— Отпустили нас, Егорша?
— Ну да. Подставляй карман… А дедко где?
— Пошел баню искать.
— Айда, Санко, вон туда, в лесок.
— Да расскажи сперва, когда ехать. Награда какая?
— Потом.
На полянке среди берез с пожелтевшими листьями Егор, к удивлению Санка, пустился в пляс. Без улыбки, с самым озабоченным лицом, высунув кончик языка, он подкидывал ноги, топал, боком и вприсядку ходил по полянке.
— Ты что, Егорушка, сдурел?
— Подожди, — подмигнул Егор и продолжал отплясывать, пока от усталости не свалился в траву.
— Чему радуешься? Много дали? — допытывался Санко.
— Ничего не дали, Санко. Потому и радуюсь, хо-хо! Мохов-то, дурень! Досадить нам захотел, волокиту завел. Санко, худо ли пожить в царских садах, на царских харчах?
Озадаченный Санко сказал: «ага», — больше по привычке соглашаться с Егором. Он был младше Егора и охотно ему подчинялся. Сам он был прост душой и чист, как хрусталь-камень.
— Только того я и боялся, чтоб сразу нас домой не повернули. Дело у меня, Санко, есть такое, что… Сказать уж тебе?.. Нет, не скажу.
— Ужели мне не веришь? Говори.
— Нет. — Верить — верю, а всё ж таки… Я Кузе и то не обмолвился. А тебе невподъем будет, задумаешься.
* * *
Уход за привезенными зверями Егор и Санко сваливали на деда Ипата, а сами облазали петергофские зверинцы.
Ходу им было от слободки до охотничьего замка Темпель. Тотчас за замком стоял забор с решетчатыми воротами, а у ворот двое часовых: там царский сад с фонтанами и мраморными статуями. Кусты и деревья по ту сторону решетки были какие-то ненастоящие. Густые, но низкие и фигурно подстриженные — шарами да кубами. Листва на них до того зеленая, несмотря на осень, что хотелось попробовать не из крашеного ли она железа?
В Оленьем зверинце жили олени европейские и олени сибирские, называемые маралами. Бродили там же три аурокса с Украины: большеголовые быки с круто загнутыми ото лба рогами, в густой до земли шерсти. По полянам для оленей сеялся ячмень, овес и горох. Вдоль зверинца пролегали широкие дорожки, а в самом центре стоял камерный павильон Монкураж с высокой открытой площадкой и мраморными перилами перед ней. Здесь, говорят, и бывает таинственная «парфорс-ягда».
Был еще Малый зверинец, птичий. В нем помешались дикие гуси, утки, куропатки и фазаны.
Всё прибывали новые звери. Астраханские люди привезли десяток диких кабанов и большого ежа. Егор с Санком очень дивились на ежа: ростом с поросенка, а иглы, черные и белые, предлинные, как стрелы. Недаром звали ежа дикобразом. Раз привезли на двух парусных лодках корзины с живыми зайцами. Этих наловили на Васильевском острове во время наводнения: зверовщики ездили по лесу на лодках и хватали за уши зайцев с высоких мест, где те спасались от воды.
Санко, более любопытный, чем Егор, бегал и на верхний уступ, «на гору» — к домам челяди Нагорного дворца. Даже знакомство завел. А потом рассказывал Егору, что видел, и удивлялся мудреным званиям.
— Есть там кухеншрейбер. Я думал, прозвище такое. Нет, зовут Митрий Зотов. А то еще — зильбердинер. Кем, спрашиваю, работаешь? — «Зильбердинером». А сам просто посуду моет. Пошто так?
— Это, брат, для важности. Вот и главный ихний, Бирон, всё был граф, а теперь герцогом зовется.
— Хы… По-нашему, хоть горшком назови, только в печку не ставь.
— По-нашему, по-нашему… Тут, брат, не по-нашему, а на саксонский манир.
Егор приуныл что-то. Всё бродил по берегу и старался за серой далью залива разглядеть очертания столицы.
Осень пока стояла погожая. Ясное, негорячее солнце освещало пожелтевшие березовые леса. Курлыкали журавли в высоком небе. По морю под белыми парусами проходили корабли в столицу и из столицы. По ночам в зверинце яро трубил бык-олень.
Раз, при Егоре и Санке, пришел в контору немец, садовый надзиратель, и жаловался, что из Мариинского пруда таскают рыбу-карпию какие-то «раубтиры». А та рыба была дорогая и, кроме того, приученная для царского плезира подплывать по звонку для кормления. Немец просил для охраны карпии выписать из Дрездена хитроумную ловушку — «теллер-эйзен», в которую раубтиры и попадутся.
