— Не желаешь ли отведать вкусной снеди? — прицепился один такой торговец к Макрону.
— Пошёл прочь, — с ленивым равнодушием ответил префект. — Твои мерзкие лепёшки приготовлены на собачьем сале вместо свиного! — и презрительно добавил на ухо Калигуле: — Этот глупец, видать, недавно в Риме и не знает нас в лицо. Иначе не осмелился бы приставать.
Торговец поначалу решил возмутиться и уже открыл рот. Но его поспешно оттащили в сторону товарищи, внушительно втолковывавая, с кем он имел честь говорить. И торговец, с глупой улыбкой на красном лице, долго смотрел вслед Макрону и Калигуле.
— Дорогу носилкам благородного патриция Луция Кассия Лонгина! — громко кричали рабы, расталкивая толпу.
Калигула нервно дёрнул за руку Макрона и увлёк его, удивлённого, в тёмную подворотню.
Восемь темнокожих, обнажённых до пояса рабов пронесли носилки из кедрового дерева. Сквозь прозрачную кисею Калигула увидел сидящего Кассия Лонгина. А рядом с ним, нежно склонив рыжую голову на широкое плечо мужа, находилась Юлия Друзилла. Кассий наклонился к ней и, улыбаясь, что-то говорил. Его тонкие губы и словно вылепленный из гладкого желтоватого воска профиль касался её волос.
Химерное видение проплыло мимо.
— Почему ты не заговорил с сестрой и её мужем? — искренне удивился Макрон.
— Не нравится мне этот Кассий! — ревниво скривился Калигула. — Он недостоин быть мужем внучки императора.
— Но почему? — недоумевал префект. — Род Кассиев действительно был некогда плебейским. Но несколько веков назад причислен к патрициям за многочисленные заслуги перед Римом. Среди Кассиев были консулы и цензоры, полководцы и триумфаторы…
— А все же, с Юлиями он не сравнится! — сердито оборвал его Гай. — И не смей мне перечить, Макрон! Не забывай кто ты, а кто — я!
Макрон нахмурился, прикусив нижнюю губу.
— Прости меня, благородный Гай, — после некоторого молчания произнёс он.
Следующий год пролетел незаметно — в лупанарах и кабаках. Оргии следовали одна за другой — среди вина, быстро вянущих венков, прозрачных покрывал танцовщиц, случайных пьяных лиц, звона монет и скрежета надорванных струн.
Утром Макрон, зевая и почёсываясь, тащился кое-как исполнять обязанности префекта. А Калигула устало брёл в Палатинский дворец — отсыпаться до следующей ночи.
По Риму глухо ползли сплетни:
— Гай Цезарь еженощно предаётся разврату в обществе дешёвых шлюх!
— Ну и пусть! — снисходительно пожимали плечами другие. — Он ещё молод. Кто из нас не совершал ошибок в юности? Женится — остепенится!
В сентябрьские календы Калигуле исполнялось девятнадцать лет. Но он все ещё не был объявлен совершеннолетним. Носил юношескую претекту или короткую тунику с солдатскими сапожками-калигами. Мягкий рыжий пушок покрывал щеки и подбородок. Но Гай не сбривал его. Бритьё — отличительная примета совершеннолетник, полноправных римлян.
Накануне дня рождения цезарь Тиберий вызвал внука на Капри.
«Дальше тянуть нельзя, — размышлял император. — Юноши шестнадцати, а то и пяднадцати лет уже облекаются в тоги, ходят на форум, слушают ораторов, учатся праву у мудрых наставников. Кто достигает двадцати лет, будучи несовершеннолетним — обречён на насмешки. Люди начинают сомневаться в его умственных достоинствах. Разве можно позволить, чтобы такое случилось с членом императорской семьи?»
* * *
Гай Калигула добрался до Неаполя сухопутным путём. Он проехал мимо Анция, небольшого городка на морском побережье, чуть пониже Остии. Там родился Гай — в одной из светлых кубикул розовой виллы. Обогнул покрытую виноградниками гору Фалерн. Августовское солнце золотило созревающие гроздья, из которых выжмут вкуснейшее в мире вино.
В Неаполитанском заливе Калигулу поджидало средних размеров судно с двумя рядами весел — бирема. И с каждым плеском за бортом приближался загадочный скалистый остров: личный лупанар Тиберия. Калигулу охватило нетерпение. Никогда прежде он не был на Капри. Наконец он воочию увидит, что правда, а что — вымысел в сплетнях об извращениях императора.
Двенадцать домов составляли знаменитую виллу. Двенадцать — священное число: столько месяцев в году, столько созвездий в зодиакальном круге. Тиберий перебирался из одного дома в другой, нигде не задерживаясь дольше трех-четырех ночей. Послушно кочевали с места на место спинтрии. Рабы таскали за императором картины и вазы, где изображались совокупления богов и богинь.
