— Правда? — Мадам Кромова умело разыграла удивление. — Вот сразу заметно, милый Жорж, что вы мало разбираетесь в женской психологии. Впрочем, когда Алекс в военной форме, я ему многое прощаю…
В гостиную ступила новая фигура. Смокинг сидел на фигуре безупречно.
— Господин посол, — произнесла фигура бесцветным голосом, — прикажете начинать?
Все поднялись и двинулись к выходу.
На рояле — высокий бронзовый канделябр о шести свечах. Второй такой же поставили на пол, с краю маленькой эстрады, у ног певицы. Наталья Владимировна, опираясь правой рукой на крышку рояля, склонилась в поклоне. Небольшой зал, из которого сыпались аплодисменты, тонул в темноте. Наталья Владимировна выпрямилась, приготовилась. Она хорошо представляла себе, что очень эффектно выглядит в темном подсвете свечей, и порадовалась, что выбрала для концерта это красное бархатное платье.
Кто-то в темном зале кашлянул, наступила тишина.
Наталья Владимировна кивнула аккомпаниатору.
Утро туманное, утро седое…
Ослепленная светом свечей, она не видела, как между стульями к послу пробрался безликий человек в смокинге и что-то шепнул на ухо. Посол пошептался с советником. Шепот зашелестел по рядам от кресла к креслу. Мужчины стали подниматься и покидать зал.
За ними потянулись дамы.
Зал быстро пустел.
Наталья Владимировна пела:
Вспомнишь и лица, давно позабытые…
Что за шум из зала?
Она продолжала петь, и вдруг рояль умолк. Аккомпаниатор, привстав над стулом, вглядывался в темноту зала. С грохотом что-то упало, наверное стул.
Наталья Владимировна шагнула к самому краю маленькой эстрады, загораживаясь ладонью от света свечей.
— Что происходит? — прекрасным голосом, каким пела, спросила она. — Дайте свет.
Шум стих. Люстра осветила зал. В боковых дверях мелькнул чей-то черный смокинг и исчез. Маленький зал был пуст. В центральном проходе лежал стул.
Почти в центре третьего ряда одиноко сидел Алексей Алексеевич Кромов…
— Что случилось? — Наталья Владимировна растерялась. — Пожар?
Кромов ответил:
— Пожар, но очень далеко. В России.
V. Ноябрь 1917 года. Полбышев
Полковник Алексей Алексеевич Кромов обычно являлся на службу раньше всех своих сотрудников, но в это осеннее ненастное утро он сильно запаздывал. Впрочем, его сотрудники, которые в этот час, как правило, уже трудились каждый за своим столом, перебрасываясь короткими репликами исключительно по делу, в это утро за свои рабочие места так и не сели.
Они сгрудились вокруг пожилого бухгалтера, который им что-то неутомимо объяснял, поминутно сдвигая на лоб очки в железной оправе и тыча пальцем в исписанный цифрами лист, который он держал перед своим носом.
Только один человек не участвовал в этом обсуждении. Человек этот был унтер-офицер Георгий Иванович Полбышев.
Нельзя сказать, чтоб его совсем не интересовало происходящее в комнате. Время от времени он поднимал свое курносое лицо от бумаг, которые прилежно просматривал, и косился в сторону сотрудников, прислушиваясь к их разговору.
Тогда до него доносилось:
— В одном только Банк-де-Франс сто двадцать пять миллионов! С ума сойти! — вскрикивал капитан Шабашников, хватаясь за пушистую бородку. — Да это же…
— Господа, давайте споем, господа, — совсем некстати предлагал коллегам бравый поручик Чоб, который с утра где-то клюкнул. — Что-нибудь трогательное…
На него зашикали — и снова совещаться:
— Ведь надо же решать, как преподнести…
И опять бухгалтер бубнил свое, тыча в цифры на листе.
Полбышев ерошил светлые, выгоревшие свои волосы и углублялся в дела.
— Хорошо, что его сиятельство штата не раздувал, а то бы… представляете? — таращил глазки прапорщик Кока Лещинский.
— Куда это французы сбежали? — пьяно недоумевал поручик.
— А при чем тут французы? Ихней доли тут нет, — категорически заявлял Шабашников.
И снова бухгалтер: «бу-бу-бу», «бу-бу-бу».
Полковник Кромов вошел в комнату внезапно. Сотрудники бросились по своим местам и вытянулись по стойке «смирно».
— Здравствуйте, господа. — Алексей Алексеевич снял шляпу. Сотрудники впервые видели его в штатском: серое пальто с бархатным воротничком, брюки, ботинки.
— Здравия желаем, господин полковник, — нестройно ответили сотрудники.
