Ознакомительная версия.
– Восточных кровей лошадка, видывал я таких, – встрял в разговор седоусый дружинник из русов, – в Хедебью, на рынках, арабы их возят, точь в точь, такие же рослые да длинноногие. Большую плату за них просят, а что с них толку то, грудь широка, а ноги тонкие, много ль такая коняга груза свезёт.
– Такой конь, не телегу с дровами, а всадника носить должен, – с лёгкой долей презрения, произнёс Вадим, уязвлённый речами седоусого руса. – Такой жеребец по степи, как ветер летит, косулю да зайца догоняет, и в бою и на охоте нет ему цены.
Русы приумолкли, не желая больше спорить с гостем. К тому же хулить подарок, что князю предназначен не лучшая тема для беседы. Сам же Трувор в ходе этого разговора сидел, нахмурившись, и не проронил ни слова. Все знали, не любит молодой Трувор лошадей, а вот гостю новгородскому, это похоже невдомёк. Вадим тоже какое-то время молчал, но потом, все же снова обратился к Трувору.
– А, что, князь, не желаешь такого скакуна опробовать, двухлеток он, необъезжен ещё? Стоит только седло накинуть, да по полю промчаться, потом про ноги свои забудешь, конь, степь да ветер, да сила богатырская.
– Мы варяги, волю да ветер лишь в море чуем, когда мачты скрипят, да паруса хлопают. Эй, Даньша, а ну, поди сюда! – обращаясь к стоящему на дальнем конце двора парню, крикнул молодой князь. – Ты у нас, по коням мастак, погляди жеребчика, вправду ли так уж хорош, как его воевода Вадим нахваливает.
Услыхав своё имя, Даньша рванул с места и предстал перед князем, он всегда любил лошадей, ещё с тех самых пор, когда работал подмастерьем у Валдая кузнеца, в своём родном поселении, сожжённом данами.
– Прости, княже, не понял я, что ты велел, – глуповато улыбаясь, произнёс парень. – Мне что же, можно коника этого объездить?
– Ну не бражку же тебе с ним пить, – задорно произнёс Трувор. – Покажи гостю, чего стоишь, сможешь коника укоротить, награжу, не обижу.
– Не сомневайся, князь, не подведу, – парень стремглав бросился на конюшню за седлом.
Вадим же, поняв замысел Трувора, насупился.
– Как же так, такого коня, да холопу доверять? Он под князем ходить должен, аль под боярином.
Трувор снова сдвинул брови.
– Что же ты, воевода, снова меня сердить удумал? То ты брата моего, Рюрика в трусости обвинил, то отроков моих к холопам причисляешь, не будь ты гостем моим, рассорились бы мы с тобой. Ты конечно обычаев наших не знаешь, потому и прощаю тебя, покуда. Но впредь знай, дружина варяжская, это братство воинское, и князь здесь первый среди равных. Каждый из детских, аль из отроков, то будущий гридь, а то и боярин, на кого же князю в битве полагаться, ежели он витязей своих к челяди приравнивать станет.
Вадим прикусил губу, а ведь князь молодой с гонором, с виду весельчак, палец в рот не клади. Трувор тем временем продолжил.
– Ты теперь воевода, дружины моей, стало быть, один из нас, так, что ты либо обычаи наши усваивай, да на ус мотай, либо… – князь не договорил, потому, что во двор снова вбежал Даньша, и накинул на Буланого седло. Конь заржал, чуть не взвился на дыбы, но опытный конюх Вадима, потянул поводья, и поджав ноги, повис на узде, не давая коню воли.
– Справишься ли? Коник биш бойкий, ага? – чернявый конюх Вадима из болгар, коверкал славянскую речь, и с опаской поглядывал на расхрабрившегося отрока. – Тут тебе не щи ложкой хлебать, тут уменье нужно, конь не корова, его не за вымя дергать, его чуять надыть.
– Ты ремень держи, да не балагурь под руку. Раз князь сказал коня укротить, значит укротим, – Даньша принялся гладить Буланого по шее, нашёптывая ему на ухо ласковые слова. – Ой, ты, братко, сердитый какой, не злобься, милай, не буянь, то ведь князюшка повелел, а княжья воля – закон.
Конь замер, навострил уши, словно говор Даньши и впрямь был ему понятен.
– Не отпускай возжину то, а я как-нибудь управлюсь.
Болгарин только фыркнул, но ремень натянул, Даньша тем временем, мягко скользнул по конской бочине, и влетел в седло. Буланый дёрнулся, зашрапел, и, осознав, что сладкоголосый чужак посягнул на его свободу, резко просел на всех четырёх ногах. Конюх отскочил, натянул ремень, пытаясь удержать жеребца. Конь ударил о землю передними ногами, вытянул шею, и тут же взбрыкнул крупом. Даньша повис на гриве и, сжав коленями конские бока, чуть не вылетел из седла. Буланый снова просел и взлетел ввысь так, что все четыре его ноги оторвались от земли. Даньша держался в седле словно влитой. Но в этот момент, Буланый рванулся в сторону, завалился на бок, и резко переменив направление, снова взбрыкнул задом, пригнув голову. Даньша, упершись в загривок, ловко соскочил на землю. Уклонившись от мощных копыт, которыми жеребец попытался достать назойливого всадника, отрок отпрянул в сторону.
