Король даже не взглянул в ее окно; только Буривой и Збилют оглянулись и послали ей привет. Христя застыдилась и спряталась, потому что была в одном белье. Волосы за ночь расплелись, она чувствовала себя очень утомленной и знала, что лицо ее помято.
Вчера она совсем даже не веселилась; она, которая всегда умела так смеяться, так забывать о всяких горестях, смешить других своею детской радостью, шалеть сама от возбуждения…
Что-то угнетало ее сердце; взгляд у короля был такой зверский; дикий рев полухолопского веселья так резал слух… Ей невольно вспомнились другие времена, иные годы… Тихая материнская усадьба, нежные, усыпляющие материнские объятия; спокойное поместье мужа; пение за прялкой, журчавшей как ручей по зеленой луговине… припомнилось родное пепелище, тепло, улыбавшееся хозяйке дома… В запахах весны неслись к ней отголоски молодости…
Вчера ей все время было скучно; чем шумнее становился пир, тем сильней закрадывался в ее душу страх. С тоскою в сердце убежала она от адского веселья и легла спать. Но и во сне прошедшее продолжало бороться с настоящим, давнишний мир с теперешней горячкой. Ее охватывало беспокойство, дрожь; она вскакивала с криком:
— Завтра! Что будет завтра!
Потом снова засыпала, и перед ней вставал призрак Мстислава. Не того Мстислава, который в былые времена целовал ее в чело, а другого, каким он предстал пред ней в последний раз: страшного, грозного, отчаянного. Он тащил ее за одну руку, король за другую; а впереди буянила пьяная толпа и, скаля зубы, провозглашала ее королевой. Так она промучилась в бессоннице и встала, когда белый день заглядывал сквозь щели ставен.
Колокол на Скалке звонил жалостно и страшно, как на упокой! Тот самый колокол, который в день отлучения сзывал народ и вторил шипенью свеч, гаснувших на полу церкви.
Когда король с дружиной выехали из ворот, замок сразу как-то опустел и потемнел. Христя тревожно посмотрела в сторону, где накануне так громко веселились. Там хлопотали парубки с коротко постриженными волосами; в грязных зипунах, они возились с метлами и вениками и, смеясь, чистили позорище. То тот, то другой нагибались, подымали какие-то блестки и потешались. Сбегались остальные, вырывали находку друг у друга, бессмысленно смеялись, так что хохот гулко разносился по всему двору. Услышав гоготанье холопов, Христя спряталась и наполовину раздвинула ставень.
После вчерашнего бурного веселья в замке было тихо, как в могиле. Король уехал; гости разошлись; русины спали; челядь отдыхала; даже из города не доносилось ни голосов, ни отзвуков жизни.
Колокол на Скалке еще раз брякнул, и звук его замер в воздухе!
Эта тишина казалась такою же зловещей, как рев вчерашнего разгула. День выдался уныло мрачный; густые облака закрыли все небо; лучи солнца не могли прорвать их пелену. Точно белая завеса повисла над землей и душила все живое; нечем было дышать; глаз не проникал сквозь плотную непрозрачную фату. Казалось, при вдыхании чувствовался запах гари, как от едкого и удушливого дыма.
Христя сидела у окна, опершись о притолоку. Она слушала и всматривалась, о чем-то думала, но мысли обрывались… Старалась отгадать, куда мог спозаранку выехать король?
Хотя он не заметил Христю, но она-то его хорошо рассмотрела: лицо у него было гневное, неистовое, как перед сечей или казнью… глаза вытаращенные, незрячие… Люди, ехавшие с ним, бессмысленно глядели друг на друга, точно объятые ужасом, и в то же время разъяренные. Буривой и Збилют взглянули на нее… не так как всегда. Оба, взглядом и поклоном, точно прощались с ней на веки, шли навстречу гибели.
Куда же поскакали все так рано и такой большой толпой?
Нет, не на охоту… с ними не было ни псов, ни соколов, ни луков, ни рогатин, а одни мечи… И вдруг, среди безмолвной тишины, Христя услышала… или, может, ей послышалось?.. вдали ужасный крик… крик бешенства и смертоубийства. Потом раздались смешанные голоса, отзвук суматохи… колокол на Скалке стал звонить тревожно, раз за разом, неустанно, как набат… Тишина еще раз была нарушена долетавшими издалека стонами и зовами на помощь… Сердце Христи неистово забилось, а вчерашняя тревога и уныние вернулись с большей силой…
Неужели ей навеки суждена такая жизнь: за час счастья платить днями страха и страдания?.. за час веками? Слезы полились у нее из глаз. Она ведь королева… вот оно… королевское житье!
