Слова Орниччо были покрыты громким хохотом.
– Ты пойман, цыпленочек, не отнекивайся больше, ты собирался убежать на корабле! – закричал веселый молодой моряк.
– Альбертино, веди его немедля домой! – распорядился, останавливаясь в дверях, человек с повязкой. – Подумайте о горе его матери!
– Ты нашел себе плохого товарища, – обратился глашатай к Орниччо, когда моряки и приказчик ушли. – За полчаса он налгал нам больше, чем базарный предсказатель за полдня. По его словам, он работал у серебряника, потом у него украл блюдо монах, а у монаха его отобрал солдат.
– Стоп, Альбертино! – сказал Орниччо. – У него действительно было в руках блюдо, когда я его встретил.
– Отложим споры, – заметил синьор Томазо, нарезая хлеб, – все голодны, а Франческо, наверное, больше всех. Пообедаем спокойно, а затем подумаем, что нам делать дальше.
Спокойно пообедать, однако, так и не удалось. Сильный шум на улице заставил нас всех броситься к окнам. Высокая, полная женщина в богатой одежде, спотыкаясь о камни, бежала по улице. Ее сопровождала целая толпа причитающих и визжащих служанок. На бегу женщина спрашивала что-то у прохожих, и, когда ей указали наш дом, она остановилась, не решаясь ступить на шаткую лесенку. – Хозяин, мастер, или как вас там! – кричала она, – Где вы прячете моего сыночка? Ческо, ангелочек, где ты? Выйди, покажись своей бедной маме!
Синьор Томазо, взяв меня за руку, вывел на крыльцо.
– Это ваш сын? – спросил он и, обратись к служанкам, повторил: – Это ваш молодой хозяин Франческо Джованини?
– Горе мне, горе мне! – закричала женщина. – Они показывают мне какого-то конюха, какого-то пастуха и хотят, чтобы я сказала, что это мой маленький хорошенький мальчик!
– Это не наш господин! – закричали служанки. – Уберите этого замарашку, верните нам нашего красавчика Франческо!
– Ищите своего красавчика Франческо в другом месте! – пробормотал синьор Томазо, с досадой захлопывая дверь. – А мы идем продолжать обед. Франческо Руппи, прости мне мое недоверие! Я постараюсь загладить перед тобой свою вину.
После обеда синьор Томазо еще раз выслушал рассказ о моих приключениях.
– Какого веса было блюдо, которое у тебя украли? – спросил он. – Такая вещь, очевидно, должна стоить много денег. Я назначу тебе небольшое жалованье, и постепенно ты соберешь необходимую сумму. До этого ты должен избегать встречи с твоим хозяином, который может тебя засадить в тюрьму.
– Мастер Тульпи выходит только по воскресеньям и отлучается только в церковь, – сказал я. – Но он другого прихода, и в этой части города мы с ним навряд ли встретимся.
По совету синьора Томазо я почти три недели не выходил из дому. Наконец, уже в середине августа, Орниччо, по моей просьбе, посетил переулок Серебряников, чтобы узнать, какие толки ходят о моем исчезновении.
К моей радости, он принес известие, что мастер Тульпи выехал из своего дома. Очевидно, он покинул и Геную, потому что четыре дня распродавал свое имущество.
Он продал также и мое праздничное платье, и золотую цепочку, и кольцо, доставшееся мне в наследство от матери.
Мою одежду и красивые новые туфли купил Руффо Даниэли. И он же рассказал Орниччо, что из Генуи отправились четырнадцать искусных ремесленников, вызванных французским королем в город Авиньон. Возможно, что мастер Тульпи был в их числе.
ГЛАВА IV
Мудрость синьора Томазо
Итак, я остался в мастерской синьора Томазо. Вместе с Орниччо мы растирали краски, грунтовали холсты, убирали комнаты, ходили на рынок и варили незатейливую пищу, потому что наш хозяин был молод и беден.
Труднее всего нам приходилось, когда синьор Томазо привязывал меня или Орниччо к столбу и писал с нас святого Себастьяна, пронизанного стрелами, или юного Иосифа, увозимого в рабство.
В Генуе трудно было жить живописцу, а особенно такому неискусному в своем ремесле, как наш хозяин. Ему редко удавались собственные картины, и поэтому он предпочитал писать копии с картин более удачливых мастеров.
Иногда его звали хозяева фелук и каравелл, и он вырисовывал на кормах их кораблей гидр или других чудовищ. И это был его единственный заработок, так как Генуя не Рим и не Флоренция, где ремесло живописца доходно и почтенно. Грубые генуэзские купцы и капитаны мало думают об украшении своих жилищ.
Хозяин наш был человек слабый и болезненный. С детства мечтал он сделаться ученым и рылся в книгах и картах, но родители его отдали в подмастерья к живописцу.
Сходство наших судеб еще более привязывало меня к нему, так как при жизни отца меня также готовили к иной доле.
По желанию родных я должен был сделаться священником, но мать моя, оставшись вдовой, не могла продолжать учить меня. Я с тринадцати лет был вынужден сам зарабатывать себе на пропитание. Когда я спрашивал синьора Томазо, почему он, несмотря на скудные доходы, поселился в Генуе, он, улыбаясь своей болезненной и доброй улыбкой, подводил меня к окну. – Посмотри, дитя, – говорил он, – видел ли ты когда-либо что-нибудь великолепнее этой крепости или этого моря? Чувствуешь ли ты, как пахнут глицинии? Благодари бога за то, что мы живем в приморском городе, что у нас есть книги, что к нам заходят капитаны, купцы, а иногда и просто искатели приключений. Тебе достаточно высунуться в окно, чтобы узнать, что сейчас происходит в портах Фландрии или на далеких Азорских островах.
Он был прав. И нам даже не нужно было высовываться за окно, чтобы узнать новости, так как новости сами приходили в наш розовый домик у набережной.
С утра до позднего вечера у нас толпилось много народу. Капитаны и лоцманы приносили самые свежие известия. И часто мы узнавали цены на товары прежде, чем это становилось достоянием господ из совета купеческих старейшин.
В полдень, когда солнце припекало особенно сильно, к нам заходил отдохнуть и освежиться глашатай Альбертино. Мы делились с ним нашей скромной пищей и подкрепляли старика вином, а он за это выкладывал все последние происшествия в Генуе.
Был у синьора Томазо еще один способ узнавать, что происходит сейчас на белом свете.
Господа из банка святого Георгия, по примеру торгового дома Медичи[3] или аусбургских купцов Фуггеров,[4] посылая своих приказчиков в различные города и страны, требовали от них подробных отчетов о состоянии торговли в тех местах.
Виды на урожай, цены на хлеб, вино и железо интересовали купцов так же, как приготовления к войне, вражда или примирение двух соседних государей или свадьбы королей.
Часто заходившему к нам господину приказчику мы помогали просматривать его отчеты. И как я был рад, когда среди скучного перечня цен на товары всплывали такие новости:
«Позаботьтесь распродать имеющиеся у вас запасы шелка, ибо португальцы готовят большую морскую экспедицию. Постарайтесь разузнать у капитанов, известно ли им, в каком направлении она будет двигаться».
«Заготовьте побольше солонины и сухарей, так как на эти продукты все лето будет большой спрос».
Когда у хозяина выдавался свободный денек, мы втроем отправлялись побродить по Генуе, которую он так любил.
«Умный и знающий человек иногда по самому ничтожному поводу может сообщить другим полезные и интересные знания», – часто говаривал синьор Томазо.
Мне думается, что именно он был таким умным и знающим человеком, Странствования по городу приносили нам с Орниччо большую пользу, так как, встретив кошку, добрый хозяин рассказывал о тиграх и о других хищных зверях далеких стран, а столкнувшись с солдатом, объяснял нам происхождение этого слова: «soldi» – деньги, «il soldato» – наемник, продающий свое искусство за деньги.[5]
На улице Менял хозяин обратил наше внимание на надписи над скамьями менял.
– «Il banco di Jacomo Fulcinelli»,[6] – прочли мы, и дальше: – «Il banco di Tomaso Escolapei».[7]
Подняв руку, хозяин указывал нам на мраморный портик красивого дворца, над которым развевался прекрасный, богато украшенный шелком и золотом флаг с изображением святого Георгия Победоносца.
– «Il banco di Genova»,[8] – прочли мы надпись на дворце.
– Это здание Генуэзского республиканского банка, – сказал синьор Томазо. – Несколько разбогатевших менял, сложившись, стали под проценты ссужать свой капитал людям, пускающимся в какие-нибудь заманчивые, сулящие доходы предприятия. Это было много лет назад, а теперь редкий из местных купцов и капитанов не имеет дела с Генуэзским банком. Доходы его так велики, что на них можно было бы снарядить любую экспедицию, а также начать или прекратить войну. Но, судя по названию его, вы можете заключить, что слава его началась здесь, на улице Менял.
Видя мою жадность к наукам, добрый наш хозяин подарил мне все свои книги и часто терпеливо разъяснял все для меня непонятное.
– Ческо, – говорил он, – Орниччо легче, чем ты, схватывает все передаваемые ему знания, но нередко полет голубя или песня уличной торговки могут оторвать его от ученой беседы. Ты же труднее запоминаешь, но более крепко усваиваешь. Если господь продлит еще мои дни и мы сможем скопить немного денег, я обязательно отошлю тебя учиться в Болонью или Павию.
