Брахмпура», – расположенные неподалеку от главной улицы. Так называемые «корзиночники» носились как угорелые от магазина к магазину с корзинами на головах, предлагая оптовым скупщикам свои товары – обувь, изготовленную ими и их семьями в течение дня, которую им необходимо было продать, чтобы купить еду, кожу и другие материалы для работы на день грядущий. Эти сапожники, в большинстве члены касты неприкасаемых [128] джатавов [129], или мусульмане из низших сословий, многие из которых остались в Брахмпуре после Раздела, были измождены и плохо одеты, и лица у многих были совершенно отчаявшиеся. Магазины располагались выше мостовой примерно на три фута, чтобы корзиночники могли ставить свою ношу на край покрытого холстиной пола для осмотра возможными покупателями. Кедарнат, например, мог взять пару обуви из корзины, представленной ему на осмотр. Если он забракует корзину, торговцу придется бежать к следующему оптовику или же к кому-то из другой галереи. Или Кедарнат мог предложить более низкую цену, которую сапожник принял бы или нет. Или же Кедарнат мог бы сэкономить свои средства, предложив сапожнику ту же цену, но меньше наличных, восполнив остаток кредитной распиской, которая будет принята дисконтным агентом или продавцом сырья. Даже после того, как обувь была продана, оставалась необходимость закупить материалы на следующий день, и корзиночников фактически вынуждали сбывать товар хоть кому-нибудь до позднего вечера, пусть даже на невыгодных условиях.
Ман не разбирался в этой системе, где большой оборот зависел от эффективности кредитной сети, которая зиждилась на расписках, и банки в ней практически не играли роли. Не то чтобы ему хотелось в ней разобраться – текстильное дело в Варанаси зависело от других финансовых структур. Он просто зашел ради беседы за чашечкой чая и возможности встретиться со своим племянником. Бхаскар, одетый, как и его отец, в белую курту-паджаму, сидел босиком на белой ткани, расстеленной на полу в магазине. Кедарнат время от времени поворачивался к нему и просил что-нибудь посчитать. Иногда, чтобы мальчик не скучал, а иногда потому, что тот действительно мог помочь. Бхаскару магазин казался местом очень захватывающим – он с удовольствием рассчитывал дисконтные или почтовые расходы для удаленных заказов и интригующие геометрические и арифметические взаимоотношения сложенных штабелями обувных коробок. Мальчик изо всех сил оттягивал сон, чтобы подольше остаться с отцом, и Вине порой приходилось несколько раз напоминать ему, что пора вернуться домой.
– Как лягушонок? – спросил Ман, легонько ухватив Бхаскара за нос. – До сих пор не спит? Он сегодня такой чистюля.
– Видел бы ты его вчера утром, – сказал Кедарнат. – На эти глаза стоило посмотреть.
Лицо Бхаскара просияло.
– Что ты мне принес? – спросил он Мана. – Ты все проспал. Ты должен выплатить мне неустойку.
– Сынок, – укоризненно начал его отец.
– Ничего, – серьезно сказал Ман, отпуская мальчишеский нос и хлопая себя ладонью по губам. – Но скажи мне, что тебе нужно? Быстро!
Бхаскар задумчиво нахмурил лоб.
Мимо прошли двое мужчин, обсуждая предстоящую забастовку корзиночников. Прогремело радио. Крикнул полицейский. Мальчишка сбегал вглубь магазина и принес два стакана чая. Пару минут подув на поверхность, Ман сделал глоток.
– Все ли в порядке? – спросил он Кедарната. – У нас не было возможности поговорить сегодня днем.
Кедарнат пожал плечами, а затем покачал головой:
– Все в порядке. А вот ты выглядишь озабоченным.
– Озабоченным? Я? О нет, нет… – возразил Ман. – Но что это я слышу: корзинщики грозят забастовкой?
– Ну… – произнес Кедарнат. Он хорошо представлял себе хаос, который вызовет угроза забастовки, и не хотел говорить об этом. Встревоженно проведя рукой по седеющим волосам, Кедарнат закрыл глаза.
– Я все еще думаю, – сказал Бхаскар.
– Это хорошая привычка, – сказал Ман. – Ну, в следующий раз тогда скажешь мне, что надумал, или открытку пришлешь.
– Хорошо, – сказал Бхаскар, чуть улыбнувшись.
– Ну, пока.
– Пока, Ман-мама… [130] а знаешь ли ты, что если взять вот такой треугольник и начертить по сторонам квадрат – вот так, – а затем сложить эти два квадрата, то получишь вот такой квадрат, – жестикулируя, сообщил Бхаскар. – И так каждый раз! – добавил он.
– Да, я знаю об этом, – подумал Ман.
На лице у Бхаскара отобразилось разочарование, но затем он опять повеселел.
– Рассказать почему?
– Не сегодня, мне нужно идти. Хочешь на прощание поумножать?
Бхаскар хотел было ответить «не сегодня», но передумал.
– Да, – сказал он.
– Сколько будет двести пятьдесят шесть умножить на пятьсот двенадцать? – спросил Ман, посчитавший это заранее.
– Это слишком просто, – ответил Бхаскар. – Спроси еще что-нибудь.
– Ну раз так, то каков ответ?
– Один лакх [131] тридцать одна тысяча семьдесят два.
– Хмм, а четыреста умножить на четыреста?
Бхаскар обиженно отвернулся.
– Ладно, ладно, – сказал Ман. – Сколько будет семьсот восемьдесят девять умножить на девятьсот восемьдесят семь?
– Семь лакхов семьдесят восемь тысяч семьсот сорок три, – ответил Бхаскар после пары секунд раздумий.
– Верю тебе на слово, – сказал Ман. В его голове вдруг возникла мысль, что, возможно, ему лучше не испытывать судьбу с Саидой-бай, славившейся своим темпераментом.
– Ты разве не собираешься проверять? – спросил Бхаскар.
– Нет, гений, мне пора. – Он взъерошил волосы племяннику, кивнул зятю и вышел на главную улицу Мисри-Манди. Там он нанял тонгу, чтобы вернуться домой. Но по дороге вновь передумал и направился прямиком к Саиде-бай.
Привратник в тюрбане цвета хаки бегло окинул его взглядом и сказал, что Саиды-бай нет дома. Ман хотел написать ей записку, но тут возникли трудности. На каком языке ему писать? Саида-бай определенно не умеет читать по-английски и почти наверняка не сможет прочесть хинди, а писать на урду не умел Ман. Он дал привратнику пару рупий чаевых и сказал:
– Пожалуйста, сообщите ей, что я пришел выразить ей свое почтение.
Привратник в знак приветствия поднял правую руку к тюрбану и спросил:
– А имя господина?
Ман собирался было назвать свое имя, когда придумал кое-что получше.
– Скажите ей, что я тот, кто живет в любви, – сказал он. Это был кошмарный каламбур о Прем-Нивасе.
Привратник бесстрастно кивнул. Ман взглянул на небольшой двухэтажный дом розового цвета. Кое-где внутри горели огни, но это могло ничего не значить. С замиранием сердца и чувством глубокого разочарования он развернулся и пошел по направлению к своему дому. Но затем он поступил так, как поступал обычно, – отправился искать компанию своих друзей. Он велел тонга-валле отвести его в дом наваба-сахиба Байтара. Оказалось, что Фироз и Имтиаз допоздна отсутствуют, поэтому он решил нанести визит Прану. Макание кита днем ранее не доставило Прану большого удовольствия, и Ман чувствовал, что ему стоит загладить вину. Брат поражал его своей порядочностью и холодностью чувств. Ман весело
