— Собирайся скорее, Маруся!..
— Куда? Зачем? — с удивлением спросила молодая девушка.
— Собирайся, говорю!.. Ведь сама ты просила, чтобы я тебя на волю отпустила.
— Как, Аннушка? Ты освобождаешь меня? — радостно воскликнула Маруся. — Но куда мы пойдём?
— Там видно будет… пока лишь вон из дома, благо он не заперт. И сама я с тобой уйду.
— А твой отец ушёл?
— Знамо, при отце я тебя не выпустила бы. В хоромах только и осталась одна стряпуха; она около печи ворочается.
Маруся и Анютка поспешно оделись и вышли из ворот лесных хором. Останавливать их было некому; старуха возилась в кухне и не видала, и не слыхала, как молодые девушки ушли.
Было утро морозное, но ясное. Маруся и Анютка поспешно шли по лесной дороге к Москве. Пройдя некоторое расстояние от лесных хором, Маруся спросила у сопровождавшей её девочки:
— Куда мы идём?
— Дорога эта ведёт к Москве, — ответила ей Анютка.
— Боюсь я в Москву-то идти, Аннушка, боюсь. Неровен час, князя Ивана в Москве повстречаем. Ведь он только и знает, что по ней гоняет… любит он по увеселеньям разъезжать. Увидит, ну и пропала я.
— И что ты, Маруся! Москва не клином сошлась, авось найдём, где укрыться… Только вот одно плохо: Москва, говорят, деньгу любит, а у меня и гроша нет.
— Зато у меня есть, — с улыбкой ответила ей Маруся.
— Вот и ладно. В Москве с деньгами жить можно. Вот пройдём немного, лес кончится, и придём в деревушку Климово; там подрядим мужика, он нас духом до Москвы довезёт, благо у тебя есть деньги.
— Ох, Аннушка, милая, а вдруг мы попадёмся навстречу твоему отцу?
— Не бойся, не попадёмся: тятька пошёл совсем в другую сторону, я видела, — успокаивая Марусю, проговорила Анютка.
Молодые девушки дошли до деревушки Климово и там подрядили мужика Вавилу довезти их до Москвы.
Маруся закутала голову в большой платок, чтобы её не узнал кто-либо, и благополучно доехала с Анюткой до Москвы. Однако к своей бабке она не решилась ехать, а остановилась невдалеке от хибарки Марины, на постоялом дворе, которых на Тверской-Ямской было много, в отдельной каморке.
В первый и второй дни ни Маруся, ни Анютка никуда не выходили из своей каморки, боясь выйти на улицу, чтобы не встретить князя Ивана Долгорукова. Наконец, на третий день Маруся решилась послать Анютку к бабушке, рассказав ей, как найти её хибарку.
Нечего и говорить о радости Марины, когда она услыхала, что её внучка живёхонька, и узнала, где та остановилась. Тотчас же в сопровождении Анютки она отправилась на постоялый двор.
Радостна была её встреча с внучкой; последняя рассказала всё происшедшее с ней и закончила словами:
— А всё же, бабушка, домой мне возвращаться нельзя.
— Почему же?
— А князь Иван Долгоруков?
— Его теперь бояться нечего. Князь Иван Алексеевич никакого зла тебе не сделает.
— Как, бабушка? Ведь он в неволе меня, ровно свою холопку, держал.
— Теперь этого, Маруся, не будет. Князь Иван много сокрушался, когда услыхал, что ты тайком ушла из его лесных хором.
— А ты как про то узнала? — с удивлением спросила Маруся.
— А ты погоди, я тебе всё расскажу, вот как домой придём. Говорю, ничего не бойся.
Маруся согласилась переселиться к бабушке и вскоре была уже в хибарке старухи.
Действительно, Долгоруков навестил Марину. Дело в том, что Гаврила Струков, рассказав Храпунову об исчезновении своей дочери и Маруси, счёл необходимым очиститься от всяких подозрений и известил о своём «горе» князя Ивана Долгорукова. Тот был поражён этим обстоятельством, предвидя, какой тяжкий удар нанесёт оно Храпунову, и приказал произвести розыски по всем окрестностям Горенок, а сам поспешил посетить Марину, надеясь, что Маруся вернулась к ней. Увы! Её там не было; к тому же старуха накинулась на него с горькими жалобами и причитаниями, обвиняя его в гибели её любимицы. Долгоруков искренне огорчился этим исчезновением своей названой сестры, пообещал старухе найти её внучку, а вместе с тем не преминул сказать, что ему известно о любви Маруси и Храпунова и что он наградит красавицу девушку приданым.
Марина, знавшая тайну рождения внучки, приняла это обещание как должное, но, конечно, решила скрыть от Маруси его истинное значение.
Теперь Марина сообщила об этом Марусе, по возвращении её в родной дом.
— Сам князь Иван был у меня — вчера был и нонче утром заезжал. Добро он задумал для тебя, Маруся, сделать.
— Какое добро?
— Хочет под венец тебя с Лёвушкой Храпуновым снарядить и приданое большое дать.
— Что он за родич мне? Ни в приданом, ни в его заботах я не нуждаюсь и видеть его не хочу, — сердито проговорила Маруся. — И не пойму я тебя, бабушка! Давно ли ты мне говорила, чтобы я боялась Долгоруковых, что они — мои враги, а теперь говоришь…
— А теперь я говорю, Маруся, что не след тебе бояться Долгоруковых, а также не след отказываться от приданого; от добра не отказываются.
— Бабушка, милая, я не понимаю, ничего не понимаю!
— Придёт время, Маруся, поймёшь, всё поймёшь!
— Когда же придёт это время?
— Придёт скоро… Верь моим словам, внучка милая; не обману я тебя!.. Ведь тебе ведомо, как я люблю и жалею тебя…
На другой день после своего возвращения Маруся была удивлена и испугана неожиданным приездом князя Ивана. Марины в то время не было дома, в хибарке оставались только Маруся и Анютка; последняя от страха спряталась на печку. Неласковым взглядом встретила красавица царского фаворита и резко спросила его:
— Что тебе, князь, надо? Зачем пожаловал?
— Не сердись на меня, Маруся! Видит Бог, не с лихом я прибыл к тебе. И за прошлое прости меня! — и при этом гордый, спесивый князь низко поклонился красавице.
— Никак я, князь, не пойму, что нужно тебе? — холодно проговорила Маруся.
— Дозволь мне загладить свой проступок, дозволь сделать для тебя, Маруся, доброе дело! — искренним голосом произнёс Долгоруков и быстро вышел из хибарки; однако он тотчас же вернулся в неё, держа в руках красивый ларец, кованный серебром, поставил его на пол и, показывая Марусе на него, промолвил: — Тут золото и камни самоцветные. Возьми их, Маруся! Они должны по праву принадлежать тебе.
— Должны принадлежать мне? — переспросила девушка. — Почему именно?
— Как тебе сказать? Как пояснить?.. Я, право, не знаю, — с замешательством промолвил Долгоруков.
— Если, князь, не скажешь, я не приму ларца.
Долгоруков немного подумал, а затем произнёс:
— Вот видишь ли, Маруся, твоей матери был должен один человек много-много денег. Он не мог заплатить долг при её жизни, а теперь разбогател и поручил мне доставить тебе этот ларец, так как он по праву представляет твою собственность. Ты понимаешь меня?
— Ровно ничего, князь, не понимаю.
— Какая ты непонятливая!.. Этот ларец и всё, что в нём, должны были принадлежать твоей матери; но она умерла, и вместо неё ты, как дочь, получаешь долг. Надеюсь, теперь ты видишь, что не вправе отказываться от ларца. Я оставлю его, а сам уеду. Теперь я долго не увижусь с тобой. Прости меня и прощай, Маруся, будь счастлива! — ласково проговорил князь Иван, подходя близко к Марусе. — Дозволь мне поцеловать тебя чистым, братским поцелуем.
— Князь… — возразила было Маруся, всё ещё боясь его и не веря его искренности.
— Братским, прощальным поцелуем, Маруся! — и князь Иван, поцеловав Марусю, направился было к двери.
— Одно слово, князь! — остановила его Маруся. — Моего отца ты не знаешь?
— Нет, не знаю, — смущённо произнёс Долгоруков, не ожидавший такого вопроса.
— Нет, князь, ты говоришь неправду. Тебе известен мой отец, — значительно проговорила молодая девушка и пристально посмотрела в глаза князю Ивану.
Но он уклонился от ответа, сказав: «Прощай, Маруся! О своём отце меня не спрашивай!» — и поспешил уйти из хибарки старой цыганки.
Он не мог и не должен был открыть Марусе тайну; сказав, кто её отец, он должен был бы назвать Марусю своей сестрой. Но этому противились его гордость, спесь и тщеславие. Как? Он, любимец государя, родовитый князь, назовёт дочь простой цыганки своей сестрой?! Сделать это было выше его сил.
Между тем Маруся не могла прийти в себя от изумления:
— Господи, что же всё это значит? Со мной такие чудеса происходят, ровно в сказке! Князь Иван из врага чуть ли не благодетелем моим становится! Ларец мне оставил, говорит, что кто-то должен был моей матери и уплачивает мне. Ничего не пойму!.. Посмотреть разве, что в ларце?
Молодая девушка открыла ларец, и крик удивления вырвался из её груди при взгляде на золотые червонцы и на дорогие вещи, сверкавшие драгоценными камнями.
— Что ты кричишь, Маруся? Или с радости, что князя скоро спровадила? — спросила Анютка, слезая с печи.
