или нет.
Перед входом в багин выстроились мехаристы.
Отовсюду стекались бактрийцы.
Адепты Аполлона окружили одинокого бога, хором распевая гимн. Бехдины бросали на них косые взгляды. Эллины не решались толпой зайти в храм – из опасения, что мехаристы могут посчитать это открытой конфронтацией. И тогда на головы и плечи богомольцев обрушатся плети и древки пик.
Несколько десятков эллинов все-таки решились зайти внутрь, чтобы помолиться под древними фресками. Их никто не остановил, да это было бы и непросто – они легко, как нож в масло, влились в плотный поток бредущих к храму людей, моментально растворившись в нем.
Аглая с Куджулой присоединились к смельчакам. Поднявшись бок о бок с бактрийцами по залитым солнечным светом ступеням крепидомы, они окунулись в тень перистиля, прошли сумрачный пронаос и вскоре оказались в главном зале.
Куджула осмотрелся.
Широкую целлу пересекают косые лучи солнца, бьющие из окон между двухъярусными ионическими колоннами со стороны бокового нефа. В глубине зала высится гранитная стела с рельефом, изображающим рождение Митры из скалы. Обнаженный бог согласия и солнечного света держит в правой руке кинжал, а в левой – горящий факел, разгоняющий тьму. Его голову увенчивает колпак со свисающей набок верхушкой. Перед стелой расположен большой алтарь, возле которого выстроились на литургию жрецы в длинных белых одеяниях и остроконечных шапках с башлыком, держа в руках барсманы [139]. А народ все прибывает и прибывает…
Каждый, кто входил в храм, в первую очередь направлялся к огромному медному чану, чтобы окропить себя освященной водой. Вот уже замелькали плетки над голыми спинами фанатичных адептов, стремящихся очистить дух самобичеванием.
Послышалось заунывное пение жрецов, за ним последовал рев толпы, подхватившей молитву, да такой мощный, что сидящие на балках голуби взлетели, бестолково заметавшись под крышей.
Эллинов прижали к стене, где отчетливо виднелись фрагменты старинных фресок. Аглая торопливо зашептала молитву, уткнувшись подбородком в сдвинутые кулачки. Куджула изо всех сил пытался оградить македонянку от напиравшей толпы. В суматохе оба забыли, зачем пришли в храм.
Внезапно раздались радостные выкрики, толпа зашумела. По боковому нефу вели быка. Погонщик тянул его за обвязанную вокруг шеи и продетую сквозь кольцо в носу веревку. Мощный блестяще-черный гаял [140] с белыми ногами – красавец! – от боли прикрыл глаза и высунул язык. По бокам шли погонщики, которые упирались в него плечом, пресекая попытки жертвы свернуть в сторону.
Толпа почтительно подалась, пропуская быка к алтарю.
Возле алтаря жрец залил ему в ухо воду, чтобы тот отряхнулся, публично выражая этим готовность умереть. Потом быку связали ноги и повалили на пол. Жрецы посыпали его голову мукой и солью, после чего двое налегли на жертву сверху, а третий задрал ей голову вверх. По залу разнеслось громкое торжественное пение.
Верховный жрец с тесаком в руке наклонился над гаялом, примерился, а затем резкими движениями вверх-вниз начал пилить ему шею. Почувствовав боль, бык заревел. Несколькими взмахами жрец разворотил шею до позвоночника. Крик несчастного животного перешел в сипение, сменился бульканьем. Из раны брызнула алая струя, заливая белые одежды служителей культа. По храму пронесся радостный гул.
Бактрийцы выкрикивали: «Митра!.. Сияющий!.. Дай мне сына!..»
Жрецы вонзили в тушу крючья, перевалили ее на алтарь. Вокруг стола что-то происходило, но Куджула видел лишь море качающихся бритых голов. Они опускались, снова поднимались… Толпа напирала, двигаясь по направлению к алтарю. Наконец он понял – бактрийцы пролезают под столом, мажутся кровью, а затем падают ниц перед рельефом Митры, вознося ему молитвы.
