Через два дня после этих событий последовал удар с немецкой стороны.
6 апреля значительная часть Белграда оказалась разрушенной в результате бомбардировки с воздуха. Немецкие дивизии ринулись через границу. На юге они вторглись в Македонию с территории Болгарии, отрезав тем самым Югославию от Греции. На севере они окружили и уничтожили югославские войска, которые пытались оборонять всю пограничную зону.
Как и в Польше, борьба была неравной; превосходство немцев оказалось еще более подавляющим; значительно возросла скорость продвижения немецких дивизий, накопивших к этому времени достаточный боевой опыт. Можно было наблюдать дезорганизацию и панику среди югославских войсковых частей, которые попали под сокрушительные удары противника на территории районов, населенных немецким национальным меньшинством и ненадежными хорватами. Снова страх перед изменой охватил жителей. В некоторых районах страны поползли слухи об отравлении источников водоснабжения.
10 апреля немцы бомбардировали пункт, где расположилось правительство после своего бегства из столицы.
“Такая точность действий представляется поразительной. Наряду со страхом возникает и недоверие. Кто доносит? Кто является коварным предателем, который помогает противнику? Чем дальше от Белграда, тем все менее надежными кажутся страна и население”{244}. [211]
Естественно, что сербы и словенцы прежде всего не доверяли немецкому национальному меньшинству. Это видно из доклада, составленного в декабре 1945 года югославской комиссией по расследованию военных преступлений. В первом параграфе доклада содержится серьезное обвинение правительства третьего рейха и гитлеровской партии в том, что они тайно готовили немецкое национальное меньшинство в Югославии к подрывной деятельности. Приводятся и доказательства:
“Начиная с 1920 года они (то есть местные немцы) имели свою собственную национальную организацию (Schwaebisch-Deutscher Kulturbund). Нацистская партия превратила данную организацию (а при ее посредстве - всех немцев, проживавших в Югославии) в политическое и военное орудие агрессии против Югославии.
Вся территория Югославии была заранее разделена на районы, в которые немцы назначали своих гаулейтеров. Под видом всевозможных “гимнастических” и “спортивных” обществ создавались полувоенные гитлеровские организации Из рейха сюда ехали бесчисленные “туристы”, “коммивояжеры” и “родственники”, которые в действительности являлись нацистскими организаторами и инструкторами”{245}.
В приложении к тому же докладу так описывается деятельность немецкого национального меньшинства в ходе боев в Югославии:
“Во время вторжения в Югославию в апреле 1941 года хорошо организованное немецкое национальное меньшинство оказывало немецкой армии значительную помощь. Мобилизованные в югославскую армию местные немцы распространяли дикие слухи среди войск, ускоряя тем самым их деморализацию, когда югославские войсковые части входили в боевое соприкосновение с немецкими войсками, солдаты из числа местных немцев дезертировали, внося замешательство в ряды честных бойцов. При сдаче в плен они кричали “Хайль Гитлер!” [212]
Гражданские лица из числа местных немцев нападали на отступавшие югославские войска с тыла, разоружали мелкие войсковые подразделения, захватывали оружие, препятствовали разрушению мостов и других важных объектов; при первой же возможности они предоставляли себя в распоряжение немецкого военного командования. Кроме того, действуя по заранее разработанному плану, они захватывали власть в местных югославских правительственных органах, когда это оказывалось возможным”{246}.
Борьба продолжалась недолго.
Через неделю после начала военных действий немецкие войска вошли в Белград, развалины которого еще дымились. Еще через четыре дня организованное сопротивление югославской армии прекратилось.
*
22 июня 1941 года снова прозвучали резкие сигналы атаки. Широким фронтом от Балтики до Черного моря немцы двинулись к сердцу Советского Союза - навстречу своей гибели.
Давая обзор событий 1932 - 1939 годов, мы отмечали во введении к первой части нашей книги, что страх перед немецкой пятой колонной охватывал население многих стран. В прилегающих к Германии государствах Северной, Западной и Южной Европы вместе с их колониями, в Британской империи, в Северной и Южной Америке мы могли рассматривать свободную печать и радио как органическое целое. Сообщения о подозрительной деятельности подрывных элементов в одной стране немедленно доходили до сведения других стран. Однако, как мы уже отмечали ранее, Советский Союз занимал особое место: “Здесь печать и радио строго придерживались директив Кремля и нелегко было определить, насколько точно отражали эти директивы общественное мнение”.
