доспехи, и вспоминая чёрную рясу, он дрожал, страшаясь молнии с неба.
– Когда буду могущественным, папа освободит меня от обета, – говорил он себе.
Приближаясь к Дрденку, вместе с этими мыслями Белый невольно вспомнил Фриду Бодчанку. Он отгонял это воспоминание, оно ему постоянно навязывалось. Он знал, что Фрида раньше была в него влюблена. Ласота принёс ему от неё приветствие. Когда-то, после потери жены, хоть любил её, не хотел к ней привязываться. Воспоминание об умершей эту новую любовь отталкивало. Теперь она навязалась ему как желанное, обновлённое счастье, возвращающееся после его отказа. Он, который уже ни взгляда на женщину, ни мысли к ней поднимать не смел, он мог ещё иметь жену, семью. Сердце его забилось.
Тем сильней он этого желал и мечтал, что навеки отказался от всякого соприкосновения с миром женщин, а пустое сердце требовало нового питания. К стремлениям к власти, свободе, возвышению приходило врождённое желание человека иметь вторую половинку, соединениться с другим. Среди тишины он уже слышал её голос, вспоминал песенки; видел её взгляд, уставленный в него.
Сначала в Гневкове это имя Фриды пришло его навестить в лихорадочном сне, с ним он проснулся, нёс с собой всю дорогу, даже когда казался полностью занятым Ромликом. Новый успех придал этой мечте больше силы. Он начинал верить в то, что она сбудется. Папа должен простить… нашёлся бы капеллан для благословения связи… Он заблуждался.
Ненадолго мысль о захвате Шарлея оторвала его от этих опасных снов, но чуть только он сказал слово, дал приказ, оставшись один, снова погрузился в эти грёзы о будущем.
Владислав Белый был человеком сильных, резких впечатлений, но недолго продолжающихся. Под их натиском его голова кружилась. Мысль, однажды появившаяся в его голове, росла с необычайной быстротой, развивалась, крепчала, чтобы в конце концов лопнуть, как мыльный пузырь. Так теперь охватила его эта Фрида и будущее гнездо, которое постелила фантазия. Не мог остановить грёз. Погрузившись в них, он не скоро заметил, что все их основывал на одном ещё в Дижоне брошенном слове Ласоты; хотел, чтобы оно подтвердилось; и так ему нетерпелось, что, заметив Буська, который возвращался после осмотра комнат с саквой на плечах, крикнул ему, чтобы позвал ему Ласоту.
Тот был неподалёку и сию минуту поспешил.
Князь так торопливо его вызвал, а теперь, когда увидел его перед собой, оказался сбитым с толку и не знал, как его спросить. Не осмеливался бросить того вопроса, который обжигал его губы. Зарделся.
Ласота стоял и ждал.
– Ведь я не ошибаюсь, – буркнул робко Белый, – ведь в Дижоне и после вы говорили, я припоминаю, о Бодчи… Ведь он велел передать мне привет?
– Да, – подтвердил Ласота, – но с того времени я его не видел, не слышал о нём.
На лице князя выступили капли пота.
– Да, – сказал он, – вся эта семья была со мной в дружеских отношениях.
Он поглядел на Ласоту, который вспомнил Фриду, и с улыбкой добросил:
– Бодчанка даже в то время передавала вам привет.
Белый стыдливо опустил глаза.
– Да, – прибавил он, – вы говорили мне, что она не вышла замуж.
– Говорили, что не думала ни за кого выходить замуж, – сказал Ласота, который, казалось, угадал мысль князя.
Белый с поникшей головой прошёлся по комнате.
– Приветствие нужно оплачивать взаимно, – шепнул он тихо. – Бодча, сыновья его: Доброгост, Ульрих и Арнольд могут мне пригодиться. Я хочу кого-нибудь послать к ним.
Он поглядел на Ласоту.
– Милостивый пане, – сказал тот, – я могу пригодиться в Шарлее, раз мы должны на него идти. Шашор очень хорошь в совете, но горячка. Я не хотел бы его отпустить.
Белый внимательно слушал и дал знак головой, что соглашается.
– А значит, из Шарлея, даст Бог, поедете в Дрзденк с приветом от меня.
В то же время ему пришла смелая мысль послать прекрасной Фриде хотя бы кольцо с приветом. Увы! Несмотря на захват трёх замков, у князя не было ещё даже золотого кольца, которого мог подарить. Поэтому он замолчал, пряча в себе эту мысль.
Шашор, который горел от нетерпения осуществить свой план, не позволил князю долго летать в облаках. Чуть только кони поели, гарнизон переоделся, сила, которая должна была с ними пойти, сосредоточилась, он крикнул: «По коням!»
Князь торопливо начал одевать доспехи и, отряхнувшись от своих мыслей, принял богатырскую физиономию.
Он мало что делал сам, но хотел, чтобы всё приписывали ему. Он стал громко командовать и побуждать. В замке он хотел оставить Сикору, потому что лучше его знал, с Лукошем, лицо которого ему понравилось, но оказалось, что Ромлик и он, пользуясь минутой замешательства, когда на них не обращали внимания, исчезли.
Едва отворив ворота, Лукош скользнул к старику, который с петлёй на шее лежал в отчании на земле, смотря на потерянный замок.
В первую минуту он оттолкнул Лукоша как предателя; видели, что молодой долго лежал в его ногах, прося прощения… Что потом с ними стало, никто не знал. Оба исчезли.
Итак, Сикора остался с наполовину новым гарнизоном, но так как замок был сильный, а ему велели держаться настороже, и был значительный запас всего, за Золоторыю совсем не опасались.
Шашор, нарядившись в новый шишак, добытый в Золоторые, и воткнув сверху пару перьев цапли, уже полностью присвоил себе командование. Приказывал, расставлял людей, назначал главнокомандующих. Князь в это совсем не вмешивался. Ехал снова, погружённый в задумчивость.
Был уже день, когда перед ними предстал замок Шарлей и поселение. Шашор внимательно смотрел, желая из какого-нибудь признака сделать вывод, прибыл ли туда его посланец и посеял ли страх.
Это казалось вероятным, потому что, несмотря на очень раннюю пору и полное спокойствие в краю, около замка, на валах они узрели беспокойно снующих людей. На одной башне Шашор заметил нескольких человек, которые, казалось, стояли там на часах, высматривая, не покажется ли что в окрестностях.
Новому командующему, которому, казалось, хитрости и рыцарского инстинкта ни занимать, было важно, чтобы силы, которые он вёл, показались издалека очень угрожающими. Поэтому он приказал своим людям, чтобы шли длинным поездом, на некотором расстоянии друг от друга; и действительно, на первый взгляд войско могло обмануть, выдаваясь более многочисленным, чем было.
Увидев замок, князь остановился, обернулся и глазами стал искать Шашора, который вприпрыжку к нему подбежал.
Он спросил взглядом, что теперь делать. Шашор, не теряя духа, который согревал в себе, как мог, всю дорогу, хотел резко напасть и, насколько было возможно, окружить замок, шумом и смелостью заменяя силу.
Князь не возражал.
Итак, когда подошли к замку,
