Сразу за воротами начинались густые заросли шиповника. Вдруг от них отделилась мужская фигура и шагнула к ним. Петр Иванович машинально опустил руку к левому бедру, где обычно носил шпагу, но шпаги не оказалось, потому что он надел на фейерверк фрак и жилет, а не мундир, к коему полагалось холодное оружие.
— Bonsoir, mes amis! — раздался голос переводчика.
Вслед за этим он снял шляпу и низко им поклонился.
Как ни странно, первой опомнилась Екатерина Павловна. Она весело спросила Игарри, почему он посетил Пратер сегодня, понравился ли ему фейерверк, случайна ли их встреча и если да, то сие — добрый знак, ибо они с генералом сейчас говорили о нем. Вернее, не совсем о нем, а о людях Востока, приезжающих в христианские страны по служебным надобностям, торговым делам или просто путешествуя. Багратион, вслушиваясь в трескучие французские фразы, понимал в них лишь отдельные слова.
Однако находчивость супруги князь оценил. Начав разговор, она дала ему возможность осмотреться на предполагаемом поле боя.
Пустынную дорогу освещали фонари. По ней редкие зрители покидали парк. В зарослях шиповника на обочине еще покачивались ветви, но никого, кто бы прятался еще в их темно-зеленой гуще, Петр Иванович не заметил. Оставалось надеяться, будто переводчик действительно пребывает здесь в одиночестве и никаких коварных замыслов не имеет. На самом деле генерал от инфантерии ни на минуту не забывал о вялотекущей войне с Персией на Кавказе и допускал, что эта война может принимать разные формы.
Втроем они дошли до кареты, ожидавшей князя и княгиню. Игарри, чувствуя затаенное недовольство грозного военачальника, говорил без остановки. Вчера в «Демель» он узнал от Екатерины Павловны об их поездке на воскресный фейерверк в Пратер и успел купить билет, правда, далеко, в пятом ряду партера. Тем не менее молодой человек их увидел. Огромное стечение народа помешало ему подойти и засвидетельствовать почтение перед началом зрелища. Потом стало еще труднее, поскольку публика повалила из парка в город. Потому он решил дожидаться у ворот, и вот встреча состоялась, что радует его безмерно.
— Ангел мой, — сказал по-русски Багратион, — кажется, персиянин вас преследует.
— А что прикажете делать влюбленному? — спокойно ответила она. — Надо пригласить его на ужин, милый.
— Ну, коль вы желаете. — пожал плечами Петр Иванович и обратился к Игарри на его родном языке с витиевато-церемонным приглашением в духе «та’аруф».
У горничной Надин Дамьен сложилось двойственное отношение к супругу хозяйки. Безусловно, русский генерал был человеком положительным. Он не пил, не ругался, не бил слуг, не обижал жену. Однако вел жизнь призрака. Внезапно приезжал, причем со своим адъютантом, оставался на ночь. Так же неожиданно исчезал дней на семь-восемь и, возвращаясь, доставлял какие-то таинственные письма, которые резко влияли на ситуацию в доме: сначала приводили к ссоре, после нее — к любовной идиллии.
Между тем ее сиятельству, будучи в интересном положении, следовало бы избегать всяческих волнений. Хотел того или нет, но князь Петр их вызывал.
Вместе с ним стали появляться новые гости, люди явно иного круга, чем великосветские знакомые княгини Екатерины. Граф и графиня Бельгард, ужинавшие здесь в четверг, в известной степени еще соответствовали высоким требованиям придворного общества. Граф же фон Мерфельд, прибывший на обед в пятницу, держался слишком вызывающе. Он выпил две бутылки малаги, громко хохотал и без конца рассказывал армейские анекдоты, иногда двусмысленные.
Чаша терпения строгой уроженки Нормандии переполнилась в воскресенье. Во-первых, ужинать в первом часу ночи уже поздно. Во-вторых, молодому человеку прийти в чужой дом и смотреть влюбленными глазами на хозяйку совершенно неприлично. В-третьих, что за странный выговор и диковинное поведение, в какой глухомани он, дьявол его забери, рос и воспитывался?!.
В полночь или на ночь глядя, но для гостя, приглашенного в дом княгини Багратион, всегда накрывали стол «на три хрусталя». Каждому полагалась большая плоская тарелка, на нее ставили среднюю закусочную тарелку, слева — совсем маленькую, похожую на блюдце, предназначенную для пирожков или хлеба, справа — те самые «хрустали»: фужер, бокал и рюмку. На сей раз в крутобоких фужерах искрился оранжад, в бокалах темнело красное вино, в рюмках — коньяк.
В преддверии трапезы появился лакей с подносом и четырьмя хрустальными же пятидесятиграммовыми стопками с водкой и отдельной закуской для нее — малосольными огурчиками величиной с мизинец.
Князь Петр предложил Игарри попробовать русский национальный напиток. С некоторой опаской переводчик взял угощение, посмотрел, как генерал одним махом опрокидывает стаканчик в рот и хрустит огурцом, потом повторил все его действия в точности и признался:
— Хорошо, но крепко.
Багратион посоветовал:
— Лучше говорить наоборот: крепко и хорошо. Чтобы распробовать водку по-настоящему, надо выпить ровно столько же.
— А яне опьянею, ваше превосходительство?
«Куда уж более, приятель», — с иронией подумал генерал, но вслух заверил гостя:
— Что вы?! Это доза, рекомендуемая нашими лекарями для снятия усталости.
Они одновременно взяли с подноса два последних стаканчика, дружно выпили их и закусили. Лакей, поклонившись господам, важно удалился.
Русский национальный напиток, как и обещал Багратион, начал действовать. Волнение, которое испытывал Игарри, улеглось. Все в небольшой столовой показалось ему красивым, уютным, располагающим к отдыху.
Минут через десять в комнату вошла Екатерина Павловна. С помощью горничной она успела быстро сменить дорожный костюм на вечерний туалет, подновить макияж и прическу, выпить освежающего сладкого чая с лимоном. В будуаре красавица посмотрела на себя в зеркало и постаралась улыбнуться безмятежно: ситуация развивается по плану. Княгиня чувствовала, что сегодняшний ужин с Игарри может приблизить их игру, мысленно названную ею «Перебежчик», к развязке, на которую они с князем рассчитывали.
В субботу, встретившись с секретарем посла Хуссейн-хана в кафе-кондитерской
«Демель», молодая женщина построила беседу по-другому. Не расспрашивала его, но сама рассказывала о своей семье, о подвигах генерала, о благорасположении к нему российского монарха, о кавказских родственниках князя, некогда обитавших в Персии. Это было сильно идеализированное повествование о том, как славно течет жизнь в далекой России, как добры там люди и справедлива самодержавная власть.
Игарри слушал ее с напряженным вниманием. Княгиня словно бы взяла его за руку и привела в собственный дом, населенный близкими ей людьми. Переводчик узнал об их судьбах и характерах, чаяниях и надеждах, о суждениях про разные стороны бытия. В рассказах Екатерины Павловны оживали воспоминания его милой матушки. Потому он верил каждому слову собеседницы.
На следующий день, в воскресенье, ожидая фейерверка в парке и новой встречи с той, которая смело сделала шаг ему навстречу, он бесцельно слонялся по городу и не думал о еде. Теперь им овладело чувство адского голода. Ничего лучшего он не придумал, как скрыть его и поначалу стал отказываться от блюд, подаваемых к столу.
Екатерина Павловна шутливо погрозила гостю пальчиком и заявила, будто будет тем невероятно обижена, равно, как и ее кухарка, женщина старательная и умелая. По знаку хозяйки лакей подкладывал на тарелку Игарри новые порции то холодного ростбифа, то горячей запеканки с телячьими почками под соусом «бордёлёз». Перс, польщенный сердечной заботой возлюбленной, начал поглощать все подряд, да нахваливать.
Воскресный ужин затянулся. Разговор, сопровождаемый вином «мерло» урожая 1800 года, петлял, как заяц по лесу. Но лес-то был французским. Достопримечательности Парижа, где переводчик прожил более трех месяцев. Архитектурные красоты дворца Тюильри, в коем секретарю посла довелось побывать на двух императорских приемах. Отель Монтессон на улице Монблан, отданный под заседания персидской и французской делегаций. Наконец, сам предмет их обсуждений — секретный протокол, подписанный Наполеоном Бонапартом, его министром иностранных дел Жаном-Батистом де Шампаньи, герцогом Кадорским, с одной стороны, и Хуссейн-ханом, чрезвычайным уполномоченным шаха Фетх-Али, с другой.
— Сколько заверенных копий протокола ваша миссия везет в Тегеран? — спросил Багратион.
— Две, — деловито ответил Игарри, вытирая салфеткой губы после сметанного соуса «бордёлёз».
— Хотелось бы их прочитать, дорогой друг, — ласково посмотрела на него Екатерина Павловна.
— Я могу сейчас пересказать содержание прямо по пунктам. Протокол невелик. Он занимает четыре страницы.
— Нужен оригинал, — твердо произнесла красавица.