Привели еще одного гаяла, и тавроболий повторился.
Внезапно жрец что-то прокричал. Бритые головы разом повернулись в сторону стены с фресками. Толпа угрожающе обступила эллинов. Сверкали гневом глаза, поднимались сжатые кулаки, звучали проклятия. К ним потянулись сотни рук. Куджула яростно отбивался, защищая Аглаю.
«Набарз!.. Пусть омоются кровью!.. Светоносный Митра!.. Слава Амешаспентам!..» – кричали бактрийцы.
Эллинов вытолкали к жертвеннику. Огромная столешница покоилась на массивных тумбах из позолоченной бронзы, между которыми виднелись ступени лестницы, спускавшейся в глубокую яму. И лестница, и алтарь, и сами жрецы – все вокруг было измазано кровью.
«Митра! Митра! Митра!..» – рокотала толпа.
Искаженные гримасами ярости лица придвинулись вплотную, руки грубо пихали эллинов к яме…
Обняв обессилевшую от страха македонянку за талию, Куджула вслед за остальными ступил на лестницу. Аглая поскользнулась и вскрикнула, но он успел подхватить ее. Лавровый венок, символ Аполлона, упал с ее головы. Так они и спускались: в обнимку, стиснутые телами товарищей, в страшной духоте.
Вот и дно ямы, под ногами – месиво из пропитанной кровью земли, слизи, полусгнивших останков жертвенных животных, костей. Сквозь щели в досках льется кровь быка, стекая по лицам людей, шеям, рукам…
Эллины падали в грязь, поднимались, снова падали, потом на коленях, цепляясь друг за друга, подползали к лестнице на другом конце ямы, карабкались вверх по ступеням.
Аглае стало плохо, ноги подкосились. Подхватив ее, Куджула прислонился спиной к кирпичной стене, чтобы не упасть самому. Внезапно послышался скрип, и стена подалась. За бронзовой решеткой оказалась ниша.
Он втащил македонянку внутрь крошечной камеры, чтобы дать ей возможность передохнуть. Кромешная темнота вокруг, кровь и этот тошнотворный сладковатый запах!
Аглая тихо стонала от страха, цепляясь за любимого. Куджула бессознательно пошарил рукой. Кусок каменной плиты! Он быстро ощупал находку – странная форма, но обломок удобно лег в ладонь.
«Пусть только тронут… Разобью голову любому!» – мрачно думал кушан, сжимая пальцами примитивное оружие.
Нужно было выбираться наверх.
Куджула помог македонянке вылезти из ниши, подняться по лестнице. Вскоре оба стояли среди эллинов. Бактрийцы погнали залитых кровью, униженных людей к выходу, словно стадо баранов. Выйдя на дневной свет, Куджула с Аглаей вздохнули полной грудью, наслаждаясь чистым воздухом, солнцем и свободой.
Только тогда кушан разжал пальцы и посмотрел на предмет, который держал в руке.
Иешуа приходил к Деимаху каждый день, чтобы справиться о здоровье. Бассарей регулярно обрабатывал рану, а женщины окружили главу семейства заботой и вниманием. Наконец, спустя неделю, врач решил, что кризис миновал, а значит, больной пойдет на поправку. В этот день Гермей поделился с другом радостью: отец утром попросил бульона на мясе дроф.
Когда Городскому совету сообщили, что стратег выздоравливает, он решил ознаменовать это событие каким-нибудь публичным праздником. С Амударьи как раз пришла флотилия купеческих каюков с грузом ханьских товаров. Просмоленные одномачтовые лодки покачивались у берега со спущенными парусами.
Продав товар, купцы заселились на постоялые дворы и от безделья сорили деньгами. Матросы тоже не знали, куда девать жалованье, поэтому разбрелись по городу
