Ноеминь почти исчахла от горя в те длинные тревожные месяцы, но все же она часто с нежностью говорила Махлону о милости Божьей. Милости! Кричало ее сердце. Милости! Господи Боже, милости! Пока Руфь ухаживала за своим мужем, Ноеминь сидела рядом и рассказывала Махлону о знамениях и чудесах, которые Бог творил в Египте, в пустыне, в Ханаане. Теперь он не мог возражать ей, но был ли он готов раскаяться и искать Господа? Ноеминь поведала ему о том, как Бог вывел израильтян из Египта не потому, что они заслужили это, но потому, что Он избрал их Своим народом. Она рассказывала ему о Моисее и его законе, о том, как упрям был народ, подобно Елимелеху, как он бунтовал против Бога. Говорила о благословениях и проклятьях Божьих. Рассказывала сыну об обетованиях. Когда он засыпал, Ноеминь склоняла свою голову и молилась. О, Господи, Господи… она не находила слов. О, Господи, испытай мое сердце… Она молилась, молилась и молилась.
И все равно Махлон умер.
Когда он умирал, Руфь сидела рядом с ним и держала его руку. Когда его дыхание остановилось, она испустила долгий, полный муки вопль, надела на себя платок и закрыла им лицо.
Неужели это произошло всего лишь двадцать два дня тому назад?
Орфа пыталась утешить свекровь и Руфь, говоря, что теперь Махлон успокоился, что его страдания прекратились. Ноемини хотелось бы верить этим утешениям, но они казались ей пустыми, безосновательными. Что Орфа знала о Боге?
Скорбь Ноемини была настолько велика, что как будто парализовала ее. Все, что она была способна делать, — это ждать, когда взойдет солнце, и по-прежнему сидеть в своем темном сыром углу, прислушиваясь к шуму, который создавали люди, проходившие мимо дверей ее дома. Как жизнь могла продолжаться, когда ее сыновья мертвы! Она негодовала на соседей, чей смех доносился с улицы. Неизменная суета жизни наполняла горечью сердце Ноемини. Неужели те, кого она любила, были настолько ничтожны в этом мире, что их жизнь была подобна горсти песка, брошенной в Мертвое море, оставляющей после себя едва заметную зыбь? Только Орфа и Руфь разделяли ее боль.
С каждым днем Ноеминь все больше и больше ненавидела Моав и Кирхарешет. Она ненавидела этот чужой народ. И за эту ненависть негодовала на саму себя. Это была не их вина, что Елимелех, Хилеон и Махлон избрали путь, неугодный Богу. Человек думает, что сам выбирает свою судьбу, но повелевает им Господь Бог.
Наступало новое утро, а Ноемини хотелось закрыть глаза и умереть. Но вместо желанного успокоения она обнаружила, что жива и осознает все происходящее вокруг нее. Она слышала, как Руфь и Орфа плакали и тихо перешептывались, стараясь не тревожить ее. Она ела, когда невестки просили ее есть, ложилась, когда они умоляли ее отдохнуть. Но продолжала чувствовать себя потерянной, раздражительной, напуганной и отчаявшейся.
Ноеминь снова погрузилась в воспоминания, в мыслях возвращаясь к первым годам своего замужества. О, как тогда они с мужем радовались и мечтали о прекрасном будущем, которое будет им наградой за их тяжелый труд и преданность своей земле. Муж называл ее Ноеминью — «моя радость». Она вспоминала, как они были счастливы, узнав о ее беременности; как они ждали ребенка и праздновали, когда у них родился первый сын, а потом и второй. Она кормила сыновей грудью до тех пор, пока они не начали ходить. Ноеминь радовалась их детскому веселью, смеялась над их шалостями, испытывала наслаждение от их присутствия. Тогда жизнь была полной. Она чувствовала присутствие Бога во всем их благополучии.
Что у меня есть теперь? Ничего! Я больше никогда не узнаю радости.
В Вифлееме было плохо, но когда они ушли оттуда, стало еще хуже. Ноеминь пыталась повлиять на Елимелеха, но у нее ничего не получилось. Она хотела воспитать детей в вере в истинного Бога, но Елимелех считал, что Моисеев закон был слишком суровым и нетерпимым.
— Наш путь — это не единственный путь, Ноеминь. Оглянись вокруг и посмотри, как процветают моавитяне. А живущие в Вифлееме до сих пор вынуждены выцарапывать у земли пропитание для себя.
Она знала: в глубине души Елимелех отвергал Бога, — но никогда не могла найти слов, чтобы убедить его вернуться домой.
