Морозы только усиливались, но я не позволял прислуге разжигать огонь, опасаясь, что тепло вызовет отсырение стен. Вместо этого я велел принести в дом золу и разложить на ней тлеющие уголья средней величины. И, хотя их было не много, они вытянули из стен всю влагу и так на меня подействовали, что я уснул. Голова у меня страшно разболелась, и я едва не задохнулся. Меня вынесли на улицу. Врачи посоветовали вызвать рвоту и избавиться от съеденного ужина, впрочем, весьма скромного. Я так и сделал и сразу почувствовал себя настолько лучше, что на следующий день уже мог нормально работать».
Таковы воспоминания Юлиана о приключении в Лютеции. Вот если бы нам знать больше такого рода высказываний римских цезарей, высказываний естественных и непосредственных! Насколько более живо и образно представляли бы мы себе властителей империи многовековой давности, насколько более близки и понятны стали бы нам они, даже в своих странностях, в чем признается и сам Юлиан с некоторой самоиронией! К сожалению, он в этом смысле является абсолютным исключением, как, впрочем, и во многом другом.
С опасностью германских нападений было покончено, а следовательно, надлежало сосредоточиться на внутренних проблемах Галлии, и особенно на положении бедных слоев населения, разоряемых как набегами варваров, так и фискальной политикой властей. Юлиан занялся этим в начале 358 г. Несмотря на сопротивление префекта Флоренция, он категорически запретил повышать налоги и пошлины, утверждая, что этого можно избежать, урезав расходы на содержание двора и администрации, а также взимая просроченные платежи с крупных землевладельцев, которые, используя продажных чиновников, как правило, платили мало или почти ничего. Дело дошло до открытого конфликта между цезарем и Флоренцием, который пожаловался императору Констанцию. Юлиан, однако, смело ответил на выговор: «Мы рады, если житель провинции, постоянно подвергаемый разным тяготам, заплатит хотя бы обычные налоги. А что говорить об их увеличении! Никакими пытками ничего не выжать из людей, пребывающих в крайней нищете!»
И, представьте, с тех пор население Галлии чрезмерно не обременяли податями, а со временем их даже начали снижать. В 355 г., когда Юлиан туда прибыл, платили 25 золотых солидов с каждой территории, называемой capitulum, с которой должен был выставляться один рекрут. Пятью годами позже, когда цезарь покидал Галлию, общий налог с этой же площади составлял только 7 солидов. Во всяком случае, так утверждал Аммиан Марцеллин, соратник и почитатель Юлиана.
Но даже злейший его противник, епископ Григорий из Назианза (известный также как Григорий Богослов), признавал позднее, когда говорил о правлении Юлиана во всей империи: «Воистину, прекрасный способ правления: снижать налоги, подбирать чиновников, карать воровство, удовлетворяя все прочие надежды бренного и сиюминутного представления о счастье — а одновременно собственной гордыни».
Смысл этого злорадного и одновременно столь странного высказывания, по всей видимости, таков: правь Юлиан хуже, он поступал бы вернее, так как отвращал бы своих подданных от земного существования, что весьма похвально, ибо важно лишь царствие небесное, а властитель, готовя людей к нему, не должен искать бренной славы у современников. Весьма достойное внимания умозаключение, особенно в кризисные времена.
Из Лютеции Юлиан выехал в начале мая, хотя обычно военные действия начинали в июле, когда созревавшие хлеба облегчали снабжение. Он же стремился застать врасплох германские племена, ожидавшие нападения только летом. Из муки, хранившейся на городских складах, испекли нечто наподобие сухарей, и каждый солдат сам нес свой провиант.
Кампания велась на Нижней Мозе и Нижнем Рейне, в результате франков из Салиция вынудили сдаться, а племя хамавов было разгромлено. Попутно восстановили три крепости, но затем в армии начались беспорядки из-за нехватки продовольствия, а также недостаточного жалования, ведь даже нормальные выплаты солдаты не получали вовремя. Во-первых, Констанций не присылал в Галлию необходимых сумм, а во-вторых, сам Юлиан проводил, так сказать, политику экономии средств, стараясь защитить интересы населения.
Юлиан превратился в объект нападок и оскорблений. Недовольные обзывали его азиатом, гречонком, лжецом и заумным придурком. Казалось, катастрофа неизбежна. Но из-за моря пришло спасение: на Рейне появилась огромная флотилия из шестисот судов, везущих зерно аж из Британии.
Оказалось, что, готовясь к военной кампании. Юлиан еще предыдущей осенью выдал соответствующие распоряжения чиновникам в Британии, так как этот остров был в его подчинении как цезаря Запада. Там в течение десяти месяцев построили 400 кораблей и сделали запасы зерна.