Одна-единственная дорога вела от пристани к вилле. Преторианцы усиленно охраняли её. Калигула с опаской проходил сквозь строй солдат в красных туниках и кожаных панцирях. Морской ветер ворошил багряные султаны из конского волоса, медные узорчатые пластины защищали волевые небритые подбородки. С этой неподкупной охраной Тиберий чувствовал себя в безопасности. А у каждого посетителя виллы тряслись поджилки от страха.
— Император ждёт тебя, Гай Цезарь, — равнодушно поклонился Калигуле центурион. И указал на аллею, в конце которой прогуливался Тиберий.
Гай, любопытно оглядываясь по сторонам, шёл по мелкому розовому гравию. Сгорбленная фигура Тиберия маячила впереди, между голыми ветками магнолий, с которых свисали вьющиеся побеги плюща. «А где же пресловутые спинтрии?» — думал он.
Калигула остановился за спиной Тиберия и изумлённо замер, позабыв поприветствовать императора. Тиберий, странно улыбаясь, наблюдал зрелище, устроенное только для него одного. Ни в каком цирке, ни на каких игрищах в Риме и провинциях избалованная публика не увидит этого.
На замшелой поляне между низкорослыми маслинами преследовали друг друга обнажённые мальчики, обмотавшие голени козьими шкурами. Они изображали фавнов и сатиров. Развязно дули в глиняные свирели. Плясали, бесстыдно выставляя напоказ обычно скрытые части тела. Нимф и наяд изображали девушки-подростки. Венки из роз и анемонов были единственным одеянием юных красавиц. Нимфы с заученно-сладострастными улыбками увлекали за собой фавнов. Падали в мягкий мох, щедро показывая свои прелести возбуждённым юнцам и старому, похотливо дрожащему императору. И, под нежную музыку невидимых музыкантов, фавны картинно овладевали смеющимися нимфами. А сатиры, под одобрительным взором Тиберия, приставали к фавнам. И колыхались ветви деревьев, и колыхался воздух от их единодушных вздохов. А Тиберий, в изнеможении закатив глаза, исходил дрожью удовлетворённой похоти.
Успокоившись и напустив на лицо обычное насмешливое выражение, император обернулся к Калигуле:
— Ты уже здесь?
Калигула молчал, тяжело дыша и покрываясь красными пятнами.
— Тебе пришлось по нраву представление? — усмехнулся Тиберий. — Жаль, что мои детки знают лишь одну комедию: «Фавн, преследующий нимфу», — и, обняв внука за плечи, удивлённо добавил: — А ты вырос! Присядем на скамью и поговорим.
Тиберий увлёк Калигулу к скамье из жёлтого нубийского мрамора. Гай невольно обернулся и провёл взглядом удаляющихся спинтриев. Их бело-розовые обнажённые тела терялись в густой зелени парка.
— Скажи, кто из них тебе понравился, и ночью я пришлю тебе её. Или его! — добродушно засмеялся Тиберий. Но водянисто-зеленые глаза императора хранили подозрительную насторожённость.
— Мне все равно, цезарь, — растерялся Калигула. — Кого пришлёшь, тем я и удовольствуюсь. Я всецело доверяю твоему вкусу, — льстиво заметил он.
— А ты поумнел! — Тиберий прищурился. — Весьма кстати! В день твоего рождения я решил объявить тебя совершеннолетним.
«Наконец!» — Гай расчувствовался до слез и проникновенно всхлипнул:
— Спасибо, великий цезарь! — и расстроганно склонился к императорской руке, целуя морщинистые суставы пальцев.
Тиберий брезгливо вырвал руку и вытер её о тогу.
— В этот же день я официально усыновлю тебя… — он заколебался, думая: «Назначить Гая наследником, или нет? Пока не стоит спешить. Хватит с него и усыновления!»
«Первая ступень к власти!» — думал Калигула, униженно склонившись у ног императора.
«Мерзкий гадёныш!» — презрительно-добродушно усмехался Тиберий. — «Я с радостью удушил бы его! Но кто тогда наследует мне? Мой внук? Но ведь он не внук мне! Я так запутался, что сам не знаю: люблю ли Тиберия Гемелла, или презираю в нем сына подлого Сеяна! А в Гае течёт та же кровь, что и во мне. Правда, напополам с гадючьей!»
Император тяжело вздохнул, отталкивая от себя надоедливо-восторженного Калигулу. Несколько лет назад выбор казался простым: убить сыновей Германика, чтобы обеспечить императорский венец родному внуку! А теперь?! Тиберий втихомолку обругал злобных старух Парок, немилосердно запутавших нить его жизни.
В храме Юпитера, повелителя богов, состоялся торжественный обряд.
Почтённый фламин, с лицом возвышенно-бесстрастным, заколол белого быка. Осмотрел его внутренности и во всеуслышание заявил, что жертва угодна богу-громовержцу.