— А почему наши французские коллеги отсутствуют? — осведомился атташе.
— Не могу знать, господин полковник. Не явились, — как старший среди сотрудников по чину ответил штабс-капитан Шабашников.
— Не явились, — зачем-то повторил Кромов и посмотрел на подкладку своей шляпы, словно искал там ответ.
— Позвольте обратиться, ваше сиятельство. — Бухгалтер явно волновался, очки сползли на самый кончик носа.
— Обращайтесь… — Кромов продолжал разглядывать подкладку шляпы.
— Вы в штатском по каким-нибудь веским причинам или просто так?..
— По причинам. — Кромов высоко поднял голову и обвел взглядом своих сотрудников. — Сегодня, господа, официально подтверждено известие, что новое большевистское правительство России, разорвав союзнические обязательства, вышло из войны. Отсутствие наших французских коллег показывает, что французское командование отозвало своих сотрудников. Для нас это означает, что мы больше не существуем как учреждение. Я не могу оставить своей должности военного атташе России, пока не буду знать, кому мне сдать дела и военные суммы. Прошу вас подготовить бумаги по своим отделам и передать мне в архив. Это займет у вас не больше часа. После можете считать себя свободными, господа, и действовать по своему усмотрению.
Алексей Алексеевич твердыми шагами пересек комнату и, переступая порог своего кабинета, обернулся. Будто хотел что-то сказать своим сотрудникам. Все стояли навытяжку, задержав дыхание. Им показалось, что в глазах Кромова блеснули слезы. Он молча шагнул в кабинет и притворил за собой дверь.
Сотрудники некоторое время еще стояли навытяжку и вдруг, словно очнувшись, дружно устремились к бухгалтерскому столу. Все, кроме Полбышева. Он опустился на стул и занялся бумагами.
Но дверь в кабинет, скрипнув, приоткрылась, и сотрудники снова замерли.
— Глеб Ипполитович, — обратился Кромов к бухгалтеру, — представьте мне общий итог, чтобы я мог выдать сотрудникам последнее жалованье.
Кромов плотно закрыл дверь в кабинет, подошел к камину, поворошил обгоревшие поленья. Вернулся к столу, стал быстро просматривать бумаги, раскладывая их на две стопки. Потом левую, большую, отнес к камину, уложил на дрова и зажег. Пламя вспыхнуло, сухие дрова занялись быстро.
Алексей Алексеевич пододвинул ногой стул к шкафу и стал просматривать бумаги в папках, которые он вытаскивал с полок и складывал на стул. В камин полетели новые кипы листов. Огонь разгорался, потрескивали дрова.
Кромов сидел у стола и курил. Дверцы шкафа были распахнуты, полки пусты. Перед ним на столе лежали всего две папки, туго перевязанные тесьмой. Камин догорал.
Вдруг Алексей Алексеевич торопливо загасил папиросу, подошел к сейфу, повернул ручку замка, потянул на себя дверцу.
Из глубины сейфа достал тяжелый, вороненой стали пистолет. Держа его в руке, провел ладонью вдоль ствола. Сел, не выпуская оружия, о чем-то глубоко задумался. Потом резко поднялся, отдернул занавеску на стене. Некоторое время, не двигаясь, разглядывал испещренную синими и красными линиями карту военных действий, положил на стол пистолет и сорвал карту со стены. Запихал ее в камин. Смотрел, как язычки пламени медленно выбиваются где-то в районе Карпатских гор.
В дверь деликатно постучали.
Стук повторился громче, настойчивей.
Дверь приоткрылась.
Кромов резко обернулся и встретился глазами с Полбышевым. Некоторое время они пристально смотрели друг на друга. Полбышев отвел глаза. Алексей Алексеевич проследил его взгляд. Полбышев заметил пистолет на столе.
— Простите, господин полковник, — сказал Полбышев хрипло, — тут техническая документация. — В руках у него была увесистая папка.
Он ступил в комнату и, прижавшись спиной к двери, затворил ее.
Кромов подошел и взял папку из рук Полбышева. Но тот не сразу ее выпустил. Глаза их встретились.
Пока Кромов увязывал папку с двумя оставшимися, Полбышев, нагнувшись над столом, прочел надпись на медной дощечке рукояти пистолета вслух:
— «Поручику Кромову Алексею Алексеевичу за храбрость, проявленную в деле под Ляояном». Разлюбили поручика Кромова, господин полковник? — спросил Полбышев.
— Глупости говоришь. — Алексей Алексеевич взял со стола пистолет, сунул в карман брюк, отвернулся к окну.
Полбышев не уходил.
— Иди, Георгий Иванович, — тихо попросил Кромов не оборачиваясь.
