— Просто стыдно слушать! А почему бы Барнсу Ньюкому не поделиться с братьями? Прямо слышать не могу!.. Господи, да что это?! Никак, Клайв уезжает! Клайв! Мистер Ньюком! — И хотя жена, подбежав к окну кабинета, делала оттуда всякие знаки нашему другу, он лишь покачал головой, вспрыгнул в седло и с печальным видом ускакал прочь.
— Когда же я вошла в гостиную, Этель плакала, — рассказывала мне потом Лора. — Я видела, что она плачет; но она подняла личико от цветов, в которые уткнулась было, и принялась смеяться и болтать и все про вчерашний парадный завтрак у леди Обуа, прибегая к помощи своего отвратительного светского жаргона; а потом объявила, что спешит домой, чтобы переодеться и ехать к миссис Бут, у которой сегодня после полудня тоже завтрак.
Итак, мисс Ньюком умчалась к своим банкетам и бездельникам, пустозвонам, пустомелям, притворам и повесам, а милое и спокойное личико Лоры глядело ей вслед. У миссис Бут состоялся грандиозный завтрак. Мы прочли в газетах список именитых гостей, среди коих были его королевское высочество герцог Такой-то с супругой, некий германский принц, индийский набоб и прочие и прочие; среди маркизов значился Фаринтош, среди лордов — Хайгет; присутствовали также леди Клара Ньюком и мисс Ньюком, каковая, как сообщил наш знакомец, капитан Крэкторп, выглядела просто сногсшибательно и была чертовски весела.
— Его императорское высочество светлейший Фаринтош совершенно без ума от нее, — рассказывал капитан, — так что нашему бедняге Клайву остается только пойти да повеситься. Вы обедаете с нами в "Бурде и Закваске"? Народ соберется отличный. Ах да, совсем забыл, вы же теперь человек женатый! — И с этими словами капитан скрылся в подъезде гостиницы, близ которой повстречал его автор сей хроники, предоставив последнему воротиться к своему домашнему очагу.
Я бы мог начать настоящую главу, как порой это делает в своих рыцарских романах один современный автор, с описания ноябрьского дня, падающей листвы, побуревших лесов, надвигающихся штормов и других примет осени, а также двух всадников, едущих по романтической горной дороге от… от Ричмондского моста к "Звезде и Подвязке". Один из всадников молод лицом и носит белокурые усы; лицо другого опалено чужеземным солнцем, и по тому, как он сидит на своем могучем скакуне, нетрудно догадаться, что ремесло у него солдатское. Судя по его виду, он, наверно, не раз бился на Востоке с врагами своей родины. Вот путники спешиваются у ворот домика на Ричмонд-Хилл, и навстречу им выбегает господин, который бросается к ним с распростертыми объятьями. Коней отводят на соседний постоялый двор, но тут я прерываю свое описание, ибо читатель уже давно признал этих двух всадников. Да, это Клайв, побывавший на Мальте, в Гибралтаре, в Севилье и Кадиксе, а с ним наш старый и любезный друг, полковник Ньюком. Его походы окончены, меч висит на стене, и пусть теперь порох и солнце обжигают тех, кто моложе. Добро пожаловать обратно в Англию, милейший наш полковник и добрый друг! Как быстро пронеслись годы, что его здесь не было! В волосах его появилось еще несколько седых прядей. Морщины вкруг его честных глаз обозначились чуточку резче, а взгляд этих глаз все такой же решительный и добрый, как в те дни, когда я, почти мальчиком, впервые его увидел.
Мы немного поговорили о его плаванье, о приятном путешествии через Испанию, об уютных комнатах, которые Клайв снял для себя и отца, о переменах в моей собственной жизни и о прочем. Во время нашей беседы сверху донесся жалобный писк, заставивший мистера Клайва рассмеяться, а полковника улыбнуться. Мистер Клайв впервые слышал этот тоненький голосок, да ведь эта свирелька и всего-то лишь шесть недель как звучала на свете. Лора Пенденнис считает ее звуки самыми мелодичными, самыми привлекательными, веселящими душу, а порой самыми жалостными и трогательными, какие когда-либо испускал младенец; это убеждение разделяет, конечно, и миссис Хоуки, доверенная нянюшка. Супруг Лоры не выказывает подобного восхищения, он, будем надеяться, держит себя, как подобает отцу и мужчине. Мы не станем описывать его чувства, поскольку они не имеют прямого отношения к излагаемым событиям. Несколько позже, уже перед тем, как нам идти к столу, хозяйка спускается в гостиную, чтобы приветствовать старых друзей мужа.
