Еще при жизни Павла Петр во время своих частых поездок по княжеству видел, что свободные крестьяне сильно страдают от притеснений бояр, особенно те, чьи земли граничат с боярскими вотчинами. А бояре озабочены только умножением собственных богатств, угодий, доходов. Поэтому, став князем, Петр решил ослабить влияние боярства, улучшить жизнь простых тружеников, на коих и держалось княжество. В этом он решил опираться на тех же крестьян и мелких служилых людей. Так, боярская верхушка получила совсем не то, что ожидала. Недовольство росло, ожидая лишь удобного случая, чтобы выплеснуться и показать свою силу.
Боярские жены были недовольны тем, что княгиня такого «низкого» происхождения, — не то что не княжеского, но даже не боярского рода, а просто крестьянка! И рассказы о чудесном даре Февронии исцелять они в своей ненависти толковали по-своему: будто Феврония — ведьма и князя Петра просто-напросто приворожила. Нужно открыть ему глаза, чтобы чары ненавистной бесстыжей девки рассеялись!
Однажды одна из боярских жен, дочь которой прислуживала княгине, явилась к Петру и поведала:
— Не взыщи, князь-батюшка, только твоя супруга законная честь твоего княжеского рода принижает: каждый раз не по чину из-за стола выходит, собирает в ладонь хлебные крошки, будто голодная. Может, прежде в нужде жила, вот привычка и осталась?.. Не гневись, княже…
Петр, не говоря ни слова, вышел из светлицы.
Обычно Петр вставал из-за стола первым и возвращался к своим княжеским делам, но сегодня он не торопился. Насытившись, встал из-за стола и задержался, заглядевшись в окно. Слуги убирали посуду, а Феврония стряхнула все крошки себе в ладонь и выскользнула за дверь. Петр тихонько пошел за ней. Феврония вышла во двор, и к ней с окрестных крыш сразу слетелись все голуби и воробьи. Она высыпала им хлебные крошки, голуби садились к ней на плечи, она кормила их прямо с ладоней…
Петр несколько мгновений стоял и любовался ею, как завороженный, затем тихо удалился.
Со временем Петр все меньше принимал в расчет мнение бояр при выборе решений. Строго пресекал их попытки увеличить свое добро за счет вольных хлебопашцев, лично рассматривал жалобы крестьян и по чести и правде вершил суд.
Бояре вознегодовали и вот в один день, вооружив своих слуг, собрав своих холопов, зависимых крестьян, должников, выставили несколько бочек вина, напоили их, вывели на улицы Мурома и с шумом и криками привели к княжьему двору. Затем знатные бояре ввалились к князю всей гурьбой.
— Народ гневается, княже! Смута! Мы против тебя не выступаем, но не хотим, чтобы княгиней нашей была простолюдинка! Возьми себе другую жену! А эта пусть возьмет себе добра и уходит!
Петр, оставшись наедине с Февронией, молчал, уйдя в себя и не замечая гула толпы перед княжеским двором. Первой заговорила Феврония:
— Если хочешь, я уйду, уеду к себе в Ласково… Я не осужу тебя. Быть правителем нелегко…
— Фева, Февушка, ты жизнь моя! Как могу тебя покинуть? Ты Богом мне дана и не людьми отнята будешь! Не отдам тебя, голубка моя, этим псам и женам их завистливым на растерзание! Вот наступит ночь, толпа успокоится, разбредутся по домам, вином обопьются и повалятся спать прямо под заборами, тогда тихо подниму свою дружину, посеку псов-бояр! А холопов их по домам разгоню — не по своему желанию вышли, подневольные они.
— Нет, князюшка, Христом тебя молю, не проливай крови!
Утром следующего дня княжьи люди сносили вещи с княжьего двора вниз к Оке и грузили их в ладьи. Князь со своим двором и малой дружиной покидал Муром и уходил в неизвестность. Какая земля примет его? Что его ждет? Будет он теперь служить другому князю и всегда ходить под чужой рукою? Или, так и не найдя пристанища, станет скитаться на чужбине до конца своих дней?..
От города отплыли уже довольно далеко. Князь, измотанный бессонной ночью, заснул. Феврония любовалась девственными лесными дебрями, сплошь покрывавшими берега Оки, медленно проплывавшие мимо. Была весна, распускались листья, лес пробуждался от зимней спячки и тишины переливами птичьих голосов, которые ловило не только ухо, но и душа. Несмотря на сложившиеся обстоятельства и неясность будущего, в душе Февронии царили покой и умиротворение, не было и следа беспокойства. Она почувствовала чей-то взгляд на себе.
Уже не первый раз Феврония замечала эти взгляды одного из служилых людей князя, из тех, что пошли за своим князем, оставив дома, взяв с собой лишь жен и детей. Этот взгляд открыл ей все его тайные помыслы. Феврония позвала его. От неожиданности тот смутился, и это не ускользнуло от Февронии, хотя он хорошо владел собой и вряд ли кто-нибудь еще это заметил. Он присел рядом.
