На самом деле были обстоятельства, из-за которых Золтан Тилди должен был прийти в смятение при виде моей персоны. 12 ноября 1944 года, накануне моего перелета через линию фронта, Золтан Тилди, информируя меня о положении в Будапеште, недвусмысленно дал понять, что в новой Венгрии в военной сфере важнейшую роль будет играть Янош Вёрёш. На твой вопрос, почему именно Янош Вёрёш, я могу только пожать плечами. Дело, видно, прежде всего в том, что Янош Вёрёш был начальником генерального штаба венгерской армии в месяцы, когда даже в военной среде все чаще стали раздаваться голоса, что надо искать возможности выхода из войны на стороне Германии, то есть получили распространение выжидательные настроения и даже — вспомни о роли, которая отводилась Кальману Кери, — была осуществлена некоторая подготовка к шагам в этом направлении. Вот и получалось, что во время перехода на сторону стран антигитлеровской коалиции Янош Вёрёш становился как бы правой рукой регента, ведь иначе Хорти просто заменил бы его… Ни я, ни Тилди не могли, разумеется, догадаться, что регент, собираясь выйти из войны, намеренно оставил Яноша Вёрёша на его посту (он поступил так, чтобы, вероятно, не вызвать у немцев подозрения такой перестановкой), но от самого Яноша Вёрёша скрыл свои намерения. Хорти использовал Яноша Вёрёша ранней осенью 1944 года, когда уже невозможно было игнорировать представителей левых партий и пришлось вступить в переговоры с социал-демократами и партией мелких хозяев. Именно Янош Вёрёш принял Арпада Сакашича и Золтана Тилди и «советовался» с ними…
Ты хочешь спросить меня, что я лично думаю о Яноше Вёрёше?
— Да, мне бы хотелось знать это, отец.
— Скажу откровенно, у меня не было о нем никакого мнения. Слишком высоко находился он на лестнице военной иерархии, чтобы я мог судить о его характере , о его личных качествах. Не знал я толком ничего и о его роли во время событий 15–16 октября 1944 года. Ведь тогда мы получали из генерального штаба множество противоречащих друг другу приказов… Но от кого они конкретно исходили, как появлялись на свет, мы ничего не знали… Я уже рассказывал тебе, что был свидетелем, насколько изменил свои взгляды мой непосредственный командир Ференц Фаркаш. Таким образом, у меня не было никаких оснований для того, чтобы как-то ставить под сомнение кандидатуру Яноша Вёрёша как ключевой фигуры в военной сфере при создании нового венгерского правительства. Тилди во время нашего разговора 12 ноября упомянул о Вёрёше, поэтому я рассказал о нем в Москве Кузнецову, а потом и Домоку Сент-Иваньи.
Но детали беседы с Сент-Иваньи я помню точно. После моего отчета генералам о положении в стране он тоже «отвел меня в сторону», то есть увел в свою комнату. Он рассказал мне о том, что делала их делегация в «салонных» условиях для составления списка приемлемого союзникам правительства. Сент- Иваньи отчетливо сознавал, что по мере затягивания решения вопроса о Временном правительстве члены комитета все в большей степени отрываются от венгерской действительности. Сент-Иваньи заявил мне следующее: «Ты последним приехал из Венгрии, ты лучше всех знаешь положение в стране, и ты связан с левыми политическими партиями, представители которых говорили тебе о Яноше Вёрёше, поэтому мы волей-неволей должны воспринимать это как желание левых сил видеть во главе правительства Яноша Вёрёша, а не Белу Миклоша или Габора Фараго». Я еще раз подчеркнул, что от Золтана Тилди слышал имя Яноша Вёрёша, который поддерживал контакты с представителями левых партий.
То, что на самом деле Янош Вёрёш никого не представлял, выяснилось не так давно. Янош Вёрёш когда-то был популярным и бравым генералом, однако двигали им неизменно только личные амбиции, сколько-нибудь цельной концепции будущего страны он не имел. Янош Вёрёш просто умело блефовал, делая вид, что на руках у него тузы. Разумеется, в то время ни я, ни Сент-Иваньи, никто об этом не догадывался. Окончательно я уверовал в Яноша Вёрёша после того, как в один прекрасный день (25 ноября) за мной прибыл большой черный лимузин, который доставил меня на дачу Яноша Вёрёша, где я застал генерал-полковника Кузнецова.
Так меня свели с Яношем Вёрёшем за накрытым белой скатертью столом. Я пробыл там вместе с Вёрёшем и Кузнецовым целую ночь. На этой встрече царила дружеская атмосфера, чем мы были обязаны Кузнецову, который был остроумным человеком, умеющим работать и отдыхать. Но, как ты догадался, вечер этот был устроен вовсе не ради того, чтобы мы услышали остроумные истории из уст Кузнецова на хорошем немецком языке, а чтобы свести меня с Яношем Вёрёшем. На этой встрече я «почуял», кто такой Янош Вёрёш. Ведь политики остались на родине, а он (Янош Вёрёш) здесь, в Москве. К тому же генерал мог быть связан с левыми политиками. А может быть, даже ждал прибытия делегации Венгерского фронта и имел для меня конкретные указания…
При этом Янош Вёрёш старательно изображал, что он интересуется информацией, связанной с Венгерским фронтом. Сегодня мы бы сказали, что он умело использовал мою «подставку». На самом же деле я теперь понимаю, его не интересовала ни моя информация о положении в Будапеште, ни деятельность движения Сопротивления, ни прочая информация о положении на родине. Он уже тогда считал себя признанным «вождем», наследником наместника, чувствовал себя на коне…
Наконец 5 декабря генералов и остальных членов преобразованной в комитет делегации отвезли к Молотову. Там Габора Фараго, Белу Миклоша, Яноша Вёрёша и Домокоша Сент-Иваньи познакомили с окончательным списком Временного правительства, потом утвержденным Временным Национальным собранием в Дебрецене. Вот этот список:
премьер-министр — Бела Миклош Дальноки;
министр финансов — д-р. Иштван Вашари;
министр иностранных дел — Янош Дьёндьёши;
министр внутренних дел — Ференц Эрдеи;
министр культов — граф Геза Телеки;
министр обороны — Янош Вёрёш;
министр земледелия — Имре Надь;
министр торговли — Йожеф Габор;
министр юстиции — д-р. Агоштон Валентини;
министр промышленности — Ференц Такач;
министр социального обеспечения — Эрик Мольнар.
Список министров Временного правительства все присутствующие одобрили, никто не высказал никаких замечаний. С радостью все узнали о том, что завтра же выезжают поездом на родину. Молотов также сообщил присутствующим, что заседания Временного Национального собрания пройдут в родном городе Кошута — Дебрецене.
Путешествие наше длилось довольно долго, несколько дней. На советско-румынской границе мы пересели из советского поезда, колесные пары которого были рассчитаны на более широкую железную дорогу, в спецпоезд. (При этом Бела Миклош, как будущий премьер-министр, тут же занял салон-вагон.) На этом поезде мы прибыли вечером на разбомбленный вокзал города Дебрецена.
Глава десятая
ДНЕВНИК МАТЕРИ
(1944 год)
ДНЕВНИК МАТЕРИ
14 ДЕКАБРЯ, ДЕБРЕЦЕН. Позавтракав, мы отправились втроем пройтись по городу и сразу же за воротами здания, в котором нас разместили, натолкнулись на огромную тушу Андраша Чизмадиа. Он спросил нас: не знаем ли мы, куда ему теперь идти? Он, мол, слышал, что надо где-то появиться, но не знает точно где. Мы пошли вместе, и он рассказал нам, как два дня назад его подняли ночью с постели, приказав: «Одевайтесь, быстро!», посадили в автомобиль, и вот он оказался в Дебрецене. Здесь он уже успел поужинать, провести ночь, позавтракать, слышал, что надо всем куда-то идти, но точно не знает, куда именно. Ему толком не объяснили, зачем вообще его сюда привезли. Вдруг его посадят или расстреляют? И он был очень благодарен Эрнё, когда тот растолковал ему, что речь идет о рождении новой Венгрии и что он один из тех, кто будет олицетворять волеизъявление венгерского народа… Старик был счастлив, что никто не собирается его трогать.
В городе я заходила в знакомые магазины. Делала это я намеренно, так сказать, с пропагандистскими целями. Владельцы магазинов с плачем заключали меня в объятия. Наш родной город сильно пострадал.
Мы ненадолго заглянули к Матушке (моей бабушке), потом направились к лесу. Нашим глазам открылось грустное зрелище: повсюду разрушенные, пострадавшие от бомбежек и артобстрела здания. Мы осмотрели и загородный дом бабушки, стены его уцелели, но крыша была сильно повреждена и поэтому протекала. Внутри тоже все было разбито и разгромлено, книги валялись в беспорядке, посуда перебита…
Правда, здание университета осталось целым, за исключением кое-где выбитых стекол. Занятия сразу же возобновились. Историю преподает Деже Сабо (не писатель, а его тезка историк).
Аладар (так мы прозвали Белу Миклоша Дальноки) за ужином, подойдя к нашему столику, громко и очень любезно приветствовал нас. (К чему бы это?).
15 ДЕКАБРЯ. Утром мы опять были удостоены приветствия Аладара. Может быть, это связано со слухами о взятии Будапешта.[53]
