Ярослав Васильев - Дорога без возврата

Внезапно поблизости хрустнул сучок, Жиля пронзило острое чувство опасности, не разбирая дороги мальчик кинулся в глубину леса… и задёргался в железной хватке смуглого медно-рыжего мужчины. Жиль в безумной панике попытался вырваться, на ум разом пришли все страшные россказни старика Юмбера о чужаках – а ни в дружине графа, ни в страже прево рыжих не было. Рядом завизжала Урсюль, которую незнакомец ухватил второй рукой. Рыжий поволок обоих «подглядчиков» в дом, не обращая внимания на крики, почти сразу превратившиеся в плач – под плащом оказалась кольчуга, больно ударявшая по телу каждый раз, когда воин грубо дёргал к себе брыкающихся детей.

– Ратьян, что у тебя там?

На шум из избы вышел ещё один чужак, со светлой кожей и пшеничной бородой. Дети тут же замолкли от страха – северный человек! Заметно старше своего рыжего спутника, у которого только-только начала пробиваться на щеках борода. И судя по перстню с белым камнем-печаткой в виде крылатой змеи, благородный. Урсюль беззвучно заплакала, а мальчик принялся шептать горячую молитву Богородице, прося её спасти и сохранить: последний набег драккаров на здешние места случился во времена деда Жиля, но на месте спалённой тогда деревеньки люди боялись селиться до нынешних дней.

– Дэноэль, представляешь? Вот этот сопляк почти прошёл мимо меня. Если бы не девчушка…

– Тебя? И правда, способный малец. Я бы такого кнехтом кому-то из наших взял. Жаль, подвернулся малец не вовремя…

– Даже не думай, – на пороге показался отец Аббон, и казался сегодня пожилой священник словно выше ростом, в нём появилась непривычные, странные для настоятеля захудалого сельского прихода величественность и отточенные годами манеры. – Вон, ребёнка напугал.

– Я привык, – усмехнулся старший из гостей. – А затыкать рты – так оно даже полезнее.

– Все привыкли. Рыцари ордена Дракона к тому, что нет человека – нет проблемы, – ворчливо ответил отец Аббон, – ты, Дэноэль, к тому, что выходцев из Ютландских дюн и северных фиордов боятся до судорог. Местным же крестьянам проще детей запугать до дрожи россказнями о набегах драккаров, чем говорить о чуме, которая наущением врага рода человеческого при дедах выкосила пол округи. А своей головой думать никто не хочет.

– Приказ графа Раймунда был «без лишних ушей», – покачал головой рыжий и швырнул Жиля и Урсюль к подножию крыльца.

– Уйми своего щенка, – резко бросил священник, в голосе прозвучала такая давящая властность, что дети замерли ни живы, ни мертвы, а Ратьян слегка пригнулся. Только северянин остался стоять, как ни в чём не бывало. – Дэноэль, только благодаря тому, что я когда-то наставлял вместе с графом Раймундом и тебя, вы не покинете этот дом немедленно. Но запомни. Судьбу своих учеников на моей земле решаю только я.

Отец Аббон развернулся и скрылся в доме, за ним последовал северянин. Когда Ратьян затащил детей внутрь, священник как раз достал из большого сундука у стены полированный серебряный диск на цепочке воронёного металла. Повинуясь жесту, рыжий почти бросил своих пленников на лавку и отошёл в сторону. После чего место перед лавкой занял отец Аббон, принялся неторопливо покачивать диском перед детьми и декламировать какой-то ритмичный мотив на незнакомом языке. Жиль почувствовал, что веки смыкаются, резко затряс головой, пытаясь отогнать дремоту, но перед глазами плыло… Мальчик так и не понял, сколько он боролся с мороком, но когда зрение восстановилось, тень от дерева на полу вроде бы не сдвинулась… Повернув голову, Жиль вздрогнул и замер: Урсюль по-прежнему сидела рядом, вот только глаза расширено и неподвижно смотрели в одну точку, казалось жизнь её покинула.

– Вот и всё, – довольно кивнул головой отец Аббон. – Не зря я сопровождал графа Раймунда-отца в поездке к неверным. И держал уши и глаза открытыми для любого знания. Очнётся к вечеру и ничего не вспомнит.

– Сопляк не поддался, – бросил Дэноэль.

– А Жиль у нас мальчик умный, тоже будет молчать. Правда, Жиль? – голос священника, по-прежнему мягкий, вдруг наполнился холодным ядом. – А иначе я вдруг подумаю, почему это отрок оказался один, возле реки, с девицей. Уж не придавались ли они греховному занятию, созерцая друг друга нагими?

Жиль в ответ судорожно сглотнул, сумел заставить себя кивнуть и выдавил невразумительный звук, означавший согласие.

