Александр покривился от досады, но кормилец похвалил:
— Хорошо. Для начала хорошо. Только пускай мягче, Ярославич. Тугой лук что сердечный друг. Натореешь с ним хорошо, он тебя не выдаст николи.
Федор Данилович еще несколько раз мягко, но настойчиво выправлял стойку Александру и, лить убедившись, что мальчик усвоил урок, отошел к старшему княжичу. Федор уже половину стрел своих исстрелял. И лук держал он неплохо, и тетиву он натягивал споро и ровно, только спешил очень. Кормилец встал у него за спиной, подвернул ему плечо легонько, чуть правый локоть поднял.
— Пускай, тезка. Любо!
Потом кормилец отошел назад и стал смотреть со стороны за княжичами, подавая только советы:
— Александр, в туло за стрелой очей не опускай. Ими зри зверя аль поганого, а рука пусть сама стрелу имает. Федор, опять локоть опущен.
Княжичи слушали кормильца, не перебивая, знали Федора Даниловича как лучшего воина своего отца. Скоро все стрелы княжичи развеяли, побежали всяк к своему затесу собирать их назад в тули.
— Федор Данилыч, а у меня одна сломалась.
— А у меня две за тын улетели.
Постоял кормилец, посмотрел на возню подопечных своих.
— Пойду сыщу вам поспешителя[28].
Ушел Данилыч. Оставшись одни, засуетились княжичи, друг перед дружкой в похвальбу ударились.
— А у меня лук красивее.
— А мой зело туг.
— А хошь, я в твое перо стрелой попаду?
— А попади.
Александр повернулся к затесу, где уже две стрелы Федора торчали. Прицелился в перо нижней стрелы, натянул тетиву. Почувствовал, как от долгого напряжения закачался лук в руках. «Господи, пособи», — прошептал Александр умоляюще и отпустил тетиву. Но стрела вскользь задела столб и, потеряв силу, повисла меж прутьями тына.
— Ха-ха-ха! — закатился весело Федор.
— Ха-ха-ха! — раздалось позади княжичей.
Обернулись они. Около кузницы мальчишка лет десяти стоит. В длинной холщовой рубашке и портках, на ногах лыченцы.
Федор смолк, увидев грязного челядина. Оба княжича нахмурились, отвернулись от него и уже молча стали стрелять каждый в свой затес.
Челядин смеяться перестал, но не уходил. Да и как ему было уйти. Ведь это он, Ждан, сын кузнеца княжеского, намедни вместе с отцом выковал наконечники для этих самых стрел. А княжичи пускают одну за другой и даже не знают, что все стрелы через Ждановы руки прошли.
Весело Ждану видеть свои стрелы, но и обидно чуть. Хоть бы раз ему дали стрельнуть. Уж он-то бы не промахнулся.
— Эй, княжич, — не утерпел Ждан. — Не так стрелу вскладаешь.
Александр резко обернулся, глаза недобро прищурил.
— Сгинь, смерд!
— Дозволь, я покажу тебе. — Ждан шагнул в сторону княжича.
Такого сраму княжич не допустит, чтобы челядин да поучал его. Вскинул Александр лук на изготовку, тетиву медленно потянул, прикрыл левый глаз, а правым выцелил рубашку холщовую. Пугнуть челядина надо, чтоб знал свое место.
Увидел Ждан черный и недобрый глаз княжича, целящийся прямо в грудь ему, — страшно стало. Ведь княжич что хочет сотворить может.
Замерли мальчики друг против друга, дыхание затаили. Ждан зорким глазом уловил еле заметное движение пальца княжича и прянул в сторону.
Стрела рядом пропела. Еще в прыжке краем глаза заметил Ждан, что и старший княжич готовит стрелу для него. Побежал Ждан, зайцем прыгая, чтобы не выцелили его ошалевшие княжичи.
«Мать пресвятая богородица, спаси!»
Испуг челядина развеселил Александра. И сам не заметил, как новая стрела в руке очутилась (не пропал урок кормильца), мигом вложил ее и, уже не целясь, пустил вслед убегающему мальчишке.
Тонкий крик мальчика раздался, когда его самого уже и не видно было.
— Твоя достала, — сказал с завистью Федор.
— Неужто уязвил? — побледнел Александр.
— Эка печаль челядина уязвить.
Из-за кузницы нежданно появился Федор Данилович и сердито стал пенять княжичам:
— Это как же вы додумались зло ученить?! А?! Не поганый он, не супостат, а истинный христианин. И что ж, что челядин? Он уже и кун[29] немалых стоит.
— А сколько? — поинтересовался Федор.
— Две, а то и три гривны[30]. На эти куны коня можно купить. Эх вы!
— А он нас соромить начал.
— За сором было бы спрошено, а ты едва не убил его.
— А в кое место стрела угодила?
— Хорошо, что уклюнула в мягкое место, а чуть выше бы…
Федор Данилович помог княжичам собрать стрелы, сам их в тули вложил и затворил.
— Эхе-хе, — вздохнул он. — Холоп не смерд, а мужик не зверь. Идемте в светлицу, время кириллицей[31] заняться.
Утром рано из Владимира прискакал течец, посланный Ярославом Всеволодичем за сыновьями, которых великий князь видеть пожелал. А тут беда — еще с вечера занеможилось Федору. Всю ночь он в жару метался, и кормилец не уходил никуда от него. Потом в покои к детям прибежала встревоженная Феодосья Игоревна.
— Лечца звал? — спросила княгиня.
— Послал за ним конюших, унесло окаянного на ловы[32].
Княгиня отправила Прасковью за горячей водой и сытой. Присела на ложе к сыну, рукой лоб горячий гладила, выговаривала кормильцу:
— Ах, Данилыч, Данилыч, как же ты недоглядел.
Федор Данилович переминался, кряхтел виновато, сам себя более корил:
— Старый дурак. Вчера так-то они упарились с сулицей[33], а тут баба с водой ключевой. Принесла ее нечистая сила.
— А он пил? — кивнула княгиня на младшего.
— Пил.
Феодосья Игоревна притянула Александра, еще толком не проснувшегося, пощупала лоб. Вздохнула облегченно.
Прасковья притащила в корчаге воды, тряпки и кувшин с сытой.
Вдвоем с княгиней силком напоили они Федора, тряпку мокрую на лоб положили.
— Так как быть-то, Феодосья Игоревна? — спросил кормилец. — Князь велел во Владимире быть с ними. Великому князю показать отроков хотел.
— С Александром и бегите.
Кормилец потоптался, повздыхал, кивнул Александру: одевайся. Позавтракав наспех, выехали они в сопровождении двадцати вооруженных отроков[34]. День выдался тихий и солнечный. Стремя в стремя с Александром скакал кормилец.
Княжич радовался и яркому дню и поездке — давно мечтал Владимир посмотреть. Хмурое лицо Федора Даниловича отчего-то смешило его.
— Что за туга, Данилыч?
— Эхе-хе, — вздыхал Данилыч. — Ума — два гумна да баня без верху.
— У кого? — смеялся княжич.
— Вестимо, у кормильца вашего.
Александр долго смеялся и этим вскоре и Федору Даниловичу настроение поднял.
Ехали узкой лесной дорогой, то переходя вброд речушки, то объезжая заболоченные места, то подымаясь в гору, то спускаясь вниз. В чащобе разноголосо пели птицы. На ветках сосны, нависших над тропой, мелькнуло что-то рыжее.
— Кто это, Данилыч?
— Веверица.
— Эх, лук бы.
— Ни к чему. Летом скора[35] у нее худая.
Белка, словно нарочно, дождалась передних всадников и, подняв хвост, запрыгала вверх по стволу и скрылась.
Ехали долго. Александр уже уставать начал, затих, не смеялся. Но виду не показывал. Да только кормильца не обманешь: все заметил, схитрил немножко.
— Чтой-то притомился я, — сказал он. — Вот к речке подъедем, надо на ночевку становиться.
— А далеко еще до Владимира? — спросил Александр.
— Да уж меньше, чем пробежали. Покормим коней, а завтра утречком по холодку быстро добежим.
Федор Данилович выбрал лужайку у самого берега. Все спешились. Коней расседлали, спутали и пустили пастись, поручив заботам двух отроков.
И опять скачет княжич рядом с кормильцем, радуется всему увиденному, спрашивает бесперечь:
— А скоро ли Владимир?
— Скоро, скоро, Ярославич. Потерпи.
Легко сказать: потерпи. Мальчик торопит коня. Ведь его позвал сам великий князь. Какой он? Строгий или добрый? Зачем вдруг понадобился ему княжич Александр?
Федор Данилович улыбается, отвечает терпеливо:
— Стало быть, надо, раз зовет. Поди, уж и Золотые ворота велел для тебя растворить.
— А мы поедем через Золотые ворота?
— Конечно. Князья и все гости высокие через них только и ездят.
— А еще какие есть ворота?
— Есть еще Серебряные, Медные, Оринины, Волжские, Ивановские.
Так за разговором и время быстро протекло.
Как ни ждал мальчик появления города, а первым увидел его кормилец.
— Гляди-ка, Ярославич, эвон и Владимир.
Посмотрел Александр и увидел: впереди в легкой дымке сияют золотые луковицы куполов. Колеблются в легком мареве.
— Как в сказке, — засмеялся княжич.