Вот почему я теперь несу наказание! Должна ли я была более решительно спорить с Елимелехом? Следовало ли мне обратиться за помощью к старейшинам и не стыдиться сознаться в том, что происходило в нашем доме? Мне надо было пойти к его братьям? Я должна была найти кого-нибудь, кто пользовался бы его уважением и смог бы отговорить его покидать землю, которую дал нам Бог! Возможно, если бы я отказалась уходить из Вифлеема, то все обернулось бы иначе. Если бы мы остались там, то, может быть, мой муж и сыновья были бы до сих пор живы.
Ноеминь мучила себя, размышляя о том, могла ли она поступить иначе, страдала от понимания того, что подвела тех, кого так сильно любила.
О, почему я не объяснила Хилеону и Махлону важность Божьего закона? Мне следовало быть более разумной матерью. Я должна была заставлять их сидеть и слушать. Мне надо было меньше беспокоиться о том, что я могу потерять их любовь, и больше думать о том, как спасти их души. А теперь я потеряла их навсегда. Я потеряла своих сыновей… о, мои сыновья, мои сыновья…
Ноеминь молчала, но изо дня в день, ночь за ночью занималась самобичеванием.
Отче, прости меня. Я была слаба. Я была неразумна. Я избрала легкий путь и последовала за Елимелехом, потому что желала сохранить мир в своем доме. Я не хотела быть сварливой женой. Я думала поддержать мужа в его устремлениях. Я хотела быть его помощницей. Но Ты предупреждал нас о проклятии в случае нашей неверности. О, Отче, я хотела быть верной. И старалась быть верной. Каждый день сердце мое разрывалось между Тобой и мужем. Я не знала, что мне делать. Я могла только молиться, продолжая надеяться и идти бок о бок со своим мужем и сыновьями Я каждый день молилась и ждала, что они образумятся, и мы вернемся домой в землю, которую Ты нам дал. О, Боже, все эти годы я молилась и молилась, но ни на одну молитву не получила ответа. Мой муж умер. Мои сыновья умерли! Ты снял с меня одежды мои и открыл наготу мою! Ты пролил меня, как воду! Кто у меня остался, кроме Тебя, Отче? К кому мне теперь идти, как не к Тебе?
Она со стоном раскачивалась взад и вперед.
Руфь поднялась и обняла ее.
— Матушка, я буду заботиться о тебе.
Ее доброта растопила сердце Ноемини. Она разрыдалась в объятиях невестки, позволив ей убаюкивать себя, как дитя. Но это не принесло облегчения, потому что теперь другие мысли проносились в ее измученном мозгу и заставляли страдать еще сильнее.
Ведь не было детей, которые сохранили бы имена ее сыновей. Это было равносильно тому, как если бы Махлона и Хилеона вообще никогда не существовало. Их имена вместе с ними превратятся в прах. Детей нет… и не будет…
* * *
Прошло семьдесят дней, прежде чем Ноеминь вышла за двери своего маленького дома. Глазам было больно от солнечного света. Она ослабела от пережитого горя, пролила столько слез, что ими можно было бы наполнить кувшин, пора было остановиться. Плач не вернет умерших к жизни. Она должна думать о живых. Руфь и Орфа — молодые женщины, слишком молодые, чтобы всю оставшуюся жизнь оплакивать Махлона и Хилеона или заботиться о старухе, у которой жизнь уже прошла.
Сев на скамейку возле дверей своего дома, Ноеминь наблюдала за чужими детьми. Они бежали вниз по улице, их смех все еще доносился до нее, когда они уже свернули за угол. Эти дети были живы, а ее сыновья — нет. Но у ее невесток был шанс начать новую жизнь, если она сделает то, что должна.
Если Ноеминь останется в Кирхарешете, то Руфь и Орфа будут по-прежнему жить с ней. Они потеряют свою юную красоту, ухаживая за матерью своих умерших мужей. Как могла она допустить, чтобы из-за нее жизнь этих милых девушек прошла впустую? Она слишком любила их, чтобы видеть, как они просят горсть зерна у чужих людей или живут на подаяния друзей и родственников. Если же она уйдет из Кирхарешета и Моава, то невестки смогут вернуться в свои семьи и те с радостью примут их. Ноеминь не сомневалась, что их отцы быстро найдут для своих дочерей мужей, потому что они были молоды и красивы. Тогда Руфь и Орфа познают ту радость, которую приносят дети. Ноеминь желала им этого больше, чем чего-либо другого.
Что касается ее, то она пойдет в Вифлеем, домой. Она не знала, остались ли там еще ее родственники или друзья, пережили ли они голод, но она слышала, что голод в конце концов закончился. Возможно, набеги мадианитян тоже прекратились. Однако какое это имело значение? Ноеминь стремилась домой и была готова смириться со всем, с чем ей придется столкнуться в Вифлееме. Если она должна будет унизиться и провести остаток своей жизни как нищая, то пусть так и будет. По крайней мере она будет ощущать под своими ногами землю обетованную. По крайней мере она будет там, где окружающие ее люди, как и она, поклоняются Богу.
