время из-за острова Ортигии показались сразу пять легких боевых кораблей, а из Лаккийской гавани наперерез либурне вышла бирема, имевшая на борту, по меньшей мере, четыре десятка солдат из греческих наемников. Об этом можно было судить по высоким гребням и широким нащечникам их шлемов.
– Ребята! Неужели мы покажем им корму? – крикнул матросам Блазион, в котором загорелся боевой дух.
Ответом ему послужил яростный рев, одновременно вырвавшийся из тридцати или сорока глоток матросов и гребцов:
– Нет! Никогда!
На нижней и верхней палубах началась беготня. Матросы действовали как на учениях.
Мемнону была хорошо знакома тактика пиратов во время абордажного боя, в котором участвовали не только матросы, но и все гребцы, без всякого исключения. Это сразу почти втрое увеличивало численность воинов на корабле. Пока корабль пиратов сближался с кораблем противника, матросы вооружались сами и складывали на нижней палубе перед гребцами связки оружия и доспехов. Как только корабли сходились вплотную, сцепившись друг с другом «воронами» или абордажными крючьями, гребцы втаскивали на палубу весла и, вооружаясь, спешили на помощь товарищам, уже вступившим в бой…
Бирема смело двигалась навстречу «Амфитрите», рассекая волны обитым медью острым тараном. До пиратов уже отчетливо доносились воинственные крики греческих солдат.
Искусный маневр, совершенный либурной при сближении с неприятельским кораблем, не позволил биреме воспользоваться своим тараном, который лишь скользнул вдоль левого борта «Амфитриты», сломав у нее несколько весел.
И тотчас с либурны на палубу биремы полетели абордажные крючья.
Стрелы взобравшихся на мачту биремы критских лучников нашли первые жертвы среди пиратов, столпившихся на верхней палубе либурны. Четверо из них были поражены насмерть и в их числе прорат, тело которого, перевалившись через борт, упало в море.
Мемнон одним из первых перескочил с борта либурны на палубу вражеского корабля и тут же оказался лицом к лицу с командиром наемников (судя по вооружению, это был римский центурион), который встретил его мощным ударом меча.
– Получай, бродяга! – рявкнул он по-латыни.
Мемнон отразил рубящий удар своим маленьким круглым щитом и с силой выбросил вперед руку с иберийским мечом, поразившим врага в шею под самым подбородком. Центурион рухнул, даже не вскрикнув.
Пираты с дикими криками лезли на палубу биремы.
По мере того как с нижней палубы либурны прибывали наверх вооруженные гребцы, численность пиратов возрастала, и наемники, хотя они поначалу бились храбро и упорно, под натиском превосходящего их численностью противника вскоре вынуждены были полностью очистить корму, оставив на ней до десятка убитых и раненых товарищей.
В этот момент раздался громкий голос с верхней палубы либурны:
– Чего вы ждете? Поджигайте эту посудину, если не хотите сегодня же отправиться на корм муренам! Неужели не видите, что к ней идет подмога?
Этот повелительный возглас исходил от Требация, который, поднявшись на командирский мостик, занял место рядом с навархом, не спуская глаз с пяти дикротов 63, быстро приближавшихся к месту боя со стороны Ортигии.
Было ясно, что очень скоро корабли врага возьмут «Амфитриту» в клещи, если она вовремя не оторвется от вражеского судна.
Но пираты сами знали, что им делать. Пока одни из них дрались на верхней палубе биремы, другие с факелами в руках поджигали ее корму, предварительно разбив на ней с десяток глиняных киликов, наполненных жидкими горючими смесями.
Вскоре по знаку Блазиона горнист заиграл в свой рожок, призывая пиратов покинуть вражеский корабль. Схватка разом прекратилась. Матросы «Амфитриты» быстро отступили на свою либурну. В этот момент на корме биремы взвилось огромное пламя, а на ее верхней палубе разбилось еще несколько глиняных сосудов с горючей жидкостью, брошенных с «Амфитриты». Вскоре и верхнюю палубу охватил огонь. Спасаясь от него, гребцы с отчаянными криками бросались в море прямо с апостиков. Их примеру последовали солдаты. Сбрасывая с себя тяжелые доспехи, они прыгали за борт.
Пламя быстро распространялось по всему кораблю. Тем временем пираты мечами и топорами перерубили канаты абордажных крючьев, связывавшие либурну с пылавшей биремой. Покончив с вражеским кораблем, «Амфитрита» с честью могла уходить от преследующих ее кораблей береговой охраны. Было бы безумием принимать с ними неравный бой.
Поначалу наварх «Амфитриты» надеялся, что на одних только веслах кораблю удастся уйти от преследования, но, несмотря на могучие усилия гребцов, либурна не могла справиться с усилившимся встречным ветром, мешавшим ей идти нужным курсом. Тогда старый пират решился на опасный маневр, повернув судно носом к мысу Трогил и поставив паруса наискось к направлению ветра, чтобы увеличить скорость судна, хотя он прекрасно понимал, что во время маневрирования парусами и перемены курса ход корабля замедлится.
Блазион отдал матросам приказ распустить все паруса.
На либурне закипела напряженная работа. Гребцы, не жалея сил, налегали на весла. Матросы поднимали паруса и ставили их точно следуя указаниям своего наварха. Паруса колыхались и хлопали под порывами ветра. Судно почти прекратило движение.
«Амфитрита» не только уменьшила скорость, но и подставила правый борт приближавшимся кораблям преследователей, которые уже были от нее на расстоянии трех или четырех выстрелов из лука.
С либурны было видно, как сгрудившиеся на верхних палубах вражеских кораблей солдаты уже изготавливаются к метанию дротиков. Головной дикрот настиг пиратов в тот самый момент, когда «Амфитрита», сменив курс и наполнив ветром все паруса, легла на правый борт. Теперь либурна уходила от преследователей, двигаясь вдоль берега и рискуя быть прижатой к нему пятью вражескими кораблями. С догонявшего ее передового дикрота на пиратов посыпался град дротиков и стрел.
Каким-то чудом никто из бегавших по палубе либурны матросов не был ранен, хотя не менее десятка стрел вонзились в борт и продырявили главный парус. Одновременно с носовой части дикрота на корму «Амфитриты» полетели прикрепленные к канатам острые тройные крючья, но ни одному из них не удалось впиться в корму, так как сгрудившиеся там пираты смело и ловко отбивали их своими небольшими крепкими щитами. Это позволило «Амфитрите» выиграть несколько драгоценных мгновений. Набирая ход, она под сильным креном продолжала идти параллельно берегу. Передовой корабль преследователей быстро отставал от нее.
«Амфитрита», завершив крутой поворот в сторону берега и еще раз сманеврировав парусами, легла на левый борт и ускорила движение, держа курс на северо-восток.
– Гениально, Блазион! – вне себя от восторга закричал Мемнон, повернувшись лицом к мостику наварха.
– Да здравствует Блазион! – завопили пираты, ударяя мечами в щиты.
– Эй-я, гребцы! – раздался громкий и веселый голос месонавта, отбивавшего молотком такт гребцам.
– Эй-я! – мощным хором отозвались гребцы, налегая на весла.
Теперь скорость пиратского корабля, подгоняемого почти попутным ветром, увеличилась вдвое и не оставляла преследователям никакой надежды догнать его.
Под всеми парусами, глубоко врезаясь носом в пенистые гребни волн, «Амфитрита» в течение часа шла на север вдоль берега, а затем повернула в открытое море, взяв курс на Пелопоннес.
В эту ночь претор Публий Лициний Нерва спал всего несколько часов.
С вечера он читал письма из Рима, доставленные ему накануне письмоносцами откупщиков, после чего долго трудился над составлением послания в сенат о положении дел в провинции. Лег он далеко за полночь, но в четвертую стражу, перед рассветом, был разбужен слугой, который сообщил ему о прибытии обоих военных трибунов с весьма важным сообщением.
Претор вышел к трибунам в приемную комнату дворца. Его заспанное лицо выражало недовольство.
– Что стряслось? Почему вы здесь? – спросил он, переводя взгляд со старшего трибуна на младшего.
– Пусть говорит Тициний, который знает больше, чем я, – флегматично произнес старший из трибунов Тит Деций Криспин.
– Я только что получил сообщение о том, что пираты во главе с самим Требацием Тибуром находятся в одной из городских гаваней, – возбужденно сказал Тициний.
– Тицинию не терпится получить обещанные сенатом двадцать талантов за голову архипирата, – с усмешкой заметил трибун Криспин и тут же добавил: – Искушение, конечно, велико. Если удастся захватить самого Требация, в Риме будут в восторге…
– От кого ты это узнал? Где доносчик? – спросил Нерва, обращаясь