Здесь я не могу устоять перед искушением и позволяю себе еще одно отступление, которое, разумеется, не имеет ничего общего с нашей повестью, однако, сделанное точно и скупо, легко уложится в полстраницы. Ибо вряд ли есть на свете зрелище более восхитительное, чем вид молодой матери. Если женщина и раньше была хороша собой, то ее нынешняя чистая радость придает этой красоте какую-то особую утонченность, граничащую почти со святостью, покрывает ее ланиты еще более нежным румянцем, а в глазах зажигает неведомое нам тихое сияние. Я заранее предупреждаю художника, который возьмется иллюстрировать нашу правдивую историю, чтобы он не посягал на этот образ. Как бы ни был хорош его рисунок, он никогда полностью меня не удовлетворит.
Даже сэр Чарльз Грандисон, когда он выступил вперед и отвесил мисс Байрон изящнейший из своих поклонов, даже он, ручаюсь, в своей благородной грации не мог превзойти полковника Ньюкома, приветствовавшего миссис Пенденнис. Разумеется, что они, едва увидев друг друга, стали друзьями. Ведь большинство наших симпатий рождается с первого взгляда. Перед тем, как сойти к гостю, Лора накинула на плечи одну из присланных им шалей — малиновую с красными пальмовыми листьями и пестрой каймой. Что касается другой подаренной им шали, бесценной белой паутинки, точно сотканной руками фей, и легко проходившей сквозь кольцо, то она, как догадываются дамы, уже была использована в качестве полога над плетеной колыбелью мистера Пенденниса-младшего.
Словом, мы все еще больше сдружились; и в течение зимних месяцев, пока мы обитали в Ричмонде, полковник был постоянным гостем моей жены. Он часто приходил без Клайва. Его не прельщало светское общество, в котором вращался молодой человек, и он чувствовал себя куда приятней и уютней у нашего камелька, нежели на шумных и блистательных приемах. Поскольку Лора была особой чувствительной и питала слабость к трогательным романам и историям несчастной любви, то, конечно, они с полковником без конца толковали о сердечных делах мистера Клайва и вели между собой столь задушевные секретные беседы, что даже при появлении хозяина дома и отца семейства, человека, коему в присутствии достопочтенного пастора Портмена миссис Лора поклялась в любви, послушании и всрм таком прочем, заговорщики смолкали или переводили разговор на другую тему, не желая посвящать в свои тайны такую неотзывчивую личность, как я.
Из многочисленных разговоров, которые происходили между полковником и его сыном с той поры, как они обнялись на Мальте, отец заключил, что страсть, некогда побежденная нашим другом, завладела им с новой силой. Безответное чувство сделало его равнодушным ко всему, что некогда привлекало его или возбуждало его честолюбие. Неудача омрачила его безоблачную веселость и застлала от него тучами окружающий мир. Он часами просиживал в своей мастерской, но все, что рисовал, рвал в клочки. Он позабыл дорогу в свои излюбленные кабачки, а если и появлялся средь старых друзей, то был молчалив и угрюм. От курения сигар, которое я и сам нисколько не одобряю, он перешел к еще более непозволительной и вредной привычке; ибо я должен с грустью сообщить, что он стал курить крепчайший трубочный табак, чему уже совершенно нет извинения. Наш юноша сильно переменился. В последние полтора-два года его недуг все усиливался, однако мы предпочли не описывать в подробностях все стадии этой болезни, отлично сознавая, что читатели (по крайней мере, мужская их часть) абсолютно равнодушны к чужим переживаниям и не станут принимать так близко к сердцу любовные муки Клайва, как то делал его батюшка, который не знал покоя, если у сына болела голова, и готов был снять с себя сюртук, чтобы согреть ноги своему любимцу.
А тем временем красавица, бывшая предметом этой безнадежной страсти, воротилась под опеку своей старой мрачной дуэньи, от которой она на время избавилась. Леди Кью, то ли благодаря каким-то врачебным советам, то ли под воздействием каких-то ванн, вновь обрела здоровье, встала на ноги и теперь ковыляла из салона в салон в неукротимой погоне за развлеченьями. Леди Джулия, кажется, была уволена в отставку, жила в бесславной ссылке в Брюсселе со своей сестрой и ее злополучным мужем и была совершенно счастлива в этом неимущем семействе. Теперь мисс Ньюком скрашивала досуг своей бабушки, и в те поры, когда наш дражайший полковник высадился у родных берегов, они как раз объезжали с визитами Шотландию, гостя то в одном имении, то в другом.
Вероятно, полковник и теперь любил своего племянника Барнеа не больше прежнего, хотя надобно заметить, что со времени возвращения дядюшки из Индии молодой баронет вел себя с ним на редкость дружелюбно.
