закричал, что на одну из них можно набросить петлю. Князь уже ничего не говорил и не возражал.
Прислужники потащили несчастного на указанное место. Лукош, увидев это, ломал в отчаянии руки.
– Стойте! – закричал он.
Ромлик, уже стоя под балкой, крикнул ему:
– Не смей!
Молодой командир не слушал, потому что хотел сохранить жизнь старику, который был для него как отец.
– Покажите приказ короля! – обратился он к стоявшим под воротами.
Ромлик хотел заговорить, прислужник закрыл ему рот широкой ладонью.
– Приказ короля… я тебе принесу… моим словом, – воскликнул князь. – Немедля отвори замок, иначе повешу старика.
Этот способ завоевания, наверное, мог посоветовать Шашор, который хорошо знал привязанность Лукоша к старику.
Ромлику уже петлю надевали на шею, когда Лукош начал в отчаянии кричать:
– Да будет воля Божья! Не дам погибнуть старику, пусть король лучше потеряет замок. У него их достаточно, а у меня он один на свете.
На лице Белого заблестела радость, показалась улыбка, он пришпорил коня и сам уже спешил к воротам.
Внутри подняли железную решётку, Лукош побежал сам, чтобы как можно скорее освободить старика. Золоторыя сдалась… Князь Владислав первый въехал в замок.
Такая необыкновенная удача в течение очень короткого времени, захват Влоцлавка, Гневкова и наконец очень желанной Золторыи не только нагнали на князя спесь, но опьянили всех его людей.
Ласота не сомневался, что с этого мгновения, когда с людьми из Влоцлавка, Гневкова и гарнизона из замка под их приказами уже было нескольких сотен вооружённых человек, дальнейшие завоевания пойдут легко. Этот первый шаг, всегда самый трудный, был сделан. Старый Гневош взялся землевладельцев и бедных паношей собирать из околицы под княжеские хоругви. Некоторые, услышав о том, что случилось, бежали сами, предлагая свои услуги.
Белого князя было не узнать, его охватило чуть ли не безумие, он вроде бы уже думал захватить не Гневковское княжество, а всю Великопольшу. Он чувствовал себя героем, приписывая себе то, что было удивительным стечением обстоятельств.
Бусько, который ходил за ним и всматривался в его глаза, спрашивая себя, скоро ли он изменится и какой выходкой окончится дело; он начинал думать, что удача может сделать его постоянным.
Поскольку в замке во всём нашли достаток, распоряжались, не думая о завтрашнем дне. Люди, прибывшие с Белым, хозяйничали, обыскивали каморки, извлекали запасы, выкатывали бочки, хватали лучшие доспехи.
Шашор, который не без причины отчасти себе приписывал захват Золоторыи, и был им подстёгнут на какие-нибудь новые предприятия, ходил по двору, грызя пальцы. Этого ему было не достаточно. Он видел уже себя в будущем начальным вождём князя… комендантом замка, кто знает, каким-нибудь сановником нового владыки. Он хотел дать ещё больше доказательств своей хитрости и остроумия.
Князь только что снял шишак, расстегнулся и собирался немного отдохнуть и подумать, что ему делать дальше и где ему самому разместиться со двором и силой, когда на пороге, покручивая усы, с надменным выражением лица показался Шашор.
– Милостивый князь, – произнёс он, – когда вам сопутствует удача, нужно пользоваться, жаль времени. Позже люди укрепятся, будет труднее завоёвывать замки.
Когда Белый встал, его лицо прояснилось.
– Что ты думаешь? – спросил он.
– Мы бы сейчас с этой силой могли отправиться на Шарлей; и тот бы нам сдался.
– Ты полагаешь? – несмело поглядывая на него, прошептал князь.
– Ей-Богу, раз мы взяли Золоторыю, Шарлей захватим.
– Каким образом?
Шашор пощипывал усы.
– Я найду способ, – сказал он. – Пока кони отдохнут и поедят, я толкну такого человека, в котором уверен, чтобы он устроил переполох в Шарлее и объявил им, что мы взяли Золоторыю. Они испугаются. Хотя бы пришлось осадить Шарлей, он не такой сильный… гарнизон маленький… Сдадутся.
На лице Белого одновременно с радостью рисовался некоторый страх, он боялся потерять то, что уже держал, из излишней смелости. Колебался.
– А если у нас не получится? – сказал он нерешительно. – Попытаться и уйти со стыдом – хуже, чем не рваться.
– Но мы возьмём Шарлей, если только быстро на него бросимся, – горячо вставил Шашор. – Не может быть, чтобы они не испугались. Только времени нельзя терять.
Белый ещё колебался, но Шашор дрожал и кипел от нетерпения.
– Не откладывайте, ваша милость… послезавтра будет слишком поздно. Куй железо, пока горячо. Мы возьмём Шарлей…
Белый не мог ещё выговорить решительного слова, когда присутствующий при разговоре Ласота, тронутый и заражённый смелостью Шашора, крикнул:
– А чего ждать? Пойдём!
И это, возможно, ещё бы не перевесило, если бы князь в углу не заметил Буська.
Тот стоял с насмешливым выражением лица, как бы говорил глазами: «Посмотри на него, уже колеблеться и трусит».
Этот взгляд задел Белого как упрёк, он устыдился.
– На Шарлей! Делай, как ты сказал… пойдём. Мы возьмём с собой часть гарнизона из Золоторыи, а влоцлавских и гневковских здесь оставить. Пошлите сначала ужас, мы за за ним…
Шашор от радости, что ему удалось склонить князя, подбежал поцеловать его руку, надел на голову колпак и как безумный вбежал на двор. Однако он был так сдержан, что громко ещё не крикнул, куда и когда должны выйти, начал только выделять гарнизон, выбирать людей и от имени князя присвоил себе власть над всем. Никто ему не перечил.
Человека, который должен был вперёд отнести тревогу, он уже выбрал заранее, отвёл его в угол, нашептал ему, что было нужно, посадил на коня и поспешно вытолкнул из замка прочь.
Новость об экспедиции не разошлась ещё среди людей князя, они не знали о том, только Шашор, Ласота и Бусько, который был молчалив и, не полагаясь на будущее, пытался только воспользоваться настоящим положение вещей. Что мог схватить в Гневкове, во Влоцлавке, он паковал в сумку, в Золоторые также рыскал по всем углам, не найдётся ли чего-нибудь.
Сам князь не много действовал по собственной воле, его носила некая счастливая волна и позволял ей толкать себя дальше. То, что сбылось за несколько дней, превосходило самые смелые его мечты, он начинал верить в некое предназначение. Однако он ясно будущего не видел, думал, что оно придёт и предстанет перед ним само.
Молодые товарищи, Шашор, Ласота, Сикора с другими, которые были с ним с Гневкова, делали всё за него. Он – мечтал. В душе происходила удивительная борьба между самыми смелыми надеждами и неописуемой тревогой. Монашеский обет, облачение, которое он скинул, обременяли его как месть Божьей угрозы. А что если Бог поднял его только для того, чтобы наказать более тяжёлым падением?
Поглядывая на меч с боку, на шишак, на