– Как скажете, святой отец. Но перед тем, как мы вас покинем. Мне хотелось бы ещё раз передать просьбу его светлости.

– Нет, – устало покачал головой отец Аббон. – Дэноэль, ты спрашиваешь меня в четвёртый раз… И должен понимать, что если я отказал в первый, моя воля останется непреклонной. Не для того я распространял слух о своей кончине во время разногласий с цистерцианцами в аббатстве Фонтене.

Едва топот коней затих, старик снова превратился в привычного сельского священника, грустно улыбнулся и посмотрел на мальчика.

– Вылезай, вылезай из угла. Уехали. Эх… Думаешь, почему я отказался?

Жилю, который ещё не пришёл в себя от страха, было всё равно. Но священнику явно хотелось выговориться, и он продолжил.

– Вернуться к славе, богатству… К моим любимым соснам Лангедока. Знаешь, я ведь до сих пор по ним скучаю, среди ваших-то дубов и грабов. Вот только для этого придётся вернуться к человеку, чей отец один раз предал тех, кто приносил ему оммаж. И знать, что сын, если понадобится, поступит так же. Ладно, – старик сел на лавку, потёр поясницу, которая последнее время начала постреливать, и призывно махнул рукой. – Давай, показывай, что ты нацарапал.

Жиль робко поднял с пола свой мешок и выложил на стол большие глиняные черепки и куски коры, на которых корявым почерком было выведено: «Galia est omnis divisa in partes tres quorum unam incolunt Belgae aliam Aquitani. Tertiam qui ipsorum lingua Celtae nostra Gali apelantur4…»

Обратно дети возвращались молча: девочка всё ещё вела себя, будто не до конца проснулась и никак не может понять, почему это алая полоса на западе – если вот недавно было утро. А мальчик всю дорогу думал о странных гостях. Он вспомнил, что означала крылатая змея – старый дровосек Юмбер любил рассказывать не только истории и байки, но и про то, как по молодости и глупости ездил аж к Закатному морю, думал переселенцем уехать на распашку целины в Нормандии. Такой символ носили рыцари-Драконы, лучшие воины во всём христианском мире… Вот только ценился их найм столько, что на жалованье можно, наверное, купить не одну деревню. Да и рыжий явно тоже не кнехт из простых. Так кто же такой отец Аббон, если к нему посылают сразу двух Драконов, а он не боится указывать им за порог?

Мать встретила Жиля и Урсюль на краю деревни, схватила за руку обоих и потащила к отцу – тот уже вернулся и что-то обсуждал возле своего дома со старостой.

– Гобер, ты только посмотри! Явился негодник! А ну признавайся, где вы шлялись? Да ещё вдвоём?!

Мальчик коротко объяснил, что ходил к священнику отнести урок и взять новый, а Урсюль увязалась за ним. На мать его слова подействовали, словно масло на огонь. Брань полилась густым потоком, перемежаясь с призывами к мужу выпороть бездельника: дома работы непочатый край, а он непонятно где шляется и чем занимается.

– Заткнись, – вдруг неожиданно резко бросил глава семейства. Женщина замолчала и только хватала ртом воздух, словно рыба. – Вот им, – Гобер показал рукой на ещё носивших рубашки двух младших сестёр Жиля, сейчас с любопытством выглянувших из дома на шум скандала, – будешь указывать. А мужчину учить не твоего куцего ума дело. Правильно Жиль к отцу Аббону ходит, если тот учит и денег за это не берёт.

– Во-во, – поддержал староста. – Грамотный завсегда нужон. Так, парень. Ты ведь енту, на которой молитву читают, разумеешь? Молодец. Значит, так. На, читай и объясняй громко и понятно. Понял?

Староста благоговейно достал из-за пазухи свиток с печатью, дал в руки мальчику и тот, с трудом разбирая заковыристые юридические слова, принялся вслух читать Хартию, по которой их деревне подтверждались права вольного аллода и что граф не смеет требовать с них талью сам, а уплачивают её только напрямую прево.

– Не обманул, – довольно покачал головой староста, как только мальчик дочитал последнюю строку. Не зря мы ему столько отвалили. Ладно, иди малец. А нам ещё покумекать надо.

Староста бережно убрал пергамент за пазуху и ушёл вместе с отцом. Почти сразу мать дала по подзатыльнику подвернувшимся под руку младшим детям и, не обращая внимания на рёв, молча ушла в дом. А Жиль так и остался стоять во дворе, гадая: к лучшему ли, что гроза не просто обошла его стороной, и отец разрешил ходить к священнику, а не помогать по хозяйству. Даже если мать опять будет против.