Кардинал молчал. Чёрная громада Бастилии надвигалась, и вскоре кардинала со всеми положенными ему по чину церемониями препроводили в одну камеру, а Калиостро, без оных, в другую.
В начале сентября королева сидела в Версальском саду. С ней была мадам Кампан. Мария-Антуанетта была такой же бледной, как её роскошное белое платье, в глазах сквозила страшная усталость от постоянной бессонницы. Но она всё ещё сохраняла прежнюю красоту, теперь немного скорбную, способную тронуть самое жестокое сердце. Внутренняя боль стала её вечной спутницей. Давным-давно, в пору расцвета юности, жизнь, казалось, будет непрерывной чередой триумфов, и всё это продлится в лучах яркой славы до самого заката — ведь она была королевой великой страны, дочерью великой императрицы. Ничем другим её жизнь и быть не могла. Теперь, наученная горькой судьбой, она хотела только покоя. Но сейчас эта цель казалась недостижимой. Кто-то свыше диктовал ход событий, и повлиять на них было невозможно.
Мария-Антуанетта сидела на скамье, погрузившись в печальные мысли. С веток срывались пожелтевшие листья. Было раннее утро. Она вышла на прогулку, чтобы подышать свежим воздухом, пропитанным душистой росой, и насладиться тишиной. Ей прислуживала только мадам Кампан — только с ней одной она могла свободно говорить, обсуждать свою судьбу и выпавшие несчастья, ибо остальные знатные дамы старались благоразумно уйти подальше, скрыться за высокими заборами своих поместий. Королева молчала, опустив руки на колени, наблюдая за вознёй птичек на ветках, а те громко чирикали и хлопали крылышками. Постепенно радостное птичье пение оборвалось. Дрозды и соловьи отдали утреннюю дань любви, и теперь только голубка ворковала где-то, укрывшись в тени. Королева прислушивалась к её приглушённым стонам. Но и они скоро прекратились, воцарилась мёртвая тишина.
Верная мадам Кампан много отдала бы за возможность откровенно высказать королеве всё, о чём она сейчас думала. Её не столь высокое положение фрейлины позволяло ей без труда общаться с простолюдинами, а они никогда не будут откровенничать со знатными дамами двора. Но стоило ей открыть рот, как она наталкивалась на непреодолимое упрямство королевы. Её безрассудное поведение могло привести к весьма опасным последствиям. Королева никак не реагировала на все предостережения и заставляла молчать всех в своём окружении. «Сколько же можно молчать? » — сокрушалась мадам Кампан, которую обуревало беспокойство. Короля они видели редко, он всё время был занят со своими министрами, постоянно о чём-то с ними подолгу совещался. Теперь всем было ясно, что дело Бёмера вызвало острый внутренний кризис королевской власти. В напряжённой атмосфере чувствовались приближающиеся, пока ещё далёкие, раскаты грома, но никто не знал, с какой стороны подует ветер и обрушится мощный ураган.
Королева подняла голову.
— Как задержали эту женщину?
— Она неслась в своём экипаже из Бар-сюр-Об, пытаясь как можно скорее пересечь границу. Но просчиталась всего на один день. Теперь она сидит в Бастилии.
Мария-Антуанетта облегчённо вздохнула.
— Слава Богу! Мне казалось, что я умру прежде, чем её схватят. Наконец откроется истина.
Мадам Кампан промолчала. Она знала, что истина никогда не откроется. Приказ де Рогана предать огню все письма и документы спас ему самому голову. Все улики были уничтожены. Оставалось только одно честное слово королевы, но во Франции мало кто ей верил: её заверения и клятвы для большинства французов были пустыми словами.
Донеслись звуки чьих-то шагов в тенистой аллее. Они приближались. Может, это один из садовников её величества. Но на этих людей они обращали столько же внимания, сколько на кузнечиков в густой пожухлой траве. Шаги приближались, и вот какой-то мужчина шагнул на облитую солнечным светом лужайку и огляделся.
Это был граф де Ферзен. Видимо, что-то очень важное привело его к королеве в столь ранний час. Остановившись перед ней, он сделал глубокий поклон, задев широкополой шляпой траву. Солнечные лучи играли на его белокурых волосах, отражались в ясных голубых глазах. Де Ферзен был истинным рыцарем. Он терпеливо ждал. Наконец королева спросила:
— Месье, что вам угодно?
Он снова низко поклонился.
— Ваше величество, нельзя ли мне сказать вам несколько слов? Преступно терять такую возможность.
— У вас для меня есть нечто важное?
— Мне кажется, это очень важно. Но вам самой обо всём судить.
Королева усталым жестом позволила ему говорить. Мадам Кампан с интересом наблюдала за молодым офицером. Этот человек внушал ей полное доверие, но она знала, что его не любили, даже ненавидели очень многие, принимая его северную скрытность, немногословие и самообладание за презрительное к ним отношение.
У него было много друзей, но не меньше и врагов. Мадам Кампан, считавшая себя его другом, обрадовалась его неожиданному приходу, словно он с собой внёс в запертую, тесную комнату свежую струю воздуха.
Голубка заворковала вновь, но вдруг резко прервала клёкот, словно чтобы не мешать графу говорить.
— Ваше величество, с момента ареста кардинала Версаль просто кишит всевозможными слухами и небылицами. Трудно отличить правду от лжи. Я выслушивал всё, чем меня потчевали как ваши друзья, так и враги. Вам необходимо знать правду, горькую правду, без этого трудно себе представить, что может произойти. Поэтому я счёт своим долгом всё анализировать, отделяя зерна от плевел.
— Не хотите ли вы сказать, месье, что не пощадите ни моих чувств, ни моего королевского звания.
— Да. Но не забывайте — и за то, и за другое я готов отдать свою жизнь.
Он говорил просто и искренне, в его словах не было ни бравады, ни страсти влюблённого. Королева сидела, низко опустив голову.
— Итак, вы хотите оказать мне услугу, — наконец вымолвила она. — В таком случае говорите, ничего не бойтесь. Я найду в себе достаточно мужества, чтобы выслушать вас до конца.
— Ваше величество, вам, конечно, известно, что все