А на решетке у красной стены лежит красный человек. Весь в крови.
Но это не новая жертва Профессора Жозе. Потому что это сам профессор. С проломленной головой.
Что он шепчет, не могу разобрать. Шепот сливается с гулом океана и обрывается. Профессор Жозе замолкает. Бормоча по-русски и по-английски, умоляю профессора потерпеть, что, кажется, уже не поможет — он явно теряет сознание, и я не понимаю, как ему помочь.
Машинально делаю несколько фото на телефон — нужно зафиксировать, в каком состоянии я все обнаружила, вдруг что-то поменяется до приезда полиции, и звоню в правильную полицию, номер которой за эти два дня успела запомнить наизусть. Кричу, что Профессор Жозе Кампуш с пробитой головой в лабиринте на мысе Сагреш. Что он умирает, пусть вызывают скорую помощь и сами едут как можно быстрее.
Отбиваю звонок и только тогда пугаюсь — сейчас меня снова запрут в «Барракуде». Или в полицейском участке. Решат, что я не случайно снова оказалась на месте преступления. И я опять не поеду с дочкой в Лиссабон. Нужно успеть если не задержать, то хотя бы увидеть того, кто это с профессором сделал, чтобы дать полиции подозреваемого. Профессор Жозе не мог появиться здесь намного раньше меня, и с кем-то же он разговаривал, вряд ли сам с собой. Значит, тот, кто проломил ему голову и вышел из лабиринта по правильному кругу, пока я блуждала по неправильному, не мог далеко уйти.
Оставляю Профессора Жозе, бегу в обратную сторону — не запутаться хотя бы теперь, и, выбравшись из лабиринта, на секунду замираю — уши должны привыкнуть к тишине и звуку ветра вместо голоса океана, а глаза хоть что-то увидеть, кроме кроваво-красного, который будто запечатлелся у меня на сетчатке.
Несколько одиноких фигур слева и справа от лабиринта. Какая из фигур нужна мне? Пара справа медленно и неспешно бредет в сторону обрыва, фигура слева движется быстрее в направлении к выходу с мыса. Похоже, это тот, кто пытался убить Профессора Жозе.
Снять на камеру нереально — слишком далеко, слишком темно, на фото лишь невнятное темное пятно.
Бегу. Не по нахоженной веками дорожке в обход всего мыса, а, спотыкаясь, по неровным камням напрямую к выходу, бегу за стремительно удаляющейся фигурой, пытаясь рассмотреть хоть какие-то приметы. Но почти ничего, кроме чуть сгорбленной фигуры — мужской? женской? скорее все же мужской — в ветровке — черной? темно-серой? темно-синей? — рассмотреть не успеваю.
Полиция, которая по трупам — я же кричала про проломленный череп, — приезжает на удивление быстро. И жалуется, что я опять вызвала не тех, кого надо, — и этот еще «не труп».
Приехавшая следом скорая помощь говорит, что пострадавший жив и что я вовремя их вызвала — пролежи он в этом лабиринте еще хотя бы полчаса-час, его было бы уже не спасти. А лежал бы он, скорее, до утра — кто же в темноте пойдет в лабиринт, кроме странной русской, которая уже третий раз за два дня оказывается рядом с преступлениями.
Профессора Жозе увозят на скорой. Еду следом, сама не знаю зачем. Подсознательный профессиональный рефлекс, сначала журналистский — первой все узнать и обо всем рассказать, потом писательский — все, кроме скучного, может пойти в роман или в сценарий, хотя вряд ли когда-то моих героев угораздит сломать шею на краю земли на мысе Сагреш. Понимаю все про героев, но продолжаю ехать следом за скорой помощью, невольно на светофорах от нее отставая. Поэтому в больницу доезжаю, когда каталки с Профессором Жозе уже в холле не видно.
Около стойки регистратуры толпа посетителей, попробуй в такой давке что-то узнай. Откуда их здесь столько? Все разом ближе к вечеру решили получить информацию о больных? Или прилипли к телевизору, где начинается футбольный матч, я уже поняла, что в Португалии преступления преступлениями, больные больными, а футбол по расписанию.
Пробую протиснуться ближе к стойке, чтобы о Профессоре Жозе узнать, как уже около входа замечаю темный серо-синий джемпер. Красивый пожилой мужчина с военной выправкой, садившийся в горчичного цвета «Фиат» на стоянке на Сагреше? Что он здесь делает?
Только протиснулась, как приходится выныривать обратно, чтобы посмотреть, куда этот мужчина идет. Но дойти до двери не успеваю — навстречу мне Комиссариу, который только два часа назад сообщил, что у следствия вопросов ко мне нет.
— Только не говорите, что где я, там и трупы!
Комиссариу усмехается.
— И как это у вас получается?
— Детективы давно пишу, интуитивно бегу в нужную сторону.
Комиссариу качает головой — верит, не верит.
— А вы-то сами как здесь оказались? — удивляюсь столь скорому появлению полицейского комиссара в клинике. — Я вам только новый «еще не труп» везу, а вы уже на месте!
— По другому делу здесь, — хмурится Комиссариу. — Не выжил ваш старичок.
— Старичок?
После шока с Профессором Жозе с пробитой головой не сразу понимаю, о ком речь.
— А, «Мистер Бин»… то есть сеньор Тиензу? Он не мой старичок, а ваш. Не выжил, говорите? Не спасли?
— Спасли, — отвечает полицейский комиссар. — Но, похоже, следом ему кто-то помог умереть.
Главное, с кем…
Олег
Москва. 1984 год. Февраль
На привычном месте их встреч перед матчами около газетного стенда в Лужниках Олег нервничает, смотрит на часы.
— Лаврентьев! Бегом! Последняя игра перед Олимпиадой! Раскатка через пять минут! — кричит второй тренер.
В углу одной из наклеенных на стенд газет, на первых полосах каждой из которых одинаковые фото с одинаковыми текстами речи Андропова, Олег быстро пишет:
«Смотри трансляции из Сараево! Каждая забитая шайба для тебя!»
Таня дома около телевизора, на экране которого вместо олимпийской трансляции кадры похорон Андропова.
Татьяны нет среди тех, кто встречает олимпийских чемпионов в Шереметьево. Во время митинга чествования чемпионов в аэропорту за спинами команды Олег пробирается к телефону-автомату, набирает номер. Звонки в квартире Татьяны, она у телефона, но трубку не берет. Плачет.
В углу газетного стенда на месте их встреч Олег вешает маленький брелок с олимпийским талисманом — волчонком Вучко.
Олег
Москва. 1988 год. Ноябрь
Старуха в больнице (героиня одной из предыдущих серий про любовь в другие десятилетия), которой Таня рассказала свою историю, говорит:
— И вы позволили ГБ угробить вашу любовь?! Я обычно поступала наоборот!
Таня увидит в окно идущего к больнице Олега и снова сбежит.
Он войдет в палату, спросит, где она. Старуха покажет в окно, где по первому снегу, почти раздетая, в больничном халате, Таня ловит такси.
— Она не хочет меня видеть?
— Слишком хочет. Так хочет, что не может, — ответит старуха.
— То же самое мне недавно сказал психоаналитик в Канаде. Я заплатил ему чертову прорву денег, а он сказал то же самое: «Вы оба так хотели, что не могли».
— Она вам все рассказала?! — спросит Олег у старухи.
— Это я рассказала ей все! Что вы можете понимать про себя и про любовь в свои двадцать пять!
— Мне уже двадцать восемь.
— Это, конечно, намного больше! — кокетливо улыбается старуха. — Это сейчас вам кажется, что все главное позади. И только потом начнете понимать, что главное — не кого любить, с кем жить, от кого рожать. Главное — с кем встретить старость.
— Хотелось бы до старости успеть.
Олег в больничном коридоре замечает, что навстречу ему идет телевизионный Начальник, разговаривающий с Врачом. Резко делает шаг в сторону, в перевязочную, чтобы его не заметили. Медсестра в перевязочной в изумлении — что за день! Сначала сама Малинина в ее отделении! Теперь сам Лавр!
Олег прикладывает палец к губам, предупреждая радостный возглас медсестры.
Голос Лечащего Врача:
— Да успокойтесь вы, ничего страшного с вашей женой не случилось. Через день-два выпишем. Правда, еще пару месяцев по телевидению придется показывать ее только с правой стороны. Но все пройдет.
