— Кто ты, как звать?
Гелена молчала, и потому он процедил:
— Не хочешь говорить и не надо, я и так тебя знаю.
И обращаясь к остальным, добавил:
— Это дорогая штучка, батька за неё может огромные деньги отвалить.
— Какой батька?
— Да Хмель же.
Гелена сидела в новом доме — резиденции Хмельницкого, построенном из дерева на высоком берегу Тясмина и ожидала своей участи. Она знала, что Богдан выкупил её у разбойников за кругленькую сумму, а после, удостоверившись, что Гелена цела и находится в Чигирине, приказал казакам найти лесных людей и повесить. Гелена не призналась в том, что Чаплинский убит, хотя разбойникам это уже всё равно бы не помогло.
— Казнил бы тебя за измену, да люба ты сердцу моему.
Хмельницкий расхаживал вокруг глубокого кресла где, втянув голову в плечи и потупив глаза, сидела Гелена. Он изменился за этот год: из простого казака, хотя и сотника, превратился в гетмана Войска Запорожского и всей Украйны, победителя поляков, слава о котором разлетелась далеко за пределы родной земли. Властный и неукротимый, он привык брать всё, что захочет.
— Пойдёшь за меня, Мотря?
Гелена взглянула на Богдана. Не любила она его никогда, да и сейчас не полюбит, но ведь не откажешь, убьёт, чёрт окаянный. Она тоже изменилась за это время: из скромной прислужницы в доме казацкого сотника превратилась в разбитную бабёнку, которая не прочь пошалить с ретивым мужичком. А быть замужем за гетманом — большая честь и выгода.
— Я замужем, пан Зиновий.
— Эка беда, я скоро сыщу негодяя Чаплинского, что жизнь мою пытался разрушить, да подвешу за ноги. И станешь ты свободной. А пока мы и так поживём.
Богдан поднял Гелену из кресла и впился губами в её яркие и полные губы. Потом швырнул на мягкую софу и навалился всем своим грузным телом. Вскоре только треск разрываемого платья и тяжёлое дыхание нарушали тишину комнаты.
Просторный дом в Чигирине, угодливая прислуга, уважительные полковники, роскошные наряды, барская жизнь очень нравились Мотроне. Хозяин редко бывал дома, больше времени в походах проводил, потому свободы молодой и красивой женщины никто не ограничивал. Правда, пользовалась она ею с особой осторожностью, знала, что не сносить головы, если кто-то прознает про её любовные похождения. Но остановиться уже не могла: гулящая натура и постоянное отсутствие мужа толкали её на всё новые интрижки. Одно только беспокоило женщину — официальный статус.
Тонкий ледок похрустывал под ногами лошадей, пар от дыхания и иней на гривах свидетельствовали о лёгком морозце.
— Что-то рановато зимушка в этом году к нам пожаловала, — обратился Богдан к одному из ближайших полковников. В его голосе слышались весёлые нотки.
— Это тебя приветствует его величество Мороз, твою победу славит, — в том ему ответил полковник.
Богдан довольно покрутил ус. Настроение его было прекрасным. Он проявил недюжинный ум и способности, разбив коронное войско Речи Посполитой под Пилявцами, и захватил богатые трофеи. Почти сто пушек досталось казакам и сто тысяч возов с продовольственными и военными припасами, а сколько золота и драгоценностей, утвари разной и счесть невозможно. Казначеи подсчитали, что всего на сумму в семь миллионов злотых, но Богдан думал, что значительно больше. Такого невиданного разгрома не знала Польша за всё время своего существования. Теперь он стал прославленным полководцем, героем русской Украйны, теперь ему открылся путь в глубину одного из сильнейших государств Европы потому, что не было у Речи Посполитой войска, способного остановить Хмельницкого. Но не пошёл Богдан в Польшу, зачем разорять государство, где он может стать богатым шляхтичем, удовлетворился тем, что взял контрибуцию с города Львова в двести двадцать тысяч злотых.
Сейчас в нетерпением возвращался к себе в Чигирин. Он мысленно представлял, как обнимает и ласкает такое желанное тело Гелены, и всё его естество дрожало от нетерпения.
— Вперёд, вперёд, быстрее… вперёд!
Хмельницкий пришпорил коня.
Хмурое морозное утро медленно вползло в окно спальни, осветив разбросанную в беспорядке одежду, мужчину и женщину на широкой кровати, забывшихся в коротком сне после горячей ночи.
