– Мадам, – сказал Бургойн, пристроившись рядом с ней. – Вижу, сегодня ходьба причиняет вам особое неудобство.
Мария удивленно посмотрела на него. С годами он усох, сгорбился и стал похожим на гнома. Его подагра доставляла ему гораздо больше мучений.
– Вы страдаете больше меня, друг мой, – ответила она. – Однако должна признать, сегодня ноги ноют больше обычного. Неужели вы когда-то спасли меня от оспы ради этого?
Она улыбалась, когда говорила это, чтобы он не принимал ее слова всерьез.
– Вы получили известие от королевы о том, когда сможете отправиться в Бакстон? – спросил он.
– Да, когда вишни созреют в январе, а свиньи будут танцевать гальярду[10], – ответила она.
– Но она не может быть настолько жестокой! Шрусбери регулярно ездит туда.
– Да, но она говорит, что я могу сбежать, и даже его жилье там недостаточно хорошо охраняется. Для женщины, изувеченной ревматизмом, нужна надежная тюрьма.
– Напишите ей снова, – настаивал он.
– Я уже не менее пятнадцати раз обращалась к ней по этому вопросу. Боюсь, на шестнадцатый раз я не смогу найти убедительных слов. – Мария улыбнулась. – Что ж, придется обойтись вашими пластырями из горячего воска. Они действительно помогают.
Они вместе прошли по галерее, где Мария развесила портреты своих шотландских предков, и остановились у входа в ее покои, когда к ним подбежал Энтони.
– Гонец из Шотландии! – воскликнул он и указал во двор, где человек в запыленной одежде с большой закрытой корзиной в руках о чем-то беседовал со стражниками. Они оживленно жестикулировали. Наконец человек достал письмо и протянул его охранникам. Лишь после этого ему разрешили спешиться и войти в дом в сопровождении другого стражника.
Мария ждала, пока они приближались к ней по галерее.
– Ваше величество, – сказал гонец, сняв шляпу и преклонив колено. – Я приехал от леди Босуэлл, матери вашего мужа. От его… покойной матери.
Леди Босуэлл! Мария никогда не встречалась с ней, но знала, что Босуэлл унаследовал от нее свое мужество и упорство, которое она проявила после того, как его отец жестоко избавился от нее. Будучи леди Морэм, она с высоко поднятой головой наблюдала за тем, как ее бывший супруг встретил свой бесславный конец, не глумясь над ним, но и не сочувствуя ему. Босуэлл часто рассказывал о ней, и Мария знала, что он посещал ее. Но гонец сказал, что ее больше нет.
– Она умерла? – спросила Мария. – Мне очень жаль.
Она жестом пригласила его в свои покои. Оказавшись там, Мария попросила его передать письмо. Опустив корзину, он вручил ей послание и извинился за то, что оно было вскрыто.
– Я знаю причину, – сказала Мария. – Все письма, которые официально приходят ко мне, должны просматриваться. Именно поэтому я… мы, – она кивнула в сторону Энтони и Клода Нау, которые находились в комнате, – поддерживаем другую линию сообщения, которую, увы, тоже часто перекрывают.
Она развернула письмо и начала читать.
«Моя дражайшая государыня и дочь,
мое время на этом свете подходит к концу, и мне подобает привести свои земные дела в порядок. Поэтому я составляю завещание и собираюсь отписать свое имущество Уильяму Хепберну, моему внуку, который все это время находился рядом со мной. Свои земли я завещаю моей овдовевшей дочери Джанет. Сообщаю вам об этом на тот случай, если Вы сможете связаться с моим сыном и Вашим мужем Джеймсом, чтобы он знал мою последнюю волю.
Дожив до старости и увидев много горя, но и много радостей, я готова отойти в мир иной. Я сожалею лишь о немногих вещах, в том числе о том, что не видела вас женою моего сына, ибо вы быстро расстались с ним и он не смог последовать за вами.
Мысль о том, что мой сын находится в заморской тюрьме и разлучен со своей супругой, тяготит материнское сердце. Мне хочется передать Вам что-нибудь от него, так сказать, на память. Мальчиком он питал особую любовь к собакам, которую, чем я очень горжусь, он перенял у меня. Несколько лет назад он прислал мне двух скайтерьеров. Они благополучно расплодились, и эти щенки приходятся им внуками. Мне говорили, что Вы любите маленьких собак и уже имеете нескольких щенков, поэтому я надеюсь, что они найдут у Вас теплый прием и будут любимы в память о нем.
Как можно догадаться, скайтерьеры происходят с острова Скай. Они вырастают небольшими, всего лишь около восьми дюймов в холке. С возрастом их шерсть становится очень длинной, и некоторые говорят, что «собаку не разглядеть за шерстью». Но пусть это не обманывает Вас. Это не забавные игрушки, как болонки при французском дворе, а сильные и бесстрашные охотники, которые могут зарываться в норы и плавать в опасных водах. Они очень преданы хозяину и хранят ему верность до самой смерти. Но предупреждаю: если не уверены в любви хозяина, то впадают в меланхолию.
