— Так Ефросинья... преставилась.
— Как «преставилась»? — боярин резко отодвинул братину, поворачиваясь к сыну.
— Да, так... поболела и померла. Вот сорок дней справил и приехал, — ответил Фёдор, опустив голову.
Боярин, отворачиваясь от сына, повернулся в сторону и уставился в угол. Было видно, что внутри него происходит какая-то борьба. Посидев какое-то время в задумчивости, тяжело поднялся.
— Шубу-то не забыл?
Этим вопросом он дал ему понять, что пора отправляться домой. Фёдор вышел и вскоре вернулся, держа на руках такую же, как у него, шубу и катанки, которые Евстафий с одобрением оглядел. Они ему понравились, это было видно по его улыбке. Сняв хозяйские чувяки, поправил на ногах шерстяные носки и, подтянув порты, надел катанки. Пройдясь по избе, опробовал их. Сын с интересом ожидал, что скажет отец. Но тот молчал. Фёдор не выдержал и спросил:
— Ну, как?
— Пойдут! — ответил тот и подошёл к Марфе.
— Марфа, век тя не забуду. Хочу повторить: поехали с Лукой ко мне.
Та отрицательно покачала головой:
— Тута мы доживать будем.
— А если недуг схватит? Кто поможет?
Но за неё ответила Марфуша:
— Я!
Неторопливо подошёл к ней боярин, подставил себе ослоп и сел рядом.
— Доченька, — тихо заговорил он, взяв её руки, — я те сколь раз сказывал: не дело ето, не дело. Дажить Марфа подтвердит, — и, повернувшись к ней, спросил: — Так ведь, Марфа?
— Так, так, — закивала она.
— Я их не брошу! — твёрдо сказала девушка.
— И не надо их бросать. Пущай едут с нами. Что ты, Лука, скажешь? — он повернулся к деду.
— Чё мне те сказать, боярин? Пока тута поживём, а тама видно будет.
— Вот, — боярин ударил себя по коленке, — это другой ответ. — Поживёте, а мы, — он поглядел на Марфушу, — с ней за вами и приедем.
— Нет, боярин, я их не оставлю.
— А Егорушка твой как?
Похоже, этот простой вопрос застал её врасплох. И не только её. От чего-то дёрнулся Фёдор. Что-то хотел, видать, сказать. Да вовремя спохватился, смолчал.
— Вот видишь, — боярин заглянул ей в глаза, — давай собирайся, доченька!
— У мня шубы нет, — не зная что сказать, ляпнула она.
Одно было понятно: она Егора не забыла.
— Шуба? Есть! — каким-то обрадованным голосом почти прокричал Фёдор и вновь ринулся наружу.
Когда вернулся, в руках держал какое-то чудо. Когда встряхнул его, показалось, что низвергся водопад под лучами зимних холодных солнечных лучей. Так загорелся мех в сумрачном свете избы.
— Ой, бабоньки! — не удержалась Марфа. — Да чё ето за чудо!
Фёдор подошёл к девушке:
— Красавица, примерь!
Она посмотрела на Марфу. Бабка кивнула в знак того, чтобы она примерила. Та позволила Фёдору набросить шубу себе на плечи. Но, когда тот попытался как бы невзначай провести по шубе руками, делая вид, что расправляет, получил по ним крепкий удар.
— Не балуй, — осадила она молодого боярина.
— Царица и только! — воскликнула восхищенная Марфа, глядя на девушку.
— Аты царицу-то видела? — заметил Лука, не отводя от Марфуши взгляда.
А у старого боярина заблестели глаза: «Хороша, ух, как хороша!» — молча говорили они.
Но Марфуша не долго дала им полюбоваться собой. Она скинула шубу и вернула Фёдору.
— В другой раз... надену.
Все непонимающе смотрели друг на друга. Первым нашёлся Фёдор. Он положил шубу на сиделец и сказал:
— В другой раз, так в другой. Она — твоя.
Затем, достав из-за кушака тяжёлую кису, положил её на стол и, поглядывая на хозяев, сказал:
— Это те, Марфа, те, Лука, и те... — её он не назвал, только зыркнул недовольными глазами, — благодарствую вам, — и трижды поклонился, — что спасли мойво батяню. А тя, — он повернулся к отцу, — я жду, — и вышел прочь.
Евстафий по очереди обнял Марфу и Луку, а, подойдя к девушке, сказал:
— Марфуша, доченька, я всё узнаю про твойво Егора и приеду... Ладно?
Она, в знак согласия, кивнула. Он трижды поцеловал её в щёки, повернулся к двери. Уже на пороге, обернувшись, произнёс:
— Да хранит вас Бог.
— И тя тоже! — крестя, за всех ответила Марфа.
Отлежавшись с дороги, первое, что сделал Евстафий, поехал в гости к боярину Осипу Захаровичу, зная по словам Марфуши, что тот забрал её любимого. Но каково же было его удивление, когда на месте хором он увидел обгорелые брёвна. Первое, что мелькнуло в голове, что боярин погиб.
— Вот ето да, — досадливо вырвалось у него. — Чё же делать? — Он даже растерялся.
Потерев лоб, пошире открыл дверцы кареты и увидел, как какие-то люди разбирали чёрные брёвна.
— Эй! — крикнул он.
Те оглянулись.
— Пойди сюда, — позвал он довольно громко.
Один из них, вогнав в дерево топор, подошёл.
— Чё, боярин, надобно? — грубовато спросил мужик.
Боярин из кармана достал серебряную монетку:
— Держи, — и протянул её мужику.
Тот взял и с удивлением посмотрел то на монетку, то на боярина, а в голове вертелось: «За что?»
— Скажи, мил человек, а Осип-то жив аль нет?
— Жив, боярин, жив! — ответил тот, опуская монетку в карман.
— А где он?
— Да в деревне... — и рассказал, как случился пожар, где был в это время Осип и как уехал в свою деревню.
Выслушав его, боярин вернулся к себе.
— Ты куды ето, батяня, ездил? — за обедом спросил Фёдор.
Евстафий решил ничего не говорить ему.
— Да... так... прогулялся. Город посмотрел.
Сын ничего не сказал, только подозрительно посмотрел на отца. Дорогой и, вернувшись, они мало общались друг с другом. Когда подъехали к евстафьевским хоромам, сын спросил:
— Батяня, я поживу у тя? Не хочу душу теребить, — пояснил он.
Отец бросил коротко:
— Поживи.
Как не посочувствовать сыну, недавно похоронившему свою жену.
И вот эта забота. Старый боярин почувствовал, что она как-то сковывает его деятельность. Перед его глазами часто появляется Марфуша, ему не хватает её внимательного ухода. Не забыто и его обещание. И он решил действовать. Цедя сквозь зубы кисель, процедил:
— Я... тута... отъеду...
Куда, зачем, надолго ли — не пояснил. Сын, видать, понял его настроение, ничего спрашивать не стал. У него у самого появилось забот по горло. Скоро подходил срок переизбрания посадника, а он не думал отказываться от своего решения попробовать добыть этот пост себе. Был же когда-то им отец, почему и ему не посидеть в его кресле?
Старый боярин, несмотря на лютовавший мороз, поехал к Осипу в деревню. Хоть не ближний это свет, но ничего, силёнку в себе он почувствовал. Осип был так удивлён появлению такого гостя, что в первый момент даже не знал, что сказать.
— Давай, зови в хоромы, обогрей гостя, — проговорил Евстафий, стоя на крыльце, топчась вместе с хозяином.
— А-а! Ага! — обрадовано воскликнул Осип, услужливо открывая дверь.
В едальне, куда гостя завёл хозяин, было тепло. В печи весело потрескивали дрова. Пока Осип распоряжался насчёт кормления гостя, тот, по привычке, грел руки у огня, не без улыбки вспоминая разговор с Лукой.
За обедом Евстафий рассказал, зачем к нему пожаловал. Выслушав его, Осип, в свою очередь, поведал, что знал и о Марфе, и о Егоре. Удивился встрече Евстафия и Марфуши и спросил:
— Чё ты так заботишься? Уж не...
— Не-е... — качает головой Евстафий, — долг мой перед ней. Жисть мне спасла.
— А-а-а! — понимающе тянет хозяин и весьма печально закончил: — Егор погиб, защищая Варлама, своего предводителя.
Услышав это, гость что-то задумался. А потом, похоже, повеселел.
Всю обратную дорогу домой Евстафий обдумывал, как лучше поступить. Но ничего путного не нашёл, как ехать к Марфе, всё рассказать и попробовать всё же забрать деву. Этой же дорогой он решил разделить своё добро между Фёдором и ею. Если они сойдутся, то и тогда сын не смеет обидеть ту, которой он обязан своим спасением и нрав которой так пришёлся ему по душе.
Такое быстрое возвращение боярина в эту глушь всех сильно удивило. Первое, что у него спросил Лука, встретивший боярина:
— Что, вновь занемог?
— Да, нет, — успокоил он, — я приехал до Марфуши.
За столом он всё рассказал. Услышав о гибели Егора, дева вскочила. На глазах появились слёзы:
— Не верю, неправда! — воскликнула она.
Тогда боярин, повернувшись к образам, проговорил, крестясь:
— Богом клянусь, правда!
Марфа подошла к девушке, обняла её, усадила рядом:
— Марфуша, — заговорила она, — жизня — штука не проста. Чуеть моё сердешко, не врёть боярин. Крепись.
Марфуша зарыдала во весь голос.
— Поплачь, милая, поплачь, легче будить, — посоветовала Марфа.
Доплакивать Марфуша ушла к себе.
Вечером, когда она появилась, её трудно было узнать. Лицо, казалось, почернело, глаза сузились.
— Да ты чё, девонька? — всплеснула руками Марфа. — Развить так можно! Было дело, и у мня мужика убили. Так чё тогда? И мне за ним? Жить-то надо. Бишь, кака ты у нас. Как дочурка. Радость-то кака!