– Ой, молодца, – выкрикнул конюх Вадима, натягивая ремень. – Дальше сам, али помочь? А мне говорили что вы русы не наездники, а ты ловок.
Даньша усмехнулся, ему было лестно, что его назвали русом, и поэтому он не стал поправлять прислужника Вадима. Теперь то он уж точно не отступит.
– Крепче держи, – крикнул Даньша, и снова оказался в седле.
Буланый снова завалился на бок, рванулся в сторону и помчался вперёд, несколько гридней выскочили из-за столов и повисли на ремне, который не выпускал из рук конюх, один бы он не справился. Дружинники не бросили своего, и людская мощь победила. Буланый кружил по двору, Даньша вцепился в коня точно клещ. Через несколько минут всё было кончено. Буланый встал, встал как вкопанный, под одобрительные крики и посвист варяжско-кривичской братии.
Распаренный, утомленный, но гордый, Даньша приблизился к Трувору.
– Ну, что воевода, как тебе мои отроки, не станешь их теперь с холопами равнять, – Трувор смеялся, смеялся от души, довольный и счастливый.
– Да, князь, не зря вас русов даже северяне побаиваются, – произнес Вадим, с интересом поглядывая на Даньшу.
– Почему ж только русов, парень то этот из местных, но только ты прав, тот, кто в дружине моей, тот рус и есть. Все мы теперь один народ, одна семья, одно братство. А тебе, – Трувор подошёл к Даньше, сжал ручищами его плечи, – Тебе, парень, отныне в отроках ходить нечего. А ну, гридь, – обратился князь к воинству, – Принимай нового ротника. Отныне не отрок ты, а гридь княжий, эй дружина, подымай кубки за славного героя.
Крики, посвист, бряцанье железа, слилось в единый, однообразный гул, дружина ликовала. Каждая победа, каждый успех одного, то победа и успех – общие.
– Славься, воинство княжье, славься Русь. Нет нигде силушки, что с тобой сравниться.
Даньша сиял от восторга. Трувор обнял нового дружинника и расцеловал.
Из зарослей послышался шорох, в кустах что-то хрустнуло, Даньша вздрогнул и вытянул шею, тростник качнулся, и кто-то большой и тяжёлый грузно плюхнулся в воду. Молодой гридь опустил ладонь на рукоять меча. Второй рукой парень держал под уздцы невозмутимого Орлика. Конь стоял на месте, изредка помахивая хвостом.
– Не свинки это, бобр, а может выдра, – прошептал Кудря, сутулый худосочный мужичонка из кривичей с коротко стриженой кучерявой бородкой. – Спугнули мы её, вот и уплыла.
Даньша несколько расслабился, но руку с меча не убрал.
– А стадо, оно тоже тут побывало, весь тростник в плавнях помят, орех водяной они искали, то для кабанов первое лакомство, вон как всю тину перемутили.
Даньша, ведя коня в поводу, приблизился к следопыту, и уставился на отпечатанные на илистой почве следы.
– Это свинья прошла, да не одна с выводком, потому как след ровный, неглубокий, – продолжал рассуждать Кудря, тыкая пальцем в наполненные мутной водой вмятины, Даньша с улыбкой подумал, что для бывалого охотника кривич слишком болтлив. – А это годовик, потому как сам след небольшой, но боковины крупные.
Пройдя вперёд ещё шагов сто по подсохшей пойме, охотники увидели взрыхлённый участок земли. Буро-чёрная рыхлая земля вперемешку с травяным дёрном и пахучим навозом, над которым кружили целые полчища маленьких мошек, не вызывали сомнений в том, что кабаны ночевали именно здесь.
– Лёжка у них тут была, чуть ли не с полдесятины земли пропахали, точно плугом прошлись, большое стадо, голов двадцать, двадцать пять.
Позади раздался топот, Даньша обернулся. Трувор с Вадимом, и с ними ещё десяток всадников подъехали, не спеша, к передовым охотникам, и остановились.
С того дня, как Даньша удостоился чести надеть пояс гридня, Трувор, который до этого прямо таки недолюбливал лошадей, вдруг резко переменил своё мнение. Буланый красавец-араб, укрощённый Даньшей, стал настоящим любимцем молодого князя. Только теперь Трувора обучали езде уже умелые болгарские вояки, из числа людей воеводы Вадима. Князь порой проводил в седле целые сутки. Сегодня поутру, подстрекаемый неугомонным новгородским воеводой, Трувор с парой десятков своих дружинников впервые вышел на конную кабанью охоту.
Ознакомительная версия.
