Юрий Всеволодич, поймав на себе благодарный взгляд мальчика, охватил его за плечи и спросил негромко, по-отечески:
— Ну, брате, проси еще, что хочешь.
Он заглянул ему близко-близко в лицо, выдохнул почти нежно у самого уха:
— Ну?
— Сорочонка, — прошептал Александр.
Юрий Всеволодович подумал, что ослышался.
— Кого, кого?
— Сорочонка. Наторенного сорочонка, — пояснил княжич. — У тебя тут во Владимире есть.
Юрий Всеволодович стиснул зубы, чтобы не засмеяться над детской причудой сыновца, спросил, сохраняя внешне серьезность:
— Где ты его видел?
— А как въехали мы, так один мальчишка бежал с сорочонком впереди нас.
Великий князь обернулся, поманил пальцем дружинника — слугу своего и Федора Даниловича. Когда они приблизились и стали почтительно у князя сбоку, он повелел им:
— Езжайте оба, найдите мальчишку с сорочонком. Я дарю ему их.
— Сорочонка? — спросил настороженно Федор Данилыч.
Юрий Всеволодич посмотрел на кормильца с укоризной.
— Обоих. Мальчишку и тварь эту.
Тогда слуга спросил тихо и учтиво:
— А ежели мальчишка из вольных, великий князь?
— Тогда купите, — бросил князь и отвернулся к застолью.
Здоровенная девка шла вдоль тына и, перестукивая палкой колья, приговаривала весело:
— Богатый, бедный, вдовец, холостец… Богатый, бедный, вдовец…
Увлеченная этим немудреным гаданием, не заметила, как подъехал и едва не стоптал ее княжий дружинник.
— Ах! — вскрикнула с перепугу и убежать хотела, да куда там — пятеро конных окружили ее.
— Здравствуй, красавица!
— Здравствуй, да не засти.
— Ну, отроковица, кого нагадала? — спросил весело дружинник.
— Кого нагадала, про то мне знать, — огрызнулась девка.
— Ай, языкаста. Мало порота.
— А скажи нам, дева, — спросил седобородый. — Где тут горшеня живет?
— А который вам? Их тут целый край.
— А тот, у которого сынишка с сорочонком бегает.
— A-а, Петрила, — девка стукнула палкой по тыну. — Вот здесь и есть.
Конные подъехали к воротам, двое спешились и, передав поводья спутникам, вошли во двор. Девка осталась у тына. Людей княжеских она признала и теперь доведаться хотела, зачем они в этот захудалый край явились.
Петрила вместе с сынишкой Ратмиром хлебали из горшка чечевичную похлебку, когда на пороге явился боярин с княжеским дружинником. Вскочил Петрила. Не чаял не гадал чести такой для себя. Сынишку в бок толкнул: встань, дурень.
— Здравствуй, Петрила, — сказал Федор Данилович, хмурясь отчего-то и этим еще более пугая бедного хозяина.
— Здравствуй, светлый боярин! — отозвался поспешно Петрила и опять толкнул в бок сынишку: здоровайся, кланяйся.
Ратмир поклонился гостям низко. Боярин долго и внимательно смотрел на мальчика и, когда уже смутил его окончательно, сказал:
— Пусть отрок выйдет.
— Ступай в гончарню, — подтолкнул сынишку Петрила. — Меси пока глину.
Пришедшие проводили взглядами мальчика, прошмыгнувшего между ними, и это не ускользнуло от Петрилы. Тревога его возросла.
А меж тем Федор Данилович переглянулся с дружинником, но милостник и так понимал, что главный ответственный за это дело он — слуга великого князя. Кормильцу что: его дело — «подарок» принять.
Дружинник прошелся по избе, потом присел к столу, кашлянул. Видно было — не знал, как к разговору приступить.
«Молодо-зелено, — подумал Федор Данилович с неудовольствием. — Пока мужик напуган, надо начинать, а он тянет».
— Послушай, — вдруг заговорил дружинник, присмотревшись к Петриле. — Я где-то тебя видел. Где?
— Я тоже тебя сразу признал, господине, — отозвался Петрила. — Из-под Липицы мы вместе бежали.
— Так это ты тогда коня своего князю отдал?
— Я, — улыбнулся как-то криво и неохотно Петрила.
— А сам как же?
— Я что — мужик. Кому я нужен. Да и мне не привыкать. Камышами, камышами, так и убег.
— Не догнали, стало?
— Где там. Без коня-то оно сподручней хорониться.
Федор Данилович, поняв, что дружинник повел разговор совсем не в ту сторону, начал покашливать, покрякивать. Но милостник ровно оглох — никакого внимания на эти знаки.
— Ну а коня-то у великого князя спросил после? — допытывался он у Петрилы.
— Где там. До того ль ему тогда было, едва стола не лишился, в одной сорочке во Владимир прискакал. А тут еще бы я со своей клячей.
— Так, так, — многозначительно сказал дружинник и потрогал на поясе кожаную калигу[38]. Расстегнул ее, вынул две серебряные гривны.
— За богом да князем, Петрила, ничего не пропадет. Вот тебе за твоего коня.
Бросил серебро на стол, любуясь впечатлением, которое произвел на мужика, и красуясь своей щедростью. А Петрила и впрямь онемел от богатства, неожиданно свалившегося на него.
— Это… Это князь… сам велел? — спросил он, заикаясь от волнения, охватившего его.
— Сам, сам великий князь, — подтвердил не сморгнув милостник.
— Господи, — закрестился Петрила, — пошли ты ему, нашему благодетелю, многие лета. Я уж и забыл про то… — лепетал он растроганно. — А он помнит. А?
— Ладно, ладно. Бери, не бойся. Все без обману. Вон и свидетель есть, что куны за коня ты получил, — кивнул милостник на Федора Даниловича.
Петрила сгреб гривны, поискал на пояске калиту, никогда там не бывавшую, жалко засмеялся над собственной бестолковостью и кинул их в горшок, стоявший на печи.
— А где же жена твоя? — спросил дружинник.
— Царствие ей небесное, — закрестился Петрила. — В прошлом году померла.
— Трудно без жены-то?
— Э-э, господине, куда как худо.
— А что ж во второй раз не женишься?
— Да оно бы ничего, оно бы… да мальчонка…
— Мешает, — подсказал милостник.
— Мешает, оно так, — поддакнул Петрила.
Кормилец с милостником быстро переглянулись, и Федор Данилович подумал уже с удовлетворением: «А не глуп милостник Юрия».
— Мешает, — повторил Петрила и вдруг, поймав эти взгляды, понял, что попался в ловушку. И тут сразу все их переглядывания, все их покашливания стали ясны ему как божий день. Сердце оборвалось от страшной догадки: «За Ратмиркой! Господи, пособи!»
— …Мешает глину с песком, — в отчаянье выкручивался Петрила. — Помогает… Я бы без него…
— Ну вот что, Петрила, — оборвал его дружинник, — твоего мальчонку мы берем на службу к князю.
Петрила испуганно замахал перед лицом руками, словно отгоняя страшное видение.
— Нет, господине… Не губи за-ради Христа. Помилуй. Какая с него служба.
Он упал на колени, пополз униженно к ногам дружинника, пытаясь ухватить его за полу кафтана.
— Ой, что ж я буду делать оди-ин…
— Пошто один? Женишься. Эвон девка у тына на тебя ворожит. Коня купишь, куны есть теперь.
Услыхав о кунах, Петрила вскочил, бросился к печке, вытряхнул гривны из горшка.
— Возьми их, возьми. Только не отымай Ратмирку.
— Отойди, дурило, — осердился дружинник, отводя его руку. — Это тебя за коня. И Ратмирку твоего не за так берем.
Он опять открыл калиту, отсчитал шесть гривен, бросил на стол. Поднялся, хмуря брови, приказал:
— Зови мальчишку.
Обезумевший от свалившегося на него несчастья, Петрила не видел денег на столе, не понимал толком, что говорят ему.
— Ой, не губи, господине! Не отымай дите!
— Кто у тебя, дурака, отымает? Тебе куны за него дают, — сердился все более дружинник. Выхватил еще гривну, бросил на стол.
— Семь гривен за мальчишку! Ты слышишь, семь гривен! — кричал он возмущенно.
Федор Данилович понял, что Петриле сейчас и пятьдесят гривен не в радость будут, надо по-другому с ним. Он подошел к Петриле, взял его за плечи почти ласково, кивнул милостнику, чтоб тот помолчал, а сам заговорил негромко и даже сочувственно:
— Сколько лет сынишке-то?
— Восемь, господине, восемь всего.
— Это не мало. А вот у княгини, чуешь, у княгини сынишку в три-четыре года отымают.
— Так у меня, окромя его, никого нет, — всхлипнул Петрила, почувствовав в тоне боярина участье. — Я ж как перст останусь.
— Что делать, Петрила, — вздохнул Федор Данилович, — такова воля князя. А кто ж против ее пойдет? А? Вот ты пойдешь?
Довод этот сломал Петрилу, он даже мыслить супротив князя не смел, не то что воле его противиться. Кормилец это сразу заметил и продолжал утешать:
— Ты ж не супостат дитю своему? Нет. Что он у тебя увидит тут? Горшки? А при князе, если служить хорошо станет, в милостники может выйти. Тебе ж еще и радость будет за сына.
Петрила, потерянный и оглушенный, стоял посреди избы. Теперь можно было ему и приказывать, но Федор Данилович опять же попросил тихо и сочувственно:
