казалось, нет ни одной рыбины, которая бы не вступила в борьбу за добычу.
Ассакен страшно закричал, но мощные челюсти сомкнулись на руках, ногах, шее… Сомы утащили его на дно бассейна, где продолжили кровавое пиршество.
Несколько дней Аглая и Куджула не появлялись. Иешуа не обижался и не волновался, понимая, что влюбленные сейчас заняты друг другом. Наконец однажды вечером они прибежали к нему, взявшись за руки.
– Прости меня, – сказала Аглая. – Эллины в эти дни празднуют Таргелии, посвященные Аполлону, Артемиде и Орам, привратницам неба, поэтому несколько вечеров подряд отец устраивает приемы. Мы с Миррой едва успеваем готовить угощение. Приходится даже вместе со слугами подавать блюда. Но сегодня и завтра я свободна. Давай обсудим, как проникнуть в багин Митры.
Иешуа почему-то смутился, затем поднял глаза на Аглаю и с сомнением в голосе проговорил:
– Завтра бехдины справляют Праздник чистоты, достоинства и величия в честь одного из Амешаспентов – Хаурватата. Я узнал, что они устроят шествие к Балху, а перед этим проведут тавроболий в багине Митры. Ты справишься?
– Тавроболий? – поморщилась Аглая, вспомнив разнузданную оргию на берегу Балха во время Дионисии.
– Да, – Иешуа обреченно кивнул головой.
Потом с надеждой в голосе продолжил:
– Но тебе не придется участвовать, ты просто осмотришь храм. Хотя… Тебе решать.
– Хорошо, – согласилась македонянка, сделав над собой усилие. – Завтра по улицам проведут фармакоса, потом многие горожане по старой традиции отправятся в бывший храм Аполлона. Я вместе с ними войду в святилище. Ничего, как-нибудь обойдется, я ведь тебе обещала.
Она улыбнулась.
– Тем более, что со мной будет Куджула.
Аглая посмотрела на кушана, а тот тихонько сжал руку любимой. Гости вместе с хозяином опустились на кошмы.
Иешуа выглядел собранным.
– Сначала мне нужно кое-что объяснить, – сказал он. – Я уверен: то, что ты сейчас узнаешь, пойдет тебе только на пользу.
Он начал говорить спокойно и взвешенно, но в то же время увлеченно:
– Великий Тот учил, что физический мир управляется не только законами природы, в нем существует невидимое взаимодействие тонких энергий. Один из принципов такого взаимодействия называется «Законом аналогии». Согласно этому закону физическое тело человека, мышление и дух неразрывно связаны друг с другом и имеют одинаковую структуру.
Иешуа замолчал, давая Аглае время осмыслить услышанное. Когда та кивнула, он продолжил:
– Каждый из трех миров – физический, ментальный и духовный – состоит из семи плоскостей, которые в свою очередь подразделяются на семь уровней. Я не буду утомлять вас сложными рассуждениями о принципах герметизма, скажу лишь, что шестая плоскость физического мира состоит из семи астральных энергий – таттв. В египетской астрологии существует взаимосвязь между планетами, таттвами и семью началами человека, или, как говорят греки, «микрокосмом». Так вот, Солнце, под которым подразумевается Гелиос и, как мы теперь уже знаем, Аполлон, указывает на высшее духовное начало человека – Атман. Атман можно представить себе как индивидуальное духовное солнце, божественную искру, связывающую человека с Всеединым.
– Что такое Всеединое? – спросила Аглая.
Иешуа замялся. У него сейчас не было времени подробно объяснять учение Гермеса Трисмегиста.
– Достаточно сказать, что частью Всеединого является космос. Надеюсь, ты понимаешь, что означает это слово. – Да.
– Атману соответствует таттва Ади. Она, словно невидимая оболочка, окружает каждый предмет, каждое живое существо, в том числе человека. Индийцы называют ее «яйцом Брахмы». В мире металлов таттве Ади соответствует золото, ее цвета – желтый и оранжевый. Запомнила?
Аглая снова кивнула.
Иешуа хлопнул себя по коленям, довольный тем, что на этом можно закончить сложные объяснения.
– В святилище вам послужат ориентиром золотые предметы, а также все, что окрашено в цвета таттвы Ади.
Куджула, до этого с открытым ртом слушавший иудея, оживился – наконец-то разговор перешел от области туманной теории к практическим действиям.
– Там наверняка полно золотой утвари, как в любом храме, – сказал он. – Кто нам даст ее в руки?
– Золото лишь укажет путь, его не обязательно трогать. Просто доверьтесь интуиции…
Утром Куджула зашел за Аглаей, после чего оба отправились на агору. Возле пританея собралась толпа горожан, окруживших музыкантов и хорегов. На стилобате в кресле восседал Деимах. Он вышел из дома еще на рассвете, чтобы проверить, как идет подготовка к празднику.
Мужской хор как раз исполнял гимн в честь Лина, сына Аполлона и Алкионы, брошенного матерью и воспитанного пастухами Аргоса. Пели по-дорийски – строго, торжественно, с религиозным воодушевлением.
Затем мужчины уступили место мальчикам, которые в чувственной лидийской манере затянули гомеровский гимн Аполлону Пифийскому. Голоса юных певцов звучали так слаженно и проникновенно, словно они ткали удивительно тонкую, струящуюся нежными складками материю.
Когда они закончили выступление, началось состязание любительского пения. Мужчины по очереди выходили из толпы к ступеням пританея, чтобы под звуки лиры, кифары и авлоса исполнить номы [137] и пеаны [138] Каллимаха, Гомера, Алкея…
Лиристы извлекали из конопляных струн, натянутых на обтянутые воловьей шкурой черепаховые панцири, божественные по красоте звуки. Кифаристы, как настоящие профессионалы, играли на тяжелых деревянных кифарах стоя, свысока поглядывая на коллег из простонародья.
А сколько здесь авлосов! Короткие, сделанные из рога – такие дают высокий звук, но в узком диапазоне. С длинными бомбиксами из самшита – низкозвучащие, зато с широким диапазоном, до двух октав. Вот еще медные, тростниковые, костяные…
Наконец вывели обнаженного фармакоса – добровольца, который будет символически принесен в искупительную жертву, чтобы очистить город от всяческой скверны.
Аглая знала, что в древности осужденного на смерть преступника выгоняли за пределы города и забрасывали камнями. Со временем ритуальная казнь превратилась в веселый безобидный обычай, поэтому фармакосом мог стать любой желающий, при условии, что он обладает приятной внешностью.
Молодого симпатичного грека под звуки авлосов, свист и улюлюканье горожан погнали к городским воротам. По дороге женщины старались хлестнуть его ветками смоковницы по гениталиям. Тот со смехом уворачивался, грозя кулаком особенно рьяным ревнительницам чистоты.
За городской стеной ему в качестве награды за унижение вручили кусок сыра, хлеб и смоквы, после чего отпустили. Тогда возбужденные зрелищем эллины двинулись к багину Митры.
Святилище представляло собой точную копию знаменитого храма Аполлона Эпикурия в Бассах. Видимо, рекруты из Аркадии в армии Александра Македонского, бережно хранившие в памяти воспоминания об отечестве, решили воссоздать его частицу.
Статуя, которая когда-то украшала храм изнутри, теперь посеревшая, выщербленная, сиротливо стояла в центре маленькой площади, беззащитная перед ветрами и непогодой. Обнаженный бог в левой руке сжимал лук, намотав на предплечье тонкий плащ. Правую руку со стрелой он отвел в сторону, словно раздумывая – стрелять
