усердно крестились и опускались на колени, забыв про разговоры и свои земные заботы.
Когда служба закончилась, Антоний почти подбежал к Иосифу.
— Ты почему скрывал, что умеешь так читать? — спросил он, сохмурив брови, но бесцветные глаза его довольно светились.
— Я ведь простой паломник, — скромно ответил Иосиф, — мне скоро дальше уходить, зачем чужое место занимать?
— Ну уж нет, теперь я никуда тебя не отпущу, я назначаю тебя клирошанином, а собору старцев сообщу, что ты остаёшься в нашем монастыре насовсем.
— Но я не могу оставаться. У нас с товарищем другие планы, — тревожно воспротивился такому насилию Иосиф, ещё не забывший, как только что над его головой возносился тяжёлый Антониев посох.
— И товарищу твоему хорошее место у нас найдётся, оба тут останетесь, зачем странствовать монаху? От добра добра не ищут. Я вам не позволю уйти. А двинетесь без разрешения, сообщу великому князю Михаилу Борисовичу, он на вас быстро управу найдёт. Посидите в крепости или у меня в погребе — сами уходить раздумаете, — пригрозил настоятель.
Чего-чего, а такого поворота событий Иосиф не ожидал. Он недоумённо замер посередине храма, распрямив грудь, — высокий, широкоплечий, сильный и в то же время совсем беспомощный. Он хотел было запротестовать, возмутиться, но против него стоял старик, такой же высокий и широкоплечий, как и он сам, не сгорбленный ни годами, ни многолетней молитвой, упрямый и властный. Они возвышались над собравшимися вокруг любопытными иноками и молча взирали друг на друга, как два задравшихся петуха, размышляющих, рисковать или не рисковать, нападать или погодить.
— Готовься, вечерню тоже ты будешь читать, — распорядился игумен и, повернувшись, пошёл из храма.
Он решил, что победил. Но он просчитался. Вернувшись в свою келью, Иосиф тут же начал собирать вещи. Он понимал: всё сошлось, чтобы бежать немедленно. Пока с них не потребовали клятвы остаться в обители навсегда, пока за ними нет слежки, пока не явилась Фенечка и не выдала их обоих слезами или истерикой — от женщины всякого можно ожидать. Пока она, наконец, не уговорила его сделать что-то непоправимое, ибо он теперь и сам не знал, на что способен. Не хотел ведь накануне идти на свидание, так нет, помчался, словно кролик в пасть змеиную под гипнозом. Да и теперь вот тоска начинает вновь распирать.
Бежать надо сразу же после вечерни, когда стемнеет, а насельники разбредутся по своим кельям. Через те же хозяйственные ворота, в которые он ходил на свидание. И выходили они, как он уже убедился, на малолюдную улицу.
Его размышления прервал Герасим, вернувшийся из пекарни.
— Почему ты вещи укладываешь? — поинтересовался он.
— Нам надо немедленно уходить отсюда.
— Отчего такая спешка, что стряслось?
Иосиф рассказал о приключении в храме и об угрозах игумена Антония оставить их в этом монастыре навсегда.
— А мы не замёрзнем ночью в дороге? — спросил неуверенно Герасим.
— Одежда тёплая у нас есть, — рассудил вслух Иосиф, — да и пешком мы далеко не пойдём. На повечерницу идти не обязательно, в келью к нам никто не заглядывает по вечерам, подумают, что мы спим, так что сегодня нас никто не хватится. Сегодня к ночи доберёмся до окраины города, попросимся в какой-либо двор, переночуем. А с утра пораньше возьмём лошадей да двинемся по своему пути. Деньги у нас есть, не хватит — подзаработаем!
— А если погоня?
— Сам Антоний на это не решится. Если же обратится к князю, как обещал, — времени много уйдёт. А через пару дней — ищи ветра в поле! Свернём в сторону Ростова Великого, к Вассиану двинемся, на той дороге нас никто искать и не подумает, они же знают, что мы на север собирались! А Вассиан нас в обиду не даст и поможет до цели добраться! Не волнуйся, брат, не пропадём. А пока пошли обедать.
Вечером Иосиф вновь читал в храме, и служба эта имела не меньший успех, чем предыдущая. Антоний был доволен, что в обители появился чтец с таким прекрасным голосом. Вечерня прошла более чинно и благостно, чем обычно, что особенно порадовало настоятеля. Он решил завтра же с утра ещё раз поговорить с Иосифом и убедить его добровольно остаться в обители.
Но не успел. Уже через час после вечерни, выбравшись по одному из своей кельи, чтобы не привлечь внимание, со своими котомками в руках паломники спешно двигались вдоль монастырской стены на большую дорогу. Иосиф в последний раз глянул в ту сторону, где для него наверняка уже начинали топить баню. Сердце предательски заныло. Но решение принято. А сердечная боль — это та же самая болезнь. Она рано или поздно проходит. Надо только потерпеть. А монах, не умеющий терпеть, — не монах.
Глава VI
КТО В МОСКВЕ ХОЗЯИН?
И присудил господин Геронтий, митрополит всея Русии,
князю Михаилу Андреевичу Кириллова монастыря
игумена судить по старине, как было при его отце...
Акты из архива Кириллова Белозерского монастыря
Судный список, номер 315
Кириллов Белозерский монастырь не был на самом деле столь единодушен в желании избегнуть полноценного владычества над собой архиепископа Ростовского Вассиана. Во-первых, потому что это было вопреки обычаям, все монастыри, даже великокняжеские, обязаны были подчиняться епархиальному владыке. А во-вторых, и это самое главное, редко какой коллектив жаждет полновластия над собой какого-то одного человека, будь это даже совместно выбранный ими настоятель. Люди, получившие неограниченную власть над другими, нередко теряют объективность, начинают ценить себя сверх всякой меры. Если к тому же лидер властолюбив и несдержан, каким бывал порой Нифонт, то его самоуправство могло сделаться невыносимым. Отстранив Ростовского архиепископа от судейства в монастыре, игумен становился там полным хозяином. Ибо князь Белозерский хоть и считался покровителем монастыря, в дела его практически не совался.
Как и следовало ожидать, Нифонт не замедлил проявить свои дурные наклонности. Одной из них, по мнению старцев обители, была страсть игумена к обогащению, к накоплению сел и земель с крестьянами, что совершенно не соответствовало, по их мнению, учению основателя монастыря Кирилла Белозерского. В результате монахам всё чаще приходилось исполнять далеко не свойственные им функции: управляющих, сборщиков налогов, судей крестьянских, торговцев и даже надсмотрщиков-палачей. Безусловно, старцы-схимники были освобождены от подобных обязанностей, но они с болью видели, как вовлекается в это дело молодёжь, как вместо обретения духовности она всё более погружается в
