В декабре ему сообщили, что сын от второго брака приехал в столицу искать его. За пятнадцать лет Монтейру ни разу не видел ни второй жены, ни сына и про них не вспоминал. Несколько раз ему передавали, что жена пыталась его найти, но ей отправляли ответ, что он находится в заключении. ПИДЕ берегло тайны своего лучшего агента.
Если бы в год, когда Монтейру, как особо опасного преступника, перевезли с Гоа в Лиссабон, его осудили, то даже максимальный срок закончился бы именно в это лето. И сын приехал его искать.
— Лучше с сыном встретиться! — Замначальника ПИДЕ Кардозу категоричен. — Самому все погасить. Чтобы не пошла волна, что люди пропадают у нас в застенках. В колониях и так сейчас неспокойно.
— Знаю. Сам недавно вернулся из Мозамбика.
— И не стоит подливать масло в огонь. Поговоришь с сыном, дашь денег, отправишь обратно.
Денег дал. Разговор не получился.
— Что делаешь?
— Работаю клерком в Сити. В Лондоне… Мы с мамой вернулись туда… После твоего… вашего… ареста денег не было. Мама хотела вернуться в Лондон, я не хотел. Не знал, что там делать. Но пришлось вернуться.
Рыжеватый — в британскую мать, кожа с коричневым налетом — в гоанскую бабку. А где же его португальская кровь? Кровь великих мореплавателей и завоевателей?! Где кровь того предка с портрета в родительском доме?! Портрет этот где теперь?
— Да, висел у дедушки и бабушки дома. Около скрипучего шкафа. Где портрет сейчас, не знаю. Бабушка в прошлом году умерла. Дедушка за пять лет до этого… Мы не смогли на похороны полететь. Да и наследство нам не положено — документы о браке на фамилию Раймунд, а они Монтейру.
Весть о смерти родителей не задела. Что ему до того? Зова крови ни к старшим, ни к младшему не почувствовал.
Но тогда-то он и вспомнил про забеременевшую от него стенографистку Салазара.
Обычно он не помнил из своего прошлого ничего. Как отрезало. Выходил за порог, и все оставалось за той дверью, возвращаться в которую не собирался. Поэтому и дверь всегда открывалась с одной стороны — на выход. Обратного хода не было. Не хватало только копаться в воспоминаниях — как пальцами червей ворошить. Была такая забава у старших в детстве, заставить малышей копаться в червях, ощущение мерзости, когда пальцами заставляют в кишащих извивающихся скользких червях копаться.
Высчитал, сколько сейчас должно быть ребенку, — на год старше Лоры. Вглядывался на улице в молодых женщин и мужчин, прикидывая, сколько им сейчас.
Хотел забыть — что ему какая-то стенографистка, может, ее отправили на подпольный аборт и никакого его ребенка не существует. А если и существует, что ему от этого? Вот приехал точно его родной сын, и даже он чужой человек. И еще где-то в Лондоне, может, в том самом доме с мясной лавкой в Хэмпстеде, живет другой сын, Лора, кажется, говорила, он моряк. И что с того?
Что вдруг засел в голове тот ребенок, который от него мог родиться? Мало ли где и когда еще от него могли рождаться дети. Мужчина никогда не знает этого наверняка.
Но после одного из секретных заданий, которые доверяли только агенту Монтейру — «отследить и поступать по обстоятельствам», а «обстоятельства» всегда означали одно, — он обратился к своему куратору, замначальнику ПИДЕ Кардозу. Тот обещал за его особые заслуги в делах, за которые даже в тайной полиции никто кроме него не брался, найти нужную информацию. Осложняло поиск и то, что сам Монтейру напрочь не помнил имени девушки. Да и ее саму помнил смутно. Что-то в ней было такое особенное, но что?
Но даже для заместителя начальника ПИДЕ Кардозу, некогда напрямую общавшегося с самим диктатором, задача оказалась не из простых — все, что касалось непосредственного окружения Салазара, оставалось строго засекреченным и после его смерти.
— Девушек несоответствующего поведения со службы в аппарате премьера выгоняли без разговоров, — сказал Кардозу, машинально стряхивая перхоть с серого пиджака.
Что беременность вне брака была поведением несоответствующим, можно было не добавлять.
