я гнал эту мысль прочь, но она, подобно летящему на свет мотыльку, возвращалась снова и снова.
В Саутгемптоне мы расположились у богатого купца. Придворные Ричарда устроились в дюжине домов по всему городу, а жандармы и лучники разбили лагерь за его стенами. Мне впервые предстояло прислуживать герцогу, и я внимательно следил, как два Джона приняли у него коня, лук и колчан, а самого Ричарда проводили в дом. Луи и Филип отвели скакуна в стойло, я пошел за ними, а позади меня шагал Рис.
Джоны выполняли по большей части ту же работу, что я в Стригуиле: расседлали коня, напоили его, дали торбу с овсом. Мне велели его почистить, тут мне подсобил Рис. Вскоре я пришел к выводу, что оруженосцы герцога и обычного рыцаря несут примерно одинаковые обязанности, только Ричард принадлежит к высшей знати и является сыном короля. Требования будут строже, а наказания – суровее.
Потом наступил черед наших собственных лошадей, так что минуло немало времени, прежде чем мы вошли в дом. Крыша с деревянной черепицей и раскинувшиеся пристройки говорили о достатке хозяина, и я утвердился в этом мнении, когда попал в просторный солар [13] на втором этаже. Некоторые из окон были застеклены – такого я не видел даже в Стригуиле. В комнате было светло от свечей и огня в очаге. Стены украшали вышитые гобелены, на каждом кресле лежали шелковые подушки. В крашеном деревянном шкафу хранилось впечатляющее собрание серебряной посуды.
Суда по мокрым волосам, Ричард только что принял ванну. Сидя за накрытым скатертью столом, с кубком в руке, он вел оживленную беседу с группой богато одетых мужчин, прибывших, пока мы находились во дворе. Как я узнал от Филипа, эти знатные особы откликнулись на его призыв. Несколько часов мы прислуживали им и герцогу: наливали вино, резали мясо, уносили тарелки. Рис помогал слугам, подававшим блюда и полные кувшины с вином.
За столом говорили только об Аквитании и тамошнем мятеже. Я слушал так внимательно, как мог, но все еще путался в именах и названиях, а также беспокоился насчет Фиц-Алдельма, поэтому мало что понял. И облегченно выдохнул, когда Джон де Мандевиль разрешил нам с Филипом отправиться в кухню и позаботиться о собственном ужине.
Озабоченный предстоявшим мне нелегким выбором, я ел мало, а пил еще меньше. Зато Филип налегал на угощение, поглощая кусочки оленины на ломтях хлеба, за которыми последовала форель, запеченная с миндалем. Рис ел так, словно это была последняя его трапеза. После короткого визита в солар, где, как выяснилось, наши услуги больше не требовались, Филип вернулся в наш кухонный угол и налил нам всем еще вина. Я старался поддерживать разговор, но обрадовался, когда он одобрил мое намерение пойти в ближайшую церковь и возблагодарить Бога за мою удачу.
– Не каждый день человека принимают на службу к герцогу Аквитанскому, – пошутил я.
Филип отсалютовал мне кубком.
Верный как пес Рис соскользнул со своего места и увязался за мной. Я едва не приказал ему остаться, но потом передумал, сочтя, что Филип не поймет, если я не дам мальчишке воздать хвалу вместе со мной. И только в этот миг я осознал, что сделал выбор.
Встал на третий путь.
Угнетаемый чувством вины из-за того, что молитва стала прикрытием для злого дела, я воровато прокрался через солар, не замеченный Ричардом и его собеседниками.
Спустившись по лестнице, я повернулся к Рису.
– Ты не идешь.
– Почему, сэр?
– Я иду не в церковь.
Он растерялся, я же выругался про себя, потому что не мог признаться в своих намерениях.
– Филип должен думать, что ты со мной, так что в кухню не возвращайся. Найди местечко в конюшне и укладывайся спать. Поутру я тебя найду.
– Позвольте пойти с вами, сэр!
Просьба звучала очень искренне.
Я стиснул его плечо.
– Пойми, я не беру тебя не потому, что не доверяю, Рис. Я полагаюсь на тебя, как ни на кого другого, но это я должен сделать один.
В глазах у него стояли слезы, но возражать парень не стал. Я выскользнул на улицу.
Наступила темнота. Воздух был насыщен запахами, приятными и не очень. До меня доносились взрывы хохота и обрывки песен: люди герцога развлекались. Спрашивать, где тут Фиц-Алдельм, я не решался из страха, что меня запомнят, и это делало мою задачу еще сложнее. Твердо вознамерившись не сдаваться, я спрашивал не про него, а про дорогу к различным тавернам и харчевням. Начал я с ближайшей гостиницы, расположенной на расстоянии броска камнем от дома купца. Подглядывая через окно, словно вор, я увидел нескольких рыцарей Ричарда, но поскольку они сидели спиной ко мне, а посетителей хватало, не было уверенности, что Фиц-Алдельма нет внутри. С колотящимся сердцем я открыл дверь и вошел.
Осушив кружку пива – никто не станет торчать в таверне, не взяв чего-нибудь выпить, – я вышел на улицу, чувствуя в равной степени облегчение и озабоченность. Фиц-Алдельма здесь не было, а значит, мне предстоит продолжить поиски. Либо найти себе постель и отдать свою судьбу в Божьи руки.
Я отправился в следующее заведение, харчевню. Фиц-Алдельма не оказалось и там, как и в дюжине других, проверенных мной позже. Я заказал много кружек пива, но, стараясь не захмелеть, оставлял их недопитыми на столах или потихоньку выливал на пол. Я съел половину цыпленка и пирог с изюмом, а также опустошил миску с похлебкой и тарелку с хлебом и сыром. Приходя в отчаяние при мысли, что все подобные места в Саутгемптоне мне не обойти, я все-таки продолжил охоту.
Еще час прошел в том же духе. Мне не везло. Проклиная Фиц-Алдельма, я решил утопить печаль в вине. К этому времени я забрел в трущобы. Узкие улочки и переулки разбегались в разные стороны. Жилища представляли собой жалкие лачуги. Под ногами чавкала смесь из грязи и навоза. Резкий запах говорил о том, что поблизости кто-то умер и разлагается.
Следующая таверна, в которую меня занесло, не заслуживала подобного названия. Соломенная крыша прогнила насквозь, и вонь от нее поднималась до небес, дверь висела на одной петле. Пол устилала смесь из прелой травы, костей, осколков кружек и бог весть чего еще. Вся мебель состояла из длинных скамей и шатких столов, а такого сброда, как тамошние посетители, я никогда прежде не встречал. Солдаты герцога на глаза не попадались. Служанки, без всякого сомнения, были шлюхами: средних лет толстуха, подошедшая к столу, чтобы принять от меня монеты, сунула мне под