это вообще можно было установить?
– Видишь ли, Рома, для нашего ведомства нет ничего невозможного. Если бы твой дядя не погиб, а действительно пропал без вести, ты бы не сидел сейчас здесь и я бы с тобой не разговаривал. Мы не можем рисковать в выборе кадров. Тебе предстоит очень ответственная работа. Родина не жалеет ресурсов в таких вопросах. Ты меня понимаешь?
Ромка только кивнул. В горле стоял комок, и он боялся, что голос может сорваться. Он понял главное, что хотел сказать Владимир Алексеевич – пути назад у него больше не было. Да он и не собирался…
* * *
Наступил Новый год. 31 декабря, ближе к вечеру, Ромка вернулся из магазина, нагруженный продуктами. Он заезжал в свой бывший Октябрьский райпищеторг, где работал до армии и сохранил связи. С небольшой переплатой ему из-под прилавка продали массу всякой дефицитной всячины: индийский кофе, цейлонский чай, финский сервелат, венгерскую курицу, красную икру в стеклянных баночках, шпроты, говяжью вырезку и тому подобное. Сумки оттягивали руки, и он с наслаждением наконец опустил их на пол. Дверь в ванную комнату была чуть приоткрыта, поскольку туда тянулся из гостиной телефонный провод, и он услышал Викин голос, которая принимала ванну и одновременно болтала по телефону: «Я не знаю точно, но я постараюсь. Да, муж вряд ли будет хэппи, но я что-нибудь придумаю… Да ладно, буду, буду! Можешь на меня рассчитывать! Всё, пока, а то кто-то пришёл…» Ромка на автомате снимал пуховик, а мозг всё никак не мог переварить услышанное: кто это может рассчитывать на его жену? Первым импульсивным порывом было ворваться в ванную и заорать: «Что за нахер!» И дальше наваждение должно было развеяться, а ситуация получить обыденное и безобидное объяснение. Но он как-то растерялся и пропустил этот момент. Он растерялся в острой ситуации – немыслимое событие! Дальше немыслимые события посыпались одно за другим. Он, не разуваясь, зачем-то прошёл в их комнату и сел на диван. Юлька спала в своей кроватке. Мысли роились в голове, он не мог собрать их в кучу, но всё перебивала даже не мысль, а ощущение – произошло нечто непоправимое. Будто кто-то умер. В оцепенении он просидел какое-то время, пока в комнату не зашла Вика в махровом халате и с полотенцем на голове.
– Ты почему здесь сидишь? И в ботинках?
Он молча смотрел на жену и будто видел её впервые. Нет, не так. Будто до этого он спал и видел её во сне. А теперь проснулся и видит совсем другого человека. По мере его молчания выражение Викиного лица менялось, в нём начала проступать какая-то несвойственная прежде жёсткость.
– С кем ты говорила?
У неё в глазах полыхнула решимость.
– Ты что, подслушивал?!
Ромка не был похож на себя. Вместо того чтобы взорваться, наорать, он как-то устало и чуть ли не оправдываясь, произнёс:
– Я не подслушивал, я услышал… Так с кем ты говорила?
– Тебя это не касается!
Не было сил выяснять отношения. Да и выяснять было, собственно, нечего. На него словно навалилась какая-то глыба, которая мешала думать, дышать, двигаться. Но он встал, прошёл в прихожую и механически начал натягивать куртку. Потом, будто очнувшись, вернулся в их комнату, подошёл к детской кроватке, нагнулся и поцеловал спящую дочку в щёку. Щека была нежной, горячей и даже чуть влажной – Юлька потела во сне. Перехватило дыхание, и он порывисто двинул в прихожую. Всё это время Вика молча стояла, скрестив руки на груди, и провожала его взглядом. Было ощущение, что её устраивает такой исход ситуации. Когда он уже открывал входную дверь, в прихожую из гостиной выглянула тёща и удивлённо спросила:
– Куда это ты?
Он вышел, не ответив, и закрыл за собой дверь.
* * *
Шёл лёгкий снег. Снежинки кружились в свете фар и неоновых названий. Немногочисленные прохожие сосредоточенно обтекали его на Калининском проспекте. Все куда-то спешили. Что значит куда-то? Все спешили к праздничному столу. Через три часа пробьют куранты и миллионы людей чокнутся хрустальными фужерами с шампанским. Этот праздник принято отмечать в кругу семьи. И счастливые, и неблагополучные семьи в эту ночь одинаково соберутся вместе. Так принято. А он шёл сквозь снег по Калининскому и не понимал, куда и зачем он идёт. Мысли так и не собрались в кучу, внутри была пустота. На дне пустоты зиждилось неизвестное прежде чувство, которое он не умел сформулировать. Пожалуй, больше всего это ощущение напоминало детскую обиду, неподдельную, искреннюю и сильную. Его предал самый близкий человек, и, как ни банально это звучит, жизнь потеряла смысл. Именно такие пафосные фразы лезли в голову, но именно они находили отклик в душе, которая больше ни на что не реагировала. Прежде он упивался своими обидами, приобретая взамен свободу поступков, хотелось немедленного действия – эго требовало мщения. Сейчас не хотелось ничего. Он просто потерял всё, включая собственное эго.
К сожалению, осталось тело. И оно мёрзло. Ромка подошёл к телефону-автомату и начал бездумно набирать знакомые номера. Женька был в Купавне у дяди. Они садились за стол. Конечно, он может приехать, ему все будут рады! При мысли о гостеприимном доме дяди Гены, где всегда тепло и уютно, Ромке стало совсем нехорошо и он, быстро попрощавшись, повесил трубку. Друзья отвечали, и все готовы были его принять, несмотря на то что он собирался свалиться как снег на голову за пару часов до Нового года. Это поддержало его морально, он уже не чувствовал себя маленьким и одиноким в большом городе. В итоге решил податься к Гришке, где собралась чисто мужская компания восемнадцатилетних солнцевских отморозков. Присутствовать при чужом семейном уюте казалось невыносимым. С Гришкой они вместе занимались в спортклубе МГУ, потому что его мама являлась доцентом геофака и в своё время устроила ещё совсем маленького сына в студенческую секцию, где тот прижился как сын полка. Сейчас Гришка был восемнадцатилетним студентом первого меда под центнер весом, с которым избегали встречаться на ринге и взрослые дяди. Несмотря на интеллигентское происхождение и колоссальную начитанность, дружбу Гришка, по прозвищу Доктор, предпочитал водить с самыми безбашенными разгильдяями из подмосковного Солнцева. На досуге они развлекались тем, что отлавливали по Москве длинноволосых поклонников металла и стригли их налысо бараньими ножницами. Сопротивление приветствовалось, но влекло за собой физическое воздействие. Ромка относился к Гришке и его компании свысока, как старший товарищ, потому что знал того ещё шестиклассником с доармейских времён. Тот факт, что теперь Доктор весил килограммов
