не остановит врага или напавшего зверя, как стрела.
Вражды к пленным россы не выказывали, но и не очень-то заботились о них. На ночь верёвку отвязывали от телег, чтобы пленникам удобнее было спать, а потом и вовсе освободили их от пут.
Шли вдоль извилистой реки, впадающей в Данапр, — сначала открытой степью, потом перелесками. Чем дальше на север продвигался обоз, тем больше становилось лесов и тем беззаботнее вели себя россы: близились из края.
К пище они относились довольно небрежно. Мяса у них было в избытке: гнали с собой много скота, рыбы тоже хватало — ловили по пути в реках и озёрах. Была и мука — из неё пекли на кострах лепешки. Но всё готовили наспех, будто пища была для них чем-то малозначащим. Мясо они могли есть недожаренным или недоваренным, пили из реки — в ней же поили скот. На повозках у них были амфоры с вином и оливковым маслом. Вино они пили неразбавленное, масло, как позже узнал Фалей, использовали только в светильниках — для освещения своих жилищ. А больше всего они ценили семена новых для них овощей и злаков и металлические заготовки для оружия и орудий…
Общаясь с россами, Фалей понемногу приходил в себя после своей отчаянно-бурной солдатской жизни и начинал ощущать незнакомую ему прелесть тишины, мирного конского ржанья, спокойного говора людей, радующихся металлу для плуга и топора. Не только он приглядывался к россам — и они присматривались к нему.
Однажды вечером — обоз остановился на ночлег уже на берегу Данапра — к пленным подошёл воевода Лавр Добромил с сыном Ивоном и десятком других воинов. Был Лавр высок, плечист, спокоен — во всем сказывался настоящий вождь. Фалей знал императора Максимина, консулов, трибунов, сенаторов — Добромил занял бы среди них почётное место.
Воеводе принесли седло, остальные расположились, как кому удобно. Пленные ждали, что скажет воевода, какую участь уготовили им россы.
— Скажи, ромей, зачем ты напал на нас? — заговорил воевода, перемежая италийские слова с росскими.
— А зачем ты напал на Ольвию? — вопросом на вопрос ответил Фалей. — Твоя земля — там, а земля эллинов — там!
В глазах воеводы засветилась улыбка: молодой ромей смел не только в битве, но и сейчас, в полной власти россов.
— Твой вопрос уместен, ромей. Россы не воюют с Ольвией, а ведут торг. Мы возим эллинам хлеб, пушнину, мёд, воск, а у них покупаем, что нужно нам. Мы и в этот раз ехали торговать, хотя и не так, как всегда. Степняки захватили росских женщин и продали эллинам, а мы надеялись обменять пленниц на товар, но эллины отказали нам. Тогда мы захватили их женщин, чтобы обменять на своих, но было уже поздно: славянок увезли на кораблях. Нам не оставалось ничего другого, как возвращаться назад. Вот как мы напали на Ольвию. Теперь отвечай ты.
— Я напал на вас по той же причине, по какой вы напали на Ольвию: я пытался отбить у вас эллинских женщин.
Фалею пришло в голову, что ни один ромейский военачальник не спросил бы у побежденного врага, почему тот напал на ромеев. Без того ясно: напал — значит, хотел победить, захватить добычу, стремился к власти и славе. Но в беседе с росским воеводой эта привычная логика показалась Фалею слишком примитивной.
Россы переглянулись, а воевода спросил:
— Как поступают ромеи со своими пленными?
— Обращают в рабов.
— У нас нет рабов — в них нет надобности. Всё, что нужно, мы делаем сами. Что ты делал бы, ромей, если бы мы дали тебе свободу?
— Искал бы свою сестру Асту. Она у вас.
— А когда нашёл бы?
— Этого я не знаю — Асты со мной нет.
Воевода помолчал, потом распорядился:
— Ивон, пройди с ним по лагерю и покажи ему пленных женщин.
— А что станет с другими ромеями?
— Это не твоя забота, Меченый! С ними поступят так же, как поступлю с тобой я.
Встал молодой росс, рослый, плечистый, похожий на воеводу, тряхнул вихрами, поправил висящий на боку меч.
— Идём!
Обоз был длинный, и они долго шли мимо костров. Потом Фалей увидел группу эллинок и заговорил с ними. От них он узнал, где сестра, и вскоре нашёл её. Увидев брата, Аста с рыданиями бросилась к нему на грудь.
Ивон сказал им:
— Идите за мной!
Он привёл их к большой крытой повозке.
— Твоя сестра будет здесь, и ты с ней!
Он объяснил это больше жестами, чем словами, и отошёл к костру, горевшему около повозки. Фалей и Аста торопливо заговорили между собой. Дав им выговориться, Ивон позвал их к костру, предложил им мясо и хлеб.
Всё у россов оказывалось не таким, как у эллинов и ромеев, где пленных обращали в рабов, а на женщин смотрели как на законную солдатскую добычу. Брат и сестра принялись утолять голод. Ивон сидел рядом, ел ту же пищу, что и они, и на лице у него играла добродушная улыбка.
— Ешь, ешь, ромейка! Ты чего такая тощая?
Аста была стройна, но слишком худа. В Ольвии ей приходилось много работать, частые набеги кочевников на эллинские селения наполняли её дни тревогой. Она выглядела усталой и истощенной. В краю, где мужчин было больше, чем женщин, судьба одинокой девушки не могла быть безмятежной. Мужчины не церемонились с ней — ничего другого она не ждала и от варваров. Ожидание насилия действовало ей на нервы, гнало сон. К её удивлению, россы отнеслись к пленным эллинкам только с участливым любопытством. Они не только не причинили ей зла, но и помогли встретиться с братом.
— Что вы сделаете с женщинами? — спросил Фалей.
— А ничего. Ты, ромейка, ешь!
Фалей перевёл сестре слова росса. Она взглянула на Ивона — таких мужчин ей ещё не приходилось видеть: добрый, ничего не домогается от неё.
Вскоре лагерь стал затихать. Ивон принёс из повозки войлок, расстелил у костра, показал на него Асте. Девушка вздрогнула было при мысли о готовящемся насилии над ней, но тут же успокоилась: росс положил около неё эллинский плащ, а сам улёгся в стороне от костра. Другие россы тоже укладывались на ночь, и в их поведении не было ничего угрожающего для неё. Она придвинулась к брату, легла, накрылась плащом и незаметно уснула, а Фалей ещё долго сидел у костра и мысли у него были необычные — торопливые, неустойчивые. Он думал об Асте, о воле случая, который свёл их вместе, о россах, о своей жизни, о том, что