Внезапно она услышала безумный конский топот. Кто-то во весь опор мчался вверх по замковой горе… Один, двое, трое… целые десятки… Не то сами за кем-то гнались, не то спасались от преследования в страхе смерти… Христя выглянула…
В воротах замка появился король. Никогда еще Христя не видела его таким ужасным и, вскрикнув, зажмурила глаза.
Бледный как мертвец, с воспаленными, выкатившимися глазами, открытым ртом… зубы крепко сжаты. Ехал и не видел; на одной щеке было кровавое пятно… кровь свежая, сочившаяся… Руки окровавлены, висевший на ремешке у кисти короткий меч был облит кровью, стекавшей каплями.
За ним, нога к ноге, такие же, как он, залитые кровью, опьяненные убийством, скакали болеславцы: кричали, толкались, пререкались; вслед за болеславцами, гораздо медленнее, въехала во двор челядь короля, испуганная, пораженная… Люди перешептывались, не отрывая глаз от своего властителя.
У крыльца король прямо из седла опустился на скамью. Болеславцы окружили его; начался не то спор, не то перебранка, с бессознательною жаждой уязвить друг друга. Они то стояли, то отходили дальше, приседали, чтобы отереть окровавленные руки о траву; отирали о стены, о полы одежды и не могли…
Христя видела как гордо, широко расселся король. Но он весь ушел в себя, не слыша и не видя. Кусал ус и пальцами проводил по временам по щеке, как будто его жгло кровавое на ней пятно.
Христя заломила руки: кровь! кровь! Чья кровь? Зверя ли убитого на ловле, или зарезанного человека?..
Со стороны города, тем временем, стали долетать отголоски какого-то, все возраставшего и накипавшего смятения: плач, крики, стоны. Охваченная смертным ужасом, Христя забилась в самый темный угол комнаты… задвинула окно… но сейчас же, не выдержав духоты, опять его открыла.
— Что-то приключилось, — что именно, она не знала, но, по-видимому, что-то страшное.
Через двор, друг за дружкою, бежали люди, устремляясь в город. Другие, сломя голову, вбегали в ворота и спешили к дворцу. Христя опять выглянула из окна на короля; но его уже не было на скамье. По крыльцу бродили болеславцы, и из бани клубами вырывался дым. Из хором выбегали и снова возвращались люди; слышно было хлопанье дверей; а из терема обеих королев доносился долгий, непрерывный плач, точно завыванье плакальщиц над гробом.
А над городом все громче подымались волны людского говора и негодованья.
— О, что случилось, что могло случиться? — стонала Христя.
Вбежала Тярка, запыхавшись, уткнувшись лицом в руки и, бросившись на пол, заревела истошным криком. Христя кинулась к ней, стала приставать с расспросами, но та не могла говорить и, закрывая ладонями глаза, заливалась плачем. Среди суматохи отворили двери, и на пороге показался Буривой.
Может быть, еще со вчерашнего похмелья он шатался и не мог стоять; лицо было как у мертвеца, а на вымытых, руках все еще виднелись следы крови. Он вошел, поводя безумными глазами, потеряв дар речи.
Христя спешно кинулась к нему, пронизывая взором. Разглядывала и увидела на лице и в волосах следы присохшей крови. В крови же были руки, на одежде, всюду, сгустки едва застывшей крови… везде кровь! Христя с криком отскочила и притаилась в угол.
Буривой остался один посреди комнаты. Он с ужасом, безумными глазами, смотрел на свои руки. Тер их, прятал под одежду, опять высовывал, и снова прятал, что-то бормоча вполголоса. Он повернул к двери, точно собираясь уйти… вернулся к Христе… опять пошел к дверям, и, наконец, не справившись с задвижкой, подошел к тому месту, где сидела Христя. На бледном лице Бу-ривого каплями струился пот.
Любопытство превозмогло у Христи страх и отвращение.
— Где вы были? Что случилось? Откуда эта кровь? — кричала она.
Буривой, обычно рассудительный и смелый, теперь лепетал что-то непонятное, путался, не мог говорить. Наконец у него вырвались слова:
— Король… король… для короля… мы шли за королем… защищали короля…
— Король! Король ранен! — воскликнула, ломая руки Христя. — Кто дерзнул напасть на него? Король!
Буривой только отрицательно встряхивал головой. После долгих усилий он снова выпалил:
— Не ранен… нет!.. Надо было наказать попа… изменника… Король убил его! Убил!
Христя упала лицом на лавку и заплакала. Буривой стоял над ней, все еще разглядывая и вытирая свои руки. Он молчал, задумавшись. Наконец, Христя поднялась, с криком:
