– Вижу, Петр Аркадьевич, вы не одобряете. Как и Витте, и другие говоруны… Но вы же должны понимать: революция уже зреет, как чирьяк. Поверьте – чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая, победоносная война.
Эту облетевшую весь Петербург фразу Столыпин слышал накануне – и от брата-газетчика Александра, и от директора департамента полиции Алексея Лопухина. Он поражался, даже не будучи военным, наивности всесильного Плеве, тоже, впрочем, не знавшего армии. Где воевать, как воевать, чем воевать?! На восточных окраинах России и войск-то почти не было, не считая отдельных крепостей вроде Мукдена и Порт-Артура. А Сибирскую дорогу еще не успели достроить, чтоб быстрее войска перебрасывать.
Но губернатор Столыпин был вызван в Петербург, разумеется, не для военных разговоров. Так уж повелось в России: левая рука не знала, что делает правая. Не стоит уточнять, кто был левой, кто правой; два всесильных министра с разных сторон подталкивали Николая II – Плеве и Витте. Плеве ратовал за войну, Витте был категорически против. Еще ранее Витте назначил совещание по пересмотру законоположений о крестьянах и отменять его в связи с началом войны не хотел. Более того, Витте возражал против войны, доказывая, что это лишь вызовет взрыв революционных возмущений. К тому времени внутри империи уже сложилось, как злословили сторонники Плеве, «государство Витте», почти независимое от царедворцев, окружавших Николая II. Но кто в России слушал даже таких, как Витте? Победил в закулисном споре Плеве.
У губернатора Столыпина пока не было твердого взгляда на военные события, зато на крестьянские дела убеждения были. Волнения, поджоги, убийства помещиков начались не только в Саратовской губернии, но по всей России, включая и Западный край с милым его сердцу Колноберже. Управляющий Микола, в отсутствии хозяев ставший полновластным Николаем Юрьевичем, телеграфировал:
«Петр Аркадьевич, данной мне Вами властью я втрое увеличил охрану обоих имений. Расходы возрастают, но иначе нельзя. После разгрома Вацлава Пшебышевского сгорело и имение штабс-капитана, еще несколько соседних. Мы пока держим оборону».
Пока!
То же самое делал в Саратовской губернии и братец Алексей Дмитриевич; его уже попробовали поджигать, и он, насмерть перепуганный, просил ни много ни мало – взвод жандармов. Будто жандармы могли остановить крестьянское движение! Но к своему удивлению, Столыпин и на петербургском совещании услышал те же требования:
– Губернаторы для чего? Для охраны нашей собственности!
– Вводить войска, и вся недолга!
– Что церемониться?! Голытьба будет править губерниями?..
– Господин Витте, проявите твердость!..
Столыпин с уважением, но и с сомнением посматривал на всесильного министра. Хоть Плеве и победил, но таких ведь в России было всего двое. Остальные или блюдолизы или бестолковые царедворцы. Но и эти-то двое… Не могли никак сговориться. Плеве требовал «маленькой, победоносной войны»; Витте убеждал в необходимости перемен в земельном законодательстве и вообще в земельных отношениях. Жандармской силой революцию не погасить.
Войска эшелонами прут сейчас на Дальний Восток. Без защиты остается нутро империи. И кто-то из умных смутьянов как раз и пользуется этим моментом, чтоб разжигать крестьянские страсти. Витте, как усталый медведь, рычал на слишком ретивых губернаторов:
– По батальону на каждый уезд? Посчитайте-ка, сколько потребно!
Совещание, созванное в неподходящее время, – единственно для честолюбия «государства Витте», – не дало ровным счетом ничего.
Все ждали, кого первым захлестнет крестьянская волна. Одни, как братец Алексей Дмитриевич, да и сам Столыпин, ограждали свои поместья многолюдной наемной стражей, другие загодя, бросая поместья на произвол судьбы, единственно живота ради, убирались в Москву, Петербург, губернские города. Как перед бурей, все затихло, и только молнии полыхали то в одном, то в другом уезде. Столыпин хотел уже, не задерживаясь, отбыть восвояси, но Витте улучил момент:
– Петр Аркадьевич, а не задержитесь ли вы на пару часов?..
Витте не ожидал отрицательного ответа – он был все-таки Витте! – да и Столыпину, что скрывать, льстило внимание главного царского финансиста.
– С удовольствием задержусь, Сергей Юльевич.