— Это выдры! — вскричал Санко, когда понял, о чем толкует немец. — Следочков не видали на берегу? Кругленькие такие должны быть, и полоса между ними от хвоста… Егор, давай кулемку поставим, поймаем им вора. Ни к чему и немецкие «эйзены», собачье мясо!
Обер-егерь велел Санку итти с немцем в Нижний сад и, если надо, остаться у пруда на ночь.
Вечером Егор не дождался товарища. Санко явился на следующее утро, растолкал Егора и расписывал ему, сонному и хмурому, чего он насмотрелся в Нижнем саду.
— …Самсон стоит и льву глотку раздирает… А кругом люди с хвостами, лягушки и рыбы превеликие. Они каменные, а Самсон из свинца отлит.
Егор потер глаза и потянулся:
— А выдру видел, коя рыб таскает?
— Говорю: погнали… Ну и переполох! Человек сто дорожки чистят, листья гребут, деревья водой поливают, каждый листик моют, ей-богу.
— Чего так?
— Вот, собачье мясо! Я ж тебе русским языком сказал: не сегодня, так завтра сюда царица приедет.
Переполох случился действительно большой. Императрица Анна, соблазнившись последними днями погожей осени, неожиданно вздумала устроить охоту. О приезде двора Петергоф был предупрежден всего за один день.
Служительские слободы сразу опустели. Зато переполнились сады и зверинцы. Всё чистилось, скреблось, обновлялось. По работам разобрали и приезжих уральцев. Дед Ипат возил навоз из зверинца. Санко отправили ловить певчих птиц. Егора назначили в Нижний сад в распоряжение садового мастера Бернгарда Фока.
У Фока было двести постоянных работников, все они заняты — и их не хватало. Умелые садовники пересаживали из теплиц левкои и тюльпаны вдоль дорожек, а случайным, вроде Егора, помощникам велели поливать цветы.
Егор таскал тяжелую лейку к клумбам вокруг статуи Самсона со львом. Стоял Самсон в водяном «ковше» у подножия Нагорного дворца. Беломраморные и позолоченные фигуры собраны были тут во множестве: рыбы-дельфины, лягушки, крылатые чудовища, люди с рыбьими хвостами и люди с конскими ногами, русалки, держащие раковины, и девы с корзинами цветов. По ступеням вверх ко дворцу, по обе стороны каменного грота, расставлены были статуи голых борцов, мраморное Лето и мраморная Весна, юноши и бородачи, разные идолы и идолицы.
Самсон тускло отсвечивал свинцовыми плечами со следами позолоты и разводил челюсти свинцового же льва.
— Означает Полтавскую победу, — пояснил кто-то из работников. — Над шведами одержана в день святого Самсония. Лев побежденный означает шведов: в ихнем гербе лев.
Лев вдруг плюнул струей пенной воды. Струя спала, но сразу снова взвилась десятисаженным столбом. Одновременно забили фонтаны каждой статуи. У бойцов в руках были зажаты змеи — и из змеиных пастей хлынули струи, скрестившиеся, как два блестящих меча. Лягушки начали дразнить друг друга встречными тонкими струйками. Каменные чаши переполнились и заплескали водой. Дельфины изрыгнули целые водяные потоки, падающие на ступени. Выросли водяные тюльпаны, а вокруг них появилась корзина, сплетенная из гнутых живых струек. Воздух наполнился влажной пылью, и всюду засияли зыбкие радуги.
— Пробуют! Проба! — зарадовались люди.
Черным работникам никогда не приходилось видеть фонтаны в действии, и они, забыв усталость, восхищались дивным художеством.
По аллее прокатила богатая коляска, в ней откинулся на спинку немолодой, с умным, внимательным взором вельможа. Наряд его был не то военный, не то охотничий. По тому, как низко кланялись ему служители, Егор понял: важная персона. Удивило то, что на поклоны вельможа ответил. Слабым, усталым кивком, но ответил.
Это был начальник императорских охот Артемий Волынский.
Если б знал Егор, что помочь ему в его замыслах может только один человек при дворе! И этот человек — Волынский.
Если б знал Волынский, что в толпе черных работников, скинувших перед ним шапки, стоит молодой уральский рудоискатель, в поясе которого зашито русское золото!
Дни Волынского сочтены. Бирон готовит ему немилость и казнь. И Волынский, с его блестящим умом, понимает ловушку, но надеется, что успеет завоевать доверие Анны и стать необходимым ей. Он готовит доклад царице «Генеральное рассуждение о поправлении внутренних государственных дел» — ищет средства спасти нищую Россию. Как важно было бы подкрепить свои слова открытием нового, небывалого богатства! Заветной мечтой Петра Первого было найти золотые россыпи без походов и войн не в дальних горячих странах, а у себя в России. Ведь Анна считает себя продолжательницей начинаний Петра Первого. Увлечь ее блеском золота и вечной славы — о, за это Волынский взялся бы!
