Ведь он же сам рассказывал тебе, что начать переговоры с русскими поручалось ему самому. Когда его командир Бела Миклош решил поехать через линию фронта, именно Кальман Кери обязан был напомнить ему, что в уставе сказано: командующий армией и начальник штаба одновременно не имеют права покидать ее…
Если Кальману Кери поручалось начать переговоры с русскими, то Бела Миклош обязан был оставаться в распоряжении 1-й армии…
Далее, признавая заслуги и блестящие личные качества Белы Миклоша, я все-таки не могу не сказать, что в этот момент он был не самым подходящим командующим хорошо вооруженной, прекрасно обученной, способной сыграть важнейшую роль 1-й венгерской армией. Выражаясь сегодняшним языком, я бы сказал, что кадровая политика Хорти была ошибочной. Известно, что Бела Миклош относился к числу особо доверенных лиц регента. Когда-то он был даже флигель-адъютантом Хорти… Но вот в решающий момент (то есть 15 октября 1944 года) эти лица оказались неспособными самостоятельно принимать решения и действовать…
Я убежден, что Кальман Кери, понимая это, просто-напросто боялся оставить Белу Миклоша одного во главе 1-й венгерской армии…
БЕСЕДА С ОТЦОМ (1977 год): — Итак, ты встретился в Москве с тремя венгерскими генерал-полковниками. Причем несколько списков будущего венгерского правительства было отвергнуто…
— Мне необходимо было принять какое-то решение. Прежде всего следовало сделать выбор: либо оставаться пассивным наблюдателем, фаталистически покориться судьбе (ведь оказать сколько-нибудь существенное влияние на ход событий я не мог из-за отсутствия меморандума и письменных полномочий от Венгерского фронта), либо, не обращая внимания на эти формальные, негативные моменты, попытаться все-таки добиться осуществления цели поездки, подробно рассказать о тех задачах, которые ставит перед собой Венгерский фронт, о чем мне подробно рассказал Золтан Тилди. Я выбрал последнее. Но была и еще одна трудность, связанная с наличием трех генерал-полковников. Ведь это были генералы, полководцы, а я всего лишь майор генерального штаба, причем получивший это звание совсем недавно. Как мне добиться чего-то даже с их одобрения и согласия? А уж идти против их воли было совсем нереально. Во время первой беседы с Кузнецовым я понял, что генералы ведут серьезные переговоры и будут играть важную роль в окончательном решении вопроса (формировании правительства). Однако я считал более важным не политическое решение (ведь состав правительства всегда несколько условен, кандидатуры легко поддаются замене), а военное: участие венгерских частей под командованием венгерских офицеров в боях против немцев на основе подписанного 11 октября предварительного соглашения о перемирии. Словом, речь шла о том, что новое правительство демократической Венгрии, которое вскоре будет сформировано, подтвердит и одобрит заключенное перемирие, а детали окончательного соглашения в ближайшем будущем будут обсуждены с представителями держав антигитлеровской коалиции. (Пересматривать соглашение о временном перемирии, заключенном делегацией Габора Фараго, никто не пытался, речь шла только о его усовершенствовании.)
Таким образом, передо мной в Москве стояла задача добиться признания советской стороной существовавшего к тому времени Венгерского фронта, возможности участия Венгерского фронта в создании правительства, то есть возможности участия в управлении страной, а следовательно, полного доверия к Венгерскому фронту… Представить такой состав правительства Венгрии, который был бы быстро признан и одобрен руководителями союзных стран, то есть создания такого правительства, с которым союзники согласились бы сесть за стол переговоров. И с этим подготовленным заранее списком членов будущего кабинета надо было вернуться либо в уже освобожденный Будапешт, либо в какой-то другой город на востоке страны (с самого начала имелся в виду Дебрецен, хотя Енё Гере в качестве возможного варианта предложил Сегед) и там от имени нового демократического венгерского правительства и под руководством штаба движения вооруженного Сопротивления начать создание новой венгерской армии, чтобы она успела принять участие в боях по освобождению родины.
— Какого же мнения по этому поводу придерживались генералы?