Было хорошо то, что Витте не претендовал на дружескую беседу. У него в кабинете, конечно, имелась задняя, сокрытая гостиная, но он кивнул на кабинетные кресла, на которые и сам перешел. Это ничуть не обидело Столыпина. Он в своем губернаторском доме мог витийствовать с земцами за самоваром – здесь уровень отношений другой. Излишнее высокомерие? Пускай. Столыпин цену себе знает, до унижения не опустится. Да Витте и не делал попыток принижать.
– Петр Аркадьевич, не скрою, я слежу за вами. И вот какой вопрос напрашивается. Почему вам удавалось и в Ковно, и в Гродно улаживать отношения крестьян с помещиками – и почему не удается в Саратовской губернии?
Вопрос был откровенный, без подвоха. По служебной линии Столыпин не подчинялся министру финансов… хотя его, конечно, прочили в председатели Совета министров. Столыпин мог держать отчет перед Плеве – с Витте были только совещательные отношения. Ответил с той же прямотой:
– В Ковно и в Гродно у меня были развязаны руки. Вдобавок там сильно влияние прусского, хуторского хозяйства. Как вы думаете, что давит на меня на Саратовщине?
– Тени Стеньки Разина, Пугачева?
– Нет, Сергей Юльевич, это не главное. Екатерининские вельможи!
– Но и вы из старинного рода!?
– И вы, Сергей Юльевич. Ваш дед по матери, Фадеев, тоже был губернатором Саратовской губернии. Может, и с него спрос?
– Может, и так…
– Революцию поджигают с двух концов… дураки и чиновники. А гасить-то нам с вами, Петр Аркадьевич.
– В таком разе будем гасить.
– Никогда не думал, что я доживу до роли пожарника.
– Не думал и я. Но другого-то выхода нет?..
Вот так наедине поговорили, ничего по сути не договорив.
Да и когда русские люди до конца договаривались между собой?..
Он торопился «домой», в Саратов, который сейчас, в 1904 году, пылал ярче других губерний. Сказывались старые предания – о Стеньке Разине, о Булавине, о Емельке Пугачеве. Все, что гнал и громил в столицах неукротимый Плеве, стекалось в Саратов – некую мекку российских террористов. Недреманное око слал телеграмму за телеграммой. Что делать, что делать, господин губернатор?!
Он уже заказал два купе – для себя и сопроводителей, – чтобы отправиться на вокзал, когда лично нагрянул барон Фредерикс. Лихой в недавнем прошлом кавалергард, а сейчас комендант, министр двора его императорского величества. Столыпин, как камергер, был маленько знаком с людьми такого чина, но именно маленько. Лихой кавалерист звякнул звучным, приказным серебром:
– Господин губернатор, вам завтра дается высочайшая аудиенция. Извольте распаковать вещи, – покосился он на слуг, тащивших в переднюю баулы и саквояжи.
Столыпину оставалось только ответствовать:
– Я счастлив услышать о чести приглашения на такую аудиенцию. Благодарю вас, барон.
Предстояла первая, личная встреча с государем.
Разумеется, он был в придворном, камергерском мундире, со всеми золотыми позументами и золотыми же ключами на фалдах – знаками открытых царских дверей. Давно, еще при Елизаветах и Екатеринах, была установлена камергерская форма; она и власть давала – входить без доклада, разве что в сопровождении такого лихого кавалериста, как барон Фредерикс.
Императоры давно уже не жили в Зимнем дворце, задуманном Елизаветой Петровной, но так и не успевшей пожить в нем; теперь Царское Село – главная российская столица. Всяк сановник это понимал. А потому и представал там в приличествующем его званию мундире.
Столыпину было неловко за золотой блеск своего мундира, ибо встречал его на полдороге кабинета скромный полковник российской армии, – но этикет есть этикет. Он отвесил согласно вековой традиции глубокий поклон:
– Ваше императорское величество!..
– Рад лично познакомиться с вами, Петр Аркадьевич, – не дослушав, протянул руку государь.
Даже протянутую руку так запросто не пожимают – к ней «припадают», повергая тем самым себя к стопам императора. Если Николай II и хотел бы изменить церемониал, он не смел этого сделать, ибо и его поступки освящали века.
Но заговорил он вполне обычным голосом:
– Мне докладывали, уважаемый Петр Аркадьевич, что вы без особой охоты приняли должность губернатора Саратовской губернии?
– Истинно так, ваше величество.
– Почему, смею спросить?
– Слишком велика ответственность, ваше величество… по моим-то малым силам…
– Ну-ну, не скромничайте. Я изучал генеалогию главных дворянских родов. Столыпиных я узрел еще в шестнадцатом веке. А сейчас какой?..
– Двадцатый, если я не ошибаюсь, ваше величество.
– Не ошибаетесь, Петр Аркадьевич, не ошибаетесь. Трудный век наступает…