— В тот год разом забеременели две — одна от водителя Салазара, которого скоро посадили, а вторая, как видно, от тебя. Обеих звали Каталинами — Каталина Перейру и Каталина ди Силва. Какая из них твоя, может помнить Мария Жезус. Но к ней и после смерти премьера доступа нет.
Предложение «надавить» на Марию Жезус замначальника ПИДЕ не принял.
— Не зарывайся! Ты, конечно, агент ценный, но «наехать» на самую влиятельную женщину века тебе не позволит никто. Ищи сам.
Проверил — надавить на старуху даже помимо запрета Кардозы не получится, домоправительницу Салазара, посвященную во все тайны полувека, и после его смерти хорошо охраняли.
Стал искать сам.
И в ходе поисков оба пути через двух разных Каталин, работавших в аппарате Салазара в нужный год, по странному стечению обстоятельств привели его на телестанцию.
Дочки обеих Каталин работали там, но на разных позициях — одна звезда, другая так, подай-принеси. Следить нужно было за обеими. Начал со звезды, его дочь не может быть на побегушках. Слежка за Эвой Торреш и привела его под окна ее нового дома, недавно достроенного недалеко от центра Гульбенкяна.
Всматривался в Эву на экране телевизора и из-за угла, искал черты — свои, своего отца, Лоры. Хоть что-то в молодой женщине должно мелькнуть, что ему покажет — она его дочь. Такая же его родная дочь, как та, которую он последний раз видел, переступая через ее бездыханное тело на лестнице дома мясника в Хэмпстеде, будь проклята ее мать, его бывшая жена, не спустившаяся в ту ночь следом за мужем, а пославшая вместо себя только что вернувшуюся из паба дочь… Это воспоминание единственное, дверь к которому никак не хочет закрыться.
Вглядывался в черты Эвы — то видел, то не видел, то снова видел и почти неотступно следовал за ней по пятам — на телестанцию, куда, к ее стыду, не пускали ее пьяницу мужа, на интервью в городе, в церковь, где она исповедовалась священнику — хотя какие там грехи у этой проверенной и проверяемой ежедневно телеведущей могли быть! Даже на правительственный новогодний прием в Келуше сумел попасть. Сопровождая на запись новогодней телепрограммы важного генерала, в студии услышал, как директор говорил Эве о правительственном приеме — успел в своей конторе договориться и убедить, что его опыт слежки на таких важных приемах необходим.
И его звериная чуйка не подвела. Пока высматривал свою дочь, услышал и разнюхал много полезного, достаточно, чтобы верхушку Генштаба с должностей снять! Не сразу, у них в конторе тоже все не так быстро делается — бюрократия везде. Успел еще новоиспеченный замначальника Генштаба генерал ди Спинола книгу выпустить и Эве интервью дать, но за свою крамолу поплатился. Месяца не прошло, как сняли его с должности. И его, и его начальника Кошта Гомеша сняли, а Монтейру приличная премия и благодарность.
И дальше совмещал свое дело с государственным. Следил за военными с их крамольными разговорами, за этим капитаном Витором Сантушем, и старался найти подтверждения тому, что эта худенькая телезвезда его дочь. Только бы они ее в свои заговоры не втянули — писать донесения на свою дочку не хотелось. Нужно было что-то предпринять…
Следил не всегда сам, чтобы не примелькаться. Завел дело на капитана Сантуша, вызвал топтунов, которые теперь стояли под домом Эвы и садились на хвост ее ухажеру. И все почти сложилось. Пока сегодня не раздался звонок от топтуна, срочно уехавшего вслед за Сантушем, пришлось ему самому срочно ехать, подменять топтуна под домом Эвы.
Дочка выбежала из дома, едва он занял свой пост под рекламной тумбой, и села в свою машину. Со своими дочками — у него уже внучки, нужно узнать, как их зовут.
Монтейру ехал за Эвой, пристроившись в хвост ее «Бьюика», до самой Алфамы, где она вывела девочек из машины, завела в старый дом и через несколько минут вышла одна.
Включил зажигание, ехать следом, но дверь балкона на третьем этаже распахнулась, выбежала одна из девочек — его внучка — и вышла пожилая полная женщина.