В условиях демократического режима взаимоотношения между различными органами информации и общественностью носят чрезвычайно сложный, запутанный характер. Нет сомнения, что далеко не все читатели верят здесь тому, что публикуется в прессе или сообщается по [213] радио. В то же время не следует полагать, будто сокровенные желания и опасения народа когда-либо находят свое подлинное отражение в том, что печатается в газетах и передается радиостанциями. Там не менее в государствах, где существует относительная свобода мысли, общественное мнение в известной мере оказывает влияние на характер публикуемых сведений и комментарий к ним.
В условиях режима диктатуры населению стараются систематически прививать определенную точку зрения. Люди, которые это понимают, начинают сомневаться или даже вообще не верить сообщениям и взглядам, которые распространяются государственными и партийными органами. Однообразие публикуемых материалов создает почву для возникновения скептицизма. Другим источником недоверия являются резкие повороты в политике властей. Они сразу же находят отражение в соответствующем изменении линии поведения газет и радио. Говоря о государствах с режимом диктатуры, нельзя определить, насколько широко распространено в них недоверие к официальным источникам информации и каково подлинное общественное мнение, которое складывается на этой основе; трудно распознать даже сам факт наличия недоверия
Не было ничего удивительного в том, что русские стали опасаться Германии после прихода Гитлера к власти. В прошлом в Россию неоднократно вторгались с запада; немцы похозяйничали в тех областях России, которые им удавалось занять в период первой мировой войны; они же как агрессоры навязали стране Брест-Литовский мир. Правда, Советский Союз, сотрудничая в 20-х годах с Веймарской республикой, неоднократно заявлял, что не Германия, а Англия является олицетворением империализма и основным противником социализма и Советского государства.
Вскоре после захвата власти Гитлером была намечена новая политическая линия, которую начали доводить до сознания русского народа. Все чаще и чаще стали упоминать Германию и Японию в качестве глазных врагов Союза Советских Социалистических Республик. Речи видных руководителей, статьи в газетах, кинофильмы вроде “Александра Невского” (где изображалось уничтожение армии немецких агрессоров в XIII веке) - все это вносило [214] свою лепту в формирование общественного мнения. Кажется весьма вероятным, что судебные процессы в России в 1936 - 1938 годах проводились с той же целью: противники Сталина обвинялись в сотрудничестве с национал-социалистской Германией, по указанию которой они якобы совершали неслыханные злодеяния и подлости{247}.
Какое влияние оказывали разоблачения судебных процессов на русские народные массы, мы не знаем.
Во всяком случае, массы должны были почувствовать себя сбитыми с толку, когда в августе 1939 года Сталин заключил пакт с вдохновителями всех перечисленных злодеяний - немцами; должна была вызвать недоумение и политика руководителей, проводимая по отношению к третьему рейху в последующие полтора года. Эта политика была изменена только в 1941 году, когда началась война.
Пожалуй, ни для какого другого народа немецкое вторжение не явилось такой неожиданностью, как для народов Советского Союза.
Для русских пограничных частей наступление немцев рано утром 22 июня 1941 года также было внезапным. Русские армии, расположенные в областях, прилегающих к границе, были окружены и подверглись разгрому в условиях сильнейшего замешательства. Офицеры и солдаты в ряде случаев сражались с исключительным упорством, до последнего патрона, но в течение ряда недель не было заметно ничего похожего на организованное противодействие. Боялись немецких парашютистов. Думали, [215] что в тылу кто-то подает подозрительные световые сигналы. Нередко распространялись слухи, что немцы или немецкие агенты, переодетые в русскую военную форму, одежду крестьян и даже женщин, действуют в нескольких десятках километров впереди наступающих немецких войск, перерезая линии связи, захватывая тактически важные объекты и поддерживая радиосвязь с основными силами противника.