Богдан открыл глаза, повернулся к лежавшей рядом на спине Мотроне. В комнате было натоплено, и жена его раскинулась на кровати, едва прикрытая льняным покрывалом. Богдан откинул покрывало, провёл ладонью по горячему телу, и ему вновь захотелось её. Он положил руку на высокую манящую грудь и припал губами к полураскрытым во сне губам Мотроны. Та промычала что-то, едва проснувшись, но Богдан уже ничего не слышал, страсть кружила голову. Вперёд, он привык брать то, что ему хотелось, брать безоговорочно, без возражений. Потом лежали в полудрёме, расслабленные и утомлённые.
«Вот, сейчас как раз время сказать ему», — подумала Мотрона.
— Богдаша? — Хмельницкий полураскрыл смежившиеся веки, ему в этот момент ни о чём говорить не хотелось, — Богдаша, мы с тобой уж скоро год, как вместе, невенчанными живём. Не к лицу гетману так-то с женщиной, и на меня люди смотрят косо.
— Ну, до людей нам нет дела, а вот насчёт статуса жены гетманской ты правду баешь. В январе поеду в Киев, там должен быть проездом в Московию патриарх Иерусалимский Паисий. Испрошу у него благословения на брак. Думаю, сейчас он мне не откажет.
В первых числах января 1649 года Хмельницкий выехал в Киев, где ему была оказана торжественная встреча. Из Киева Хмельницкий отправился в Переяславль. Слава его разнеслась далеко за пределы Малороссии. К нему приходили послы от крымского хана, турецкого султана, молдавского господаря, семиградского князя. Вскоре в Переяславль приехала и Гелена Чаплинская.
«Его Божественное Блаженство Патриарх Святого Града Иерусалима и всея Палестины, Сирии, Аравии, всего Заиорданья, Каны Галилейской и святого Сиона Паисий торжественно постановляет дать своё благословение на брак Гелены Чаплинской и гетмана войска запорожского Богдана Зиновия Хмельницкого».
Получив желанное благословение, Богдан и Гелена повенчались в Переяславле по православному обряду и получили официальное признание их брака от патриарха Иерусалимского Паисия. На радостях Хмельницкий подарил Паисию шестерых баскских коней и тысячу злотых, а патриарх ему вручил три самозапальные свечи, молоко Пресвятой девы Марии и миску цитринов.
Полтора года минуло. Полноправной хозяйкой властвовала прекрасная Гелена в гетманских покоях. Наряженная в самые дорогие бархатные платья, украшенная бриллиантами и жемчугами она, радушная хозяйка, подавала знатным гостям изысканные угощения на изящных фарфоровых блюдах, наливала меды в золотые кубки, набивала табаком трубки. Не часто наведывался гетман в свой дом, дела и военные походы требовали его непосредственного участия. Пока он отсутствовал, Гелена отводила душу, наслаждаясь вниманием своих поклонников. Конечно, старшинское окружение гетмана видело всё и догадывалось о многом. И даже доносило Богдану, но тот лишь отмахивался. Он любил эту прекрасную, обольстительную женщину и не замечал того, что было известно всем. Гелена общалось с какими-то подозрительными шляхтичами, постоянно транжирила деньги из гетманской казны, но всё это сходило ей с рук.
Ранней весной 1651 года собрал Хмельницкий войско и уходил в поход. Мирный год заканчивался, впереди ожидало большое сражение с поляками. У ворот своего дома прощался он с женой. Наклонившись с коня, обнял Гелену и прижался к её губам.
— Жди меня, люблю тебя. За домом смотри…
Гелена кивнула головой. Никто из них не предполагал, что прощаются они навсегда.
Казна гетмана разрослась и требовала профессионального казначея. В последнее время он испытывал трудности с оплатой содержания войска и другими нужными расходами. Как-то ему порекомендовали молодого часовщика из-под Львова, который с успехом изучал в колледже казначейское дело. Хмельницкий доверил часовщику казну.
В дверь постучали.
— Прошу! — крикнула Гелена, оторвавшись от зеркала, подойдя к которому, разглядывала на себе новое нижнее бельё, недавно привезённое из Англии. Вошёл слуга. Гелена, ничуть не смутившись, спросила:
— Ну что там ещё?
Слуга, уже привыкший к капризам гетманши, ответил:
— К вам новый казначей.
Гелена недовольно нахмурилась.
— Что ему надо? — но тут же продолжила:
— Проси.
Слуга замешкался:
— Вы, как будто, не совсем одеты.
— Вот ещё, буду я для каждого старого пня одеваться. Проси!
Слуга вышел. В дверь постучали, и вошёл красивый молодой человек с пышной кудрявой шевелюрой. Остановившись у входа, он вежливо поклонился хозяйке и, сделав вид, что не замечает недостатка одежды на ней, мелодичным голосом произнёс:
