— Самому мне нужно не более двухсот фунтов в год, — продолжает капиталист, глядя в огонь и позвякивая мелочью в кармане. — Ну, а кров и стол, я надеюсь, мне предоставит сын.
— Э… э… если не сын, то ваш племянник, любезнейший полковник! заявляет преисполненный симпатии Барнс, сияя самой сладкой улыбкой.
— Как видите, я могу обеспечить мальчику щедрое содержание, — заключает Томас Ньюком.
— Вы можете обеспечить ему щедрое содержание сейчас и оставить хорошее наследство после! — сообщает племянник с такой благородной решимостью, как будто бы желая сказать: двенадцатью двенадцать — сто сорок четыре, за это вам ручается сэр Барнс Ньюком, не кто-нибудь!
— Нет, Барнс, еще до моей смерти, — продолжает дядюшка. — Я завтра же отдам ему все до последнего шиллинга, если только он женится, как мне хочется.
— Tant mieux pour lui! [47] — восклицает племянник, а про себя думает: "Надо, чтоб леди Клара нынче же позвала Клайва к обеду. Провались он совсем! Терпеть его не могу и всегда не мог. А ведь повезло же малому!"
— Человек с такими деньгами может выбрать себе жену получше, как говорят французы, не так ли, Барнс? — замечает полковник, пытливо вглядываясь в лицо племянника.
Лицо это горит благородным энтузиазмом.
— Какую пожелает! Из лучшего дома, даже титулованную, сударь мой! восклицает сэр Барнс.
— Так я хочу, чтобы это была ваша сестра, Барнс, моя милая Этель! говорит Томас Ньюком дрожащим голосом, и в глазах его появляется особый блеск. — Я мечтал об этом давно, пока разговор с вашим покойным батюшкой не заставил меня отказаться от этой мысли. Ваша сестра была тогда помолвлена с лордом Кью, и мечты мои были, разумеется, неосуществимы. Бедный мальчик совсем извелся, только и думает что о ней. А что до нее, то быть не может, чтобы она была равнодушна к нему. Я уверен, что она ответила бы ему взаимностью, если бы в семье хоть сколько-нибудь поощряли его ухаживание. Разве будет когда-нибудь у них обоих больше надежд на счастье? Они молоды, по сердцу друг другу, можно сказать, почти богаты, и только одна у них обуза — старый драгун, так ведь он постарается не обременять их собой. Дайте свое согласие, Барнс, и пусть они соединятся браком. И клянусь, весь остаток дней своих я буду счастлив и доволен, если стану кормиться от их щедрот.
Пока бедный полковник произносил эту речь, Барнс вполне мог обдумать свой ответ; и поскольку, выступая в роли летописца, мы берем на себя смелость воспроизводить не только речи и поступки джентльменов, но равно и их побуждения, то можем предположить, что ход его мыслей был таков: "Так у этого щенка, — размышляет Барнс, — будет три или четыре тысячи годового дохода. Неплохая сумма, черт подери! И дурак же его отец, что отказывается от таких денег! А может, он шутит? Да нет, он всегда был с придурью, этот полковник. Хайгет, кажется, здорово в нее влюблен, по крайней мере, он вечно торчит у нас в доме. Фаринтоша мы пока что не подцепили; еще, может статься, ни тот ни другой не сделают ей предложения. Бабушка, наверно, и слышать не захочет о таком мезальянсе, ну конечно же, мезальянсе! А все-таки жаль упустить четыре тысячи годового дохода, черт возьми!" — Такие, вполне логичные соображения проносились в голове Барнса Ньюкома, пока его дядюшка по ту сторону камина держал к нему вышеприведенную искреннюю речь.
— Дорогой полковник, — сказал Барнс, — мой милый любезный полковник! Надо ли говорить, что ваше предложение настолько же льстит нам, насколько поражает меня ваше беспримерное великодушие. Я никогда не слышал ничего подобного — никогда! Если бы я мог руководствоваться своими чувствами, я бы немедленно и притом, поверьте, из простого восхищения благородством вашей души, тут же с готовностью произнес бы "да" в ответ на ваше предложение. Но — увы! — это не в моей власти!
— Так она… помолвлена? — спрашивает полковник, и лицо его становится таким же растерянным и печальным, какое было у Клайва после разговора с Этель.
— Нет, не то что бы помолвлена, хотя одна весьма знатная особа и удостаивает ее необычным вниманием. Но сестра моя в некотором роде ушла из нашей семьи, а также из-под моего влияния, как главы этой семьи, иначе, поверьте, я охотнейше использовал бы означенное влияние в ваших интересах. Ее удочерила наша бабушка, леди Кью; она намеревается, как я слышал, на известных условиях оставить Этель большую часть своих денег, и, разумеется, ждет от нее послушания и всего, что полагается в этих случаях. Кстати, полковник, наш юный soupirant [48] знает, что папа ходатайствует за него?
Полковник ответил отрицательно, и Барнс похвалил дядюшку за такую предусмотрительность. В интересах юноши (каковые сэр Барнс принимает близко к сердцу) совершенно не вмешиваться в это дело и не показываться на глаза леди Кью. Барнс сам этим займется в подходящий момент; полковник может не сомневаться в его добросовестном и усердном содействии. Тут как раз домой воротился Клайв, которого Барнс приветствовал самым сердечным образом. Они здесь с полковником беседовали о денежных делах; благодарствуйте, очень полезная была беседа. "Не так ли, полковник?" И все трое расстались наилучшими друзьями.
Раз уж Барнс Ньюком объявил себя верным пособником дядюшки и кузена, не понятно, почему он не сообщил им, что леди Кью и мисс Этель Ньюком находятся сейчас в миле от них, в доме ее сиятельства на Куин-стрит, Мэйфэр. Барнс не назвал кучеру адреса, пока его провожал слуга Клайва, и, лишь выехав на Бонд-стрит, сказал, куда ехать.
Без сомнения, прибыв в дом леди Кью, он тут же вызвал сестру и сообщил ей о великодушном предложении нашего добрейшего полковника!
Дело в том, что леди Кью была и в городе и не в городе. Графиня находилась здесь, проездом, она воротилась из своего путешествия по Северу и собиралась в новый тур визитов куда-то еще. Даже газеты не были сняты с жалюзи. Хозяина дома сидела при свече в задней гостиной и тайком попивала чай. Леди Кьго была здесь без челяди. Верзилы кенари в пудреных париках демонстрировали свое оперение и голосовые способности только весной. А сейчас весь двор леди Кью составляли некий отшельник, за штату стерегущий дома в столице, да еще двое слуг, преданных миледи. В сущности, графини и впрямь не было в городе. Вот почему, вероятно, Барнс Ньюком и словом не обмолвился дядюшке о том, что она здесь.
Склоненная над чайным подносом фигура подняла голову, на вошедшего устремился недовольный взгляд, и скрипучий голос произнес:
— А, это ты!
— Я принес вам кредитные билеты, сударыня, — сказал Барнс, доставая из бумажника пачку банкнот. — Я не мог прийти раньше — был занят делами фирмы, только вырвался.
— Рассказывай! Табачищем от тебя разит, точно от какого-нибудь рассыльного.
— Была встреча с одним иностранным капиталистом. Они, знаете ли, сударыня, всегда курят. А я нет, право же!
— Кури себе, коли охота, мне-то что. Тебе все равно ничего от меня не видать, будешь ты курить или нет. Как здоровье Клары? Уехала она с детьми в деревню? Ньюком — самое подходящее для нее место.
— Доктор Бэмбери считает, что недели через две ей можно будет ехать. У мальчика пока немножко…
— Да вздор это! Говорю тебе, ей самой не хочется уезжать, вот она и заставляет этого дурака Бэмбери давать подобные советы. Говорю тебе, отошли ты ее в Ньюком: ей нужен воздух.
— Но там чертовски дымят фабричные трубы, дражайшая леди Кью!
— А на Рождество пригласи погостить матушку с твоими младшими братьями и сестрами. Твое невнимание к ним становится просто неприличным, да-да, Барнс.
— Ей-богу, сударыня, я как-нибудь сам устрою свои дела, без помощи вашего сиятельства! — восклицает Барнс, вскакивая с места. — Я не за тем пришел в такую поздноту, чтобы выслушивать ваши…
— …благие советы. А я ради них тебя и вызвала. Я только для предлога написала тебе, чтобы ты принес мне деньги; их мог бы завтра поутру привезти из конторы Баркинс. Я хочу, чтобы ты отправил Клару с детьми в Ньюком. Им надо уехать, сэр, с тем я тебя и вызвала, чтобы внушить тебе это. Вы что, по-прежнему все ссоритесь?
— По-прежнему, — отвечает Барнс, барабаня пальцами по своему цилиндру.
— Да перестань ты барабанить, это действует мне на нервы, я и так устала. Когда ты женился на Кларе, это была обычная хорошо воспитанная столичная барышня.
Сэр Барнс ответил тяжким вздохом.
— Она легко поддавалась уговорам, была сердечна и мила, как подобает девушке; немножко пустовата и глупа, но вы, мужчины, любите брать в жены куколок. И вот за три года ты совершенно испортил ее. Она стала упряма, хитра, озлоблена, начала воевать с тобой и одерживает верх. Да-да! А все из-за того, что ты побил ее!
— Я не за тем пришел, чтобы все это слушать, сударыня! — говорит Барнс, бледнея от ярости.
