— На пороге. Именно здесь будет прочитан и подписан контракт, здесь они обменяются обручальными кольцами, над которыми священник прочтет прекрасную молитву из литургии: «Да благословит Господь эти кольца, Он, Творец и Держитель рода человеческого, Источник милосердия и вечного спасения…» Тогда супруг поочередно наденет его на три пальца правой руки своей супруги, проговаривая: «Во имя Отца», затем «Сына», наконец «Святого Духа». Он наденет его на левую руку, где ему и место, и скажет: «Я обручаюсь с вами этим кольцом; телом своим я почитаю вас; достоянием своим я облекаю вас». Потом он даст ей монетки — су и денье, по нашему незапамятному обычаю. После чего, набожно и радостно, они выслушают мессу. Во время пения Agnus Dei[10] супруг получит целование священника в знак мира и передаст его своей молодой супруге. И все отправятся восвояси, мило смеясь, распевая и разговаривая…
— Боже мой, ведь существует же на свете счастье! Есть, значит, существа, которые получат его на всю жизнь!
— Что с вами, мой король? Вы бледны!
— Все это так сладко слушать!
— Я причинила вам боль своими рассказами?
— Скорее радость, чем боль.
— Ах, как я глупа и неосторожна! Надеясь развлечь, я только измучила вас.
— Возможно.
— Да, все это хорошо обсуждать вдвоем. Когда же вы останетесь одни, вам станет от того еще хуже.
— Потому что мы не можем надеяться ни на что, кроме горя и смерти, не правда ли?
— Государь!..
— Я не могу рассчитывать даже на воображаемую нежность?
— Вы отлично знаете, что и я разделяю с вами эту воображаемую нежность, что она стала смыслом моей жизни, что, как и вы, я не смогу обойтись без нее.
— Не обманывай меня. Это только уловка, ты делаешь это из христианского милосердия, из жалости ко мне.
— Какая же уловка, если я почти не живу, когда вы вдали от меня. Как невеста, как верная супруга я жду вас с войны, с замирающим сердцем слежу за вами, подкарауливаю гонцов, мысленно пробегаю по всем вашим путям и дорогам, молюсь за вас, забываю ради вас все свои горести, жалею, что я всего лишь женщина, а не латник, способный заслонить телом вашу корону и жизнь…
— Замолчи!
— Как невеста, возлюбленный мой государь, которая дала свое слово раз и навсегда…
— Невеста на небесах?
— И на земле также, в скорбной нашей жизни… Простите меня.
— Простить тебя?
— Я хотела сохранить в тайне то, что разливается в моих венах, лишает меня сна. Но я не смогла.
— А я захлебнулся в той радости, что ты дала мне. Подойди. Слушай… Иногда меня охватывает безумие молодости. Оно стремится, проникает во все уголки моего существа, и, любя тебя, глядя на тебя, такую красивую, нежную, оживленную и улыбчивую, я вновь обретаю надежду. Странные голоса нашептывают мне на ухо речи об исцелении, любви, победе! Закрывая глаза, я вновь вижу себя таким, каким бывал прежде, до наступления проказы. Я веду тебя ко Гробу Господню. Я надеваю на твое чело корону иерусалимских королев, моих прабабушек…
— Такой вес слишком тяжел для меня. Мне достаточно быть некоронованной супругой моего короля…
— Увы, это невозможно!
— И даже тайной супругой, обвенчанной каким-нибудь старым священником, незнакомым с сильными мира сего?..
— В чем я виноват!.. В чем повинен я пред Тобой, Судия Небесный?.. О чем мы говорим? Я не вправе жениться, я не должен иметь детей! Счастье, доступное каждому мужчине, не дозволено мне, прокаженному королю!
— Вы сами отказываетесь от него. Никто не объявил вас прокаженным, вам не посыпали голову пеплом.
— Любимая моя, ты безумна! Если я дотронусь до женщины, если она станет моей, ей передастся моя проказа, и ты знаешь это, потому что ты знаешь все.
— Бог всемогущ.
— Дети, которые родятся от нашей любви, будут маленькими прокаженными с огромными ушами и провалившимися носами, с бесформенными и ущербными конечностями…
— Нет, нет! Все будет так, как Богу угодно!
— Ты хочешь обмануть меня, обманываясь сама, потому что ты любишь, а я люблю тебя так, что всякий пустяк лишает меня разума.
— Даже если мне грозит проказа, я все равно не побоюсь стать вашей женой.
— И делить ложе с телом, которое станет скоро гнилым и зловонным?
— Я хочу быть вашей настоящей, а не названной женой, если это угодно Богу.
Они замолчали. Из сада доносилась музыка, заглушаемая время от времени веселым смехом, говором, пеньем и икотой.
— Нет, — мучительно произнес Бодуэн, — Нет, я не имею на это права! Даже тайный, брак наш будет все равно незаконным. Прокаженный не может жениться. Еще живой, он уже покинул землю.
— Но вы — король и господин!
— Меня только терпят. Ты еще увидишь, что сделают они со мной, когда руки и ноги мои отвалятся от туловища!
— Тогда счастье, что несу я вам всем моим существом, душой и телом, превратится в мучительный груз!
— Возлюбленная, возлюбленная моя, знай, что на мне лежит тяжкий рок. Я должен только страдать и сражаться. Мирские радости не для меня. Ты слышишь? Проказа, пожирающая мое тело, — это Божье наказание. В моем лице Он карает грехи этого двора, грехи моих отцов, мрачных хищников, вроде Фолка Нерры, первого графа Анжуйского, основателя нашего рода. Все искупается со временем. Мне остается лишь молча терпеть. Это моя доля, по крайней мере, на этом свете.
— Только потому, что вы того хотите сами!
— Но рядом — ты, твоя нежность, твой свет, все то, что ты несешь в своей открытой душе.
— Которая любит вас одного!
— И я не могу любить другую. За неимением лучшего, из-за этой проказы и ее последствий, если ты хочешь, мы так и останемся теми, кто мы есть: сужеными на небесах…
— И на земле!
— И на земле, раз ты так хочешь.
— Да, я клянусь вам не покидать вас никогда!
— Даже тогда, когда я стану увечным и отвратительным?
— Даже тогда.
— Когда другие воспользуются властью и прогонят меня из дворца?
— Я уйду с вами.
— И если меня уведут в Долину Прокаженных, и последним моим пристанищем станет убогая хижина, ты тоже пойдешь со мной?
— Пойду.
— А когда я умру и тебя огласят прокаженной, изгонят отовсюду, никто не согласится взять тебя в жены, как ты поступишь тогда?
— Я затворюсь в каком-нибудь уединенном месте, или же в монастыре, если меня туда примут, и проведу там остаток своих дней. Я буду спокойна. Нам недолго быть в разлуке, государь, мой король.
— О, моя любимая! Ты лучше всех на свете! Ты — возлюбленная моя. Я дам тебе тайно освященное кольцо.
— И я буду носить его на глазах у всех, но никто ничего не узнает.
И тогда всем тем, что оставалось в нем мужского и плотского, он привлек ее к себе за талию и обнял. Жанна склонила к нему на грудь свою голову, прикоснулась к ней виском и своими звездно-золотистыми волосами. Она больше не ощущала исходившего от него запаха. Она не слышала и музыки, а только глухие и медленные удары сердца, бившегося с той минуты ради нее одной. Скоро король сказал:
— Ты не устала? Может быть, ты хочешь спать?
Она отвечала:
— Раз я ваша жена и вы того хотите…
В тот же день, в тот же самый ночной час, выслушав донесение соглядатая о свадьбе Сибиллы, Саладин приказал привести к нему Рено Шатильонского, одного из своих узников, и сказал ему:
— Я освобождаю тебя, сеньор Рено.
Он говорил на своем языке, но Рено научился понимать его с тех пор, как мавры захватили его в плен.
— Не благодари меня. Я даю тебе свободу, потому что мне надоело смотреть на тебя, старый разбойник.
С места поднялся один из эмиров, в гневе желая отчитать своего султана:
— Великий султан, ты возвращаешь этого человека, худшего из наших врагов, маленькому прокаженному?
— С легким сердцем!
— Народ уже недоволен тобой; он сомневается в твоей звезде, он считает, что ты давно мог бы захватить Иерусалим, но упорно не делаешь этого. Разумеется, люди не правы, и все мы согласны с твоими доводами. Однако когда и куда бы мы ни направились, повсюду нас встречает этот проклятый прокаженный со своей волчьей стаей! И вот ты сам прибавляешь к ней самого жадного и свирепого волка?
— Уважай прокаженного, это моя воля. Если бы он был здоров и не носил бы креста, я взял бы его себе в сыновья.
— Разве ты не знаешь, что мы вновь отступим, если демоны и колдуны вдохнут в него здоровье?
— Во имя Аллаха, будь терпелив и проницателен. Муки прокаженного скоро прекратятся. Тогда королевство канет в пучину беспорядка, и мы сотрем его с лица земли. Так назначено судьбой.
— Государь, эта грязная собака слышит нас!
— Какая разница! Ведь говорится всего лишь об Иерусалимском королевстве! Ты считаешь, что мне дорога эта легкая добыча? Тебе, кто подозревает меня в маловерии, я поведаю свои намерения. Когда последний христианин с Запада будет обращен в рабство, я, Саладин, пересеку море; я пойду на Запад и понесу туда огонь и смерть. Я отвоюю Испанию. Я продвинусь во Французское королевство, о котором говорят, что тень его деревьев сладостна, а земли плодородны, как нигде. Я верну Пророку не только это скромное владение, Иерусалим, я положу к его ногам весь мир… Поверь мне, совершенно не важно, что прокаженный отчаянно сопротивляется мне, что проживет он еще год или несколько лет, и что вот этот вернется к нему, чтобы поддержать или ускорить его падение! Ничто не остановит натиск Саладина, кроме всемогущего Аллаха!