Теперь я прощаюсь с Вами и с этим миром. В надежде на Ваше благополучие и от имени моего Джеймса примите от нас этот подарок.
Агнес Синклер, леди Босуэлл из Морэма».
Мария почувствовала, как ее глаза заволакивают слезы. Мужество пожилой женщины, ее оптимизм перед лицом смерти… это было невыносимо. Она быстро сложила письмо и повернулась к корзине. Это были потомки собак из той хижины на болоте!
– Значит, вы везли щенков через всю Шотландию? – обратилась она к гонцу. – Должно быть, это путешествие оказалось нелегким.
– Ну, с щенками ничего не случилось. – Он откинул крышку корзины. Там сидели три щенка: серый, палевый и черный. Увидев свет, они начали ерзать и скулить.
– Их недавно отлучили от материнского молока, – продолжал гонец. – Леди Босуэлл умерла прежде, чем распорядилась об их отправке, но я все равно забрал их, потому что в суматохе они бы пропали.
Мария взяла на руки черного щенка:
– Какие необычные уши. Они начинают разворачиваться, словно паруса!
– Да, у его матери они напоминали два высоких паруса. Разумеется, шерсть еще отрастет.
– Она действительно будет такой длинной, как сказано в письме?
– Их шерсть волочится по земле, ваше величество.
Она вспомнила собак в хижине на болоте. Да, их шерсть напоминала лошадиную гриву.
– Им будут рады у нас, – с улыбкой сказала она. – Но им придется найти общий язык с французскими спаниелями.
– Французы и шотландцы заключали необычные союзы, – заметил гонец.
– Скажите… как и когда она умерла.
– От старости – единственной болезни, о которой мне известно. Она всегда была здорова, а потом начала медленно угасать. Словно платье из цветной ткани… Если его оставить на солнце, то краски постепенно выцветут. Ее кожа становилась все бледнее, пальцы слабели, руки не слушались, зрение ухудшалось… и она почти ничего не слышала, даже лая собак. Ей было все труднее ходить по комнате, вставать и садиться, а однажды она не проснулась. Все очень просто, ничего особенного.
Мария перекрестилась.
– Пусть Бог дарует нам такую же хорошую смерть. Легкая смерть – это великий дар. Она знала, что ее ждет?
– Да, судя по тому, как она приводила в порядок свои дела, вплоть до распоряжения о щенках.
Легкая смерть… смерть в свой черед. «Должно быть, Бог любил ее», – подумала Мария.
День медленно тянулся, пока Мэри Сетон, Джейн и Мария занимались вышивкой, сидя на уже вышитых табуретах вокруг своей госпожи. В этой серии декоративных панелей – о, куда бы еще пристроить их? – они изображали экзотических животных: американского тукана, единорога, обезьяну и феникса. Сама Мария работала над алой нижней юбкой с вышивкой из серебряных цветов, которую она собиралась послать Елизавете. Это была очень кропотливая работа, со сложной рамкой из переплетенных соцветий, листьев и стеблей. Может быть, это смягчит сердце Елизаветы.
«Как она может носить что-то сделанное моими руками и не видеть во мне настоящего живого человека?» – думала Мария, ловко орудуя иголкой с серебряной нитью.
Солнце согревало комнату, и, хотя окно на первом этаже было распахнуто настежь, женщин клонило в сон. Мария отложила шитье и решила немного почитать. Она отметила закладкой то место в «Ланселоте Озерном», где Ланселот и Гвиневра стали любовниками. Ей захотелось перечитать эту сцену впервые с тех пор, как в ее жизнь вошел Босуэлл. Ей была ненавистна мысль, что после признания в любви дело дойдет до расчета с королем Артуром и приговора о сожжении на костре… Сжечь шлюху…
«Но они не сожгут меня, – сказала она себе. – А Дарнли не был добрым и благородным королем Артуром».
Ранним вечером она прилегла отдохнуть и заставляла себя бороться со сном. Она знала, что заснет, и ненавидела себя за это, поскольку понимала, что ей снова придется провести бессонную ночь. Следовало разрушить этот порочный цикл, но все препятствовало тому. Тюремная атмосфера казалась более мягкой и дружелюбной по ночам, когда они играли в карты и тихо беседовали при свете свечей. Было легче представить, что она находится в Фонтенбло или Холируде, окруженная самыми близкими людьми, после того как все остальные разошлись по своим спальням… Она заснула, прикрыв глаза рукой, и увидела сон о Ланселоте, Озерной Даме и мече Артура, с которого капала вода, а потом кровь. Она ахнула и проснулась.