Положение было спасено. На Рейне недалеко от Мюнстера навели понтонный мост, и уже во второй раз войска под командованием цезаря перешли на другой берег, чтобы опустошать земли алеманнов. Их вожди, сначала Суомар, а затем Хортар, просили о мире. Для начала им пришлось выдать пленников, захваченных в прежние годы. А по распоряжению Юлиана уже давно составлялись списки людей, угнанных в плен, поэтому почти все были в них учтены. Лагерь римлян наводнили толпы несчастных, которым предстояло теперь возвращение на родину. Алеманны доставили также строительные материалы для восстановления римских поселений.
Столь же успешным был и поход 359 г. И на этот раз Юлиан вел армию за Рейн, но мост построили гораздо южнее Мюнстера. Войска добрались до обозначенных старинными камнями границ, отделявших римлян от бургундов. В этой кампании покоренные местные вожди также должны были сначала вернуть всех пленных.
На зимние квартиры цезарь опять остановился в Лютеции. Ему пришлось заняться делами Британии, чьи земли подвергались нападениям племен пиктов с гор Каледонии. Поначалу Юлиан собирался лично возглавить экспедицию, но счел, что весть об его отъезде может вызвать восстание только что усмиренных франков и алеманнов. Поэтому на остров был отправлен командующий кавалерией Лупицин, занявший недавно место Севера, который в одном из последних походов сломался психически и стал просто-напросто трусить.
Впрочем, у цезаря уже был на то время доверенный человек в Британии — некий Алипий — приятель еще со студенческих лет. Юлиан пригласил его в Галлию, а затем выхлопотал для него высокую должность викария, то есть заместителя префекта острова.
Уже оттуда Алипий прислал Юлиану подарок, за который тот поблагодарил следующим образом: «Меня как раз оставила болезнь, когда пришел Твой труд по географии. С не меньшим удовлетворением я принял составленную Тобой карту. С точки зрения техники рисунка она выглядит лучше предыдущих, а в придачу Ты украсил ее поэзией в форме ямбов. Это именно такой дар, какой Тебе прилично мне преподнести, а мне приятно принять. Мы рады, что все дела правления ты стремишься вести как энергично, так и милостиво».
Карта, о которой здесь речь, наверняка представляла Британию. Зато нам ничего не известно о болезни цезаря, упомянутой также и в письме, отправленном в это же время Прискосу, философу, связанному с Пергамской школой, которому тогда было уже за пятьдесят. «К счастью, оставила меня, благодаря всеведущему Спасителю, тяжелая и опасная болезнь, когда получил я Ваши послания: именно в тот день я впервые принимал ванну. Был уже вечер, когда я начал читать письмо. Трудно выразить, сколько сил оно мне придало, как только я проникся Твоей доброжелательностью, чистой и искренней. Только бы оказаться достойным ее, только бы не опорочить Твоей дружбы!»
Наконец пришла радостная весть: Прискос приезжает в Галлию, и Юлиан отвечает: «Я дал Архелаосу письмо к Тебе и разрешение пользоваться государственной почтой — действительное, как Ты просил, на длительный срок. Раз Ты решил исследовать Океан, мы предоставим Тебе, с божьей помощью, все, что только пожелаешь, если не испугаешься зимы и неотесанности галлов. (…) Клянусь Тебе источником всего лучшего, что у меня было, и самим Спасителем, что цель моей жизни — стать хоть в чем-то для Вас полезным. А когда говорю „для Вас“, я имею в виду настоящих философов».
Цитированные письма свидетельствуют, что Юлиан мечтал иметь рядом с собой людей умных, культурных И доброжелательных. Они доказывают также, как глубока в нем любовь к старым богам. Кто же такой упомянутый Спаситель, всеведущий бог? Попади письма в чужие руки, эти определения не вызвали бы подозрений, так как могут быть поняты в христианском смысле. На самом же деле они относились к божеству, приверженцем которого Юлиан являлся уже многие годы. Это было Солнце — Гелиос и его воплощение — бог Митра.
Но далеко не всех приятных ему людей мог Юлиан держать при себе. Из-за интриг префекта Флоренция и по приказу императора ему пришлось расстаться с Секундом Салюцием, одним из самых близких и преданных ему советников. Правда, Салюция, которому было уже лет 60, прислал Констанций для надзора за Юлианом, но они быстро стали настоящими друзьями. Их объединяла любовь к литературе и философии, стремление защитить бедняков от произвола богачей и чиновников, а главное — верность прежним богам.
