомону, чтобы тот предупредил Ричарда, поскольку наемники скоро будут разорять Аквитанию.

У Маршала имелись и другие причины для тревоги – личного свойства.

Никогда еще его положение при Молодом Короле не казалось таким зыбким.

Когда герцог велел возвращаться в Саутгемптон, уже вечерело. Подстрелив крупного оленя с шестнадцатью отростками на рогах, он пребывал в отличном расположении духа. Еще двух оленей и одного дикого кабана убили рыцари. Позади Ричарда егеря тащили его добычу – на ветке, подвесив тушу за связанные ноги. Привлеченные запахом капающей крови собаки гурьбой окружили оленя, лая и скуля.

Я недолго грелся в лучах славы. Ричард ехал теперь в обществе де Шовиньи и еще нескольких рыцарей, я же с другими оруженосцами следовал за ними. Никто меня не представлял. Высмотрев меня после конца охоты, герцог сказал только, чтобы я разыскал Джона де Мандевиля, старшего оруженосца. Знатные особы обычно имели по нескольку оруженосцев – до моего появления у Ричарда было уже четыре.

Я старался наладить с ними отношения, ведь этим людям предстояло стать моими товарищами, и держался с Джоном уважительно и скромно. То был крепыш с каштановыми волосами, разделенными пробором, и прямым взглядом. Удивленный тем, что герцог неожиданно решил взять еще одного оруженосца, он выслушал мой сбивчивый рассказ о первой встрече с Ричардом и о том, как я отправился в Саутгемптон в надежде поступить к нему на службу. Я сказал, что мы случайно столкнулись друг с другом в лесу, где Ричард, перебив в шайку разбойников, предложил мне стать одним из его оруженосцев. Джон явно подозревал, что тут скрывается нечто большее – я не упомянул о своем участии в схватке, – но, не желая показаться хвастуном, я промолчал, а он не стал спрашивать.

В иерархии оруженосцев я буду пятым, сообщил он мне. Самому Джону было года двадцать три, он состоял на службе у герцога пять лет. Вторым после него был другой Джон: невысокий, с лицом острым, как у хорька. Третьим шел Луи, надменного вида юнец из Аквитании. Всего на одну ступень выше меня располагался Филип, оказавшийся самым дружелюбным из моих новых товарищей. Симпатичный, крепко сложенный, с алым шрамом на внутренней стороне предплечья, этот парень был единственным, кроме Джона де Мандевиля, кто удостоил меня рукопожатием.

Мы ехали позади Ричарда и рыцарей и в соответствии с нашим положением перед отрядом оруженосцев. Джон де Мандевиль скакал первым, не сводя с герцога глаз в ожидании распоряжений. Хорек Джон, как я стал называть его про себя, ехал следующим, за ним – Луи, Филип и я. Мое присутствие не прошло незамеченным для прочих оруженосцев, тащившихся у нас за спиной. Взглядов хватало: по большей части они были любопытствующими, но некоторые – откровенно враждебными.

Луи посмотрел на меня.

– Они хотят знать, кто ты такой, – сказал он не слишком дружелюбным тоном. – Как и мы.

Филип ободряюще кивнул. Я догадывался, что и Хорек Джон тоже слушает, поэтому повел рассказ о своей жизни в Стригуиле, избегая упоминаний о войне моего отца против англичан. Я поведал про Изабеллу, про Риса – тот бежал рядом и гордо указал на себя, – Хьюго, Уолтера и Реджинальда. О Фиц-Алдельмах я упомянул мельком, сказав только, что следую за одним из них в Саутгемптон. При одной мысли о старшем из братьев внутри у меня все сжималось, но, поскольку оруженосцам не терпелось узнать мою историю, я не стал вдаваться в детали.

– Ты, верно, встречался с герцогом прежде, – сказал Филип, наморщив лоб. – Он не стал бы брать себе в оруженосцы незнакомого человека, или я ничего в этом не смыслю.

Я поведал о своем поединке с Сапоги-Кулаки, посмешив всех, как и рассчитывал, и о вмешательстве Ричарда. Рассказал о походе на Аск, о своей надежде спасти Уолтера и о схватке с валлийцами у ручья. Указав на хауберк, снова притороченный к седлу, я сказал:

– Награда герцога позволила мне купить это, как и Лиат-Маха.

Я с любовью похлопал скакуна.

– Теперь я начинаю понимать, что задумал Ричард, – восхищенно заявил Филип. – Тут у нас боец.

Польщенный, я поблагодарил его улыбкой.

Хорек Джон и Луи ничего не сказали, но меня это мало заботило. Человеку свойственно не доверять тому, в ком он видит угрозу. Воины моего отца соперничали за его милость, и я не сомневался, что среди оруженосцев и рыцарей Ричарда происходит то же самое. С Божьей помощью они примут меня.

Наконец поток вопросов иссяк, и разговор перетек в другое русло. По большей части он вращался вокруг пира, который должен был состояться тем вечером, и предстоявшего через несколько дней плавания в Нормандию. Далее, как я понял, нас ждало путешествие в Аквитанию, где недовольная знать снова поднялась против Ричарда. Я слушал внимательно, запоминая имена и названия, стараясь усвоить каждую крупицу сведений. Одновременно в уме зрело осознание страшной опасности. Куда более серьезной заботой, нежели предстоящий вечер, плавание на корабле или даже будущие битвы, для меня был Гай Фиц-Алдельм. Если он меня увидит, то не станет молчать, об этом даже думать не стоит.

Впереди показались стены Саутгемптона. Мне предстояло выбрать одно из трех. Проще всего было сбежать под покровом ночи. Я поеду в Бристоль, откуда ходят корабли до Ирландии. Там я смогу поступить на службу к одному из местных королей или попробую сколотить отряд для борьбы с англичанами. То и другое привлекало мало: первое меня не вдохновляло, второе сулило быструю гибель.

Далее, я мог всеми силами избегать Фиц-Алдельма и его оруженосца. Допустим, мне удастся это делать, пока мы не пересечем море, а быть может, даже на всем пути до Аквитании, а еще я сумею выслужиться перед Ричардом. И когда наступит неизбежное разоблачение, будет надежда, что я сохраню свое место. Но вероятнее всего, герцог выгонит меня. Я уже понял, что он не из тех, кто прощает ошибки.

Последняя возможность была самой неприятной. Встревоженный,