— 23 ноября меня отвезли к Беле Миклошу в тот самый пресловутый «японский салон». Там в это время находились Габор Фараго, Бела Миклош, Домокош Сент-Иваньи, майор Йожеф Немеш, который привез письменные полномочия для венгерской делегации, и секретарь посольства — дипломат Иштван Тарная. Кальмана Кери к тому времени уже перевели оттуда. Бела Миклош пригласил меня в свою комнату, и там я подробно рассказал ему о цели своей миссии, о ситуации в стране (о чем он меня подробно расспрашивал), словом, сообщил ему всю свежую и полную информацию. Правда, он ничего не говорил мне ни о событиях, связанных с его переходом через линию фронта, ни о переговорах в Москве, ни о своих планах. Разумеется, Бела Миклош и не обязан был давать мне какой-то отчет. На меня он произвел впечатление уставшего, нерешительного человека. Фараго тоже живо интересовался положением в Венгрии, перемещением немецких войск, настроениями, связанными с продвижением частей Красной Армии. Просил рассказать, в какой ситуации прозвучало обращение Хорти к народу. Но, несмотря на то, что Фараго живо интересовался ситуацией на родине, у меня создалось впечатление, что он считает войну для венгров безнадежно проигранной и больше всего печется о судьбе своего поместья, проклиная немцев за то, что они превратили Будапешт во фронтовой город. Я почувствовал, что Фараго исходит прежде всего из своих личных интересов, прекрасно понимая, что в силу миссии, возложенной на него регентом, с ним в будущем должны будут считаться.
Дипломат по призванию Домокош Сент-Иваньи благодаря своему профессиональному чутью сразу же осознал всю важность появления на политической арене Венгерского фронта, а следовательно, и значительность моей миссии. Поэтому уже в следующую нашу встречу нам «удалось добиться результатов»: точнее говоря, Сент-Иваньи с помощью Фараго, ссылаясь на мой отчет о положении в Венгрии, договорился с генералами отдать несколько министерских портфелей и постов заместителей министров в предполагаемом списке членов правительства представителям Венгерского фронта, которых я назвал Кузнецову, а тот, в свою очередь, Молотову, а от него их узнали и наши генералы. Так в этом списке стали фигурировать Золтан Тилди, Эндре Байчи-Жилински, Дюла Каллаи и несколько других политиков из левых, антифашистских партий.
— Раз уж ты упомянул о Золтане Тилди… Среди твоих бумаг я обнаружил адресованное тебе письмо. Вот что в нем написано.
ПИСЬМО К ОТЦУ (10 мая 1945 год): «Уважаемый господин майор! Будучи недавно в канцелярии, я присутствовал при регистрации почты и видел письмо за собственноручной подписью господина премьер-министра Белы Миклоша, которое прямо касалось Вас. Вначале я решил рассказать об этом документе Вам при встрече, однако сейчас в Комиссию по проверке[52] направляется бумага, в которой ставится вопрос о занимаемой Вами должности. Эта бумага связана с письмом, направленным премьер-министром против Вас, господин майор. Снова хотят начать процедуру проверки Вашей личности.
Эту бумагу до конца прочитать я не мог, но суть ее такова.
В этом официальном документе Миклош сообщает членам Комиссии по проверке, что Тилди заявил ему (Миклошу), что он не давал Вам, господин майор, никакого поручения вести от его имени с русскими переговоры в Москве по поводу формирования нового венгерского правительства. Тилди якобы даже утверждал, что Вы намеренно затягивали в Москве переговоры о создании нового правительства.
Таким образом, на основе этого письма Комиссия по проверке собирается начать новое расследование Вашей деятельности.
Прошу Вас, прочитав это письмо, сжечь его, письмо это написано наспех, ведь после того, как я все это узнал, в моем распоряжении было всего несколько минут, а я не хотел, чтобы новое расследование застало Вас врасплох… Т.»
Как же мне не помнить этого письма. Разумеется, я помню и письмо, и всю историю, связанную с ним. Смешно звучит обвинение в том, что я затягивал формирование правительства в Москве. Ведь в распоряжении членов делегации Фараго, если взять за точку отсчета день отставки Миклоша Хорти, то есть 16 октября, до отъезда членов делегации на родину (6 декабря) было пятьдесят дней для того, чтобы в списки предполагаемых членов нового правительства внести, кроме своих имен, представителей различных партий. Между прочим, сделать это так и не удалось. Меня же в первый раз привезли к ним на тридцать девятый день их пребывания в Москве. Только после этого у меня появилась «возможность затягивать переговоры по созданию нового правительства»…