— Зачерпни воды, — сказала Феврония, указав рукой за борт.
Он зачерпнул из реки деревянным ковшом.
— Испей.
Он не понимал, что все это значит, но делал, как велела княгиня.
— Теперь зачерпни воды с другого борта и попробуй ее.
Он сделал это.
— Какая вода слаще?
Он немного замешкался:
— Вода одинакова, госпожа, потому как из одной реки.
— Так и естество женское одинаково. Почему же, забыв о своей жене, о чужой помышляешь?
Простота ее довода поразила. Помолчав немного, он поклонился:
— Прости, княгиня, вправду говорят люди, что дар Божий у тебя. Ты людей насквозь видишь, ни единой мысли утаить невозможно. Прости за грех, бес нашептал мне мысли те, а после слов твоих будто прозрел.
— Я не в обиде на тебя, ступай с Богом.
На ночь пристали к берегу ручного острова. Княжьи люди устраивали ночлег: ставили шатры, собирали дрова, готовили пищу. Петр сидел в одиночестве на поваленном дереве, смотрел на воду и темнеющий лес на другом берегу. Феврония, распорядившись по устройству ночлега, подошла. На голову князя опустилась ее невесомая рука. Она гладила его волосы, нежно коснулась щеки. Петр прижал ее ладонь к своему лицу, поцеловал.
— В смятении я. Февушка, не знаю, что далее с нами будет. Тягостно мне. Сам отказался от княжения, все потерял.
— Спаситель не оставит нас. Ладо! Уповай на Господа.
— Ты мне послана им, ты мне отрада в радости и печали, и слова твои мне в утешенье. Пойдем к людям, Февушка.
Готовя ужин, повар срубил два молодых деревца, сделал рогатины и воткнул у костра, чтобы, положив на них перекладину, повесить котел над огнем.
Трепетная душа Февронии никогда не оставалась безмятежной, когда при ней гибло что-то живое, пусть даже человеку нельзя было без этого обойтись, что как бы оправдывало жертву. Для нее деревья, цветы, травы были такими же живыми существами, как люди и животные. Она слышала их безмолвные голоса. Своим внутренним взором, своим утонченным чувством она видела и чувствовала живое вокруг. В эти мгновения она и была всем.
Сидя у костра, Феврония явственно ощущала угасание жизни в телах молодых дерев, оторванных от питающих корней и превращенных в подставы для котла, — человек приспособил их для своих нужд. Она видела, что соки уже не движутся по стволам, что живое угасает, уходит, но постепенно, медленно, не так, как у человека.
После ужина, когда костер потух, только угли тлели, и почти все улеглись спать, Феврония подошла к кострищу, постояла, глядя на мерцание углей, коснулась срубленного деревца, погладила, шепча слова любви и нежности, затем коснулась и другого.
Утром просыпавшихся и еще не проснувшихся людей всколыхнул крик княжьего повара. Он стоял у вчерашнего кострища, крестился и кричал:
— Люди! Идите сюда! Чудо! Чудо свершилось! Православные!
Люди поднимались, подходили по одному и замирали в изумлени: на срубленных вчера вечером, опаленных деревцах пробивались молодые листочки. Все застывали, пораженные могуществом Всевышнего, и среди собравшихся уже передавались шепотом рассказы тех, кто видел вчера вечером здесь княгиню.
— Боголюбива и блаженна Феврония… — переплывал среди собравшихся от человека к человеку возвышенный шепот.
Когда уже начали грузить пожитки на корабли, собираясь продолжить путь, приплыла ладья из мурома, а на ней несколько бояр средней руки.
— Княже, господин наш, Богом поставленный! От всех жителей пришли мы к тебе ныне. Без тебя мы как сироты убогие без отца! Не оставляй нас, вернись на свое княжение! Не гневись на неразумных детей твоих, хоть и обидели мы тебя! Нас уже постигла Божья кара! Многие первые бояре муромские лежат убиты от меча! Как вы уехали, получилась замятня в городе — не могли решить, кому властвовать! Каждый поднял своих людей, и была пря зла и бестолкова на улицах, и многие бояре и простые горожане убиены! Молим тебя простить неразумных чад своих и не оставить!
«Блаженный князь Петр и блаженная княгиня Феврония возвратились в город свой. И правили они в городе том, соблюдая все заповеди и наставления Господни безупречно, молясь беспрестанно и милостыню творя всем людям, находившимся под их властью, как чадолюбивые отец и мать. Ко всем питали они равную людей, не любили жестокости и стяжательства, не жалели тленного богатства, но богатели Божьим богатством. И были они для своего города истинными пастырями, а не как наемниками. А городом своим управляли со справедливостью и кротостью, а не с яростью. Странников принимали, голодных насыщали, нагих одевали, бедных от напастей избавляли». [1]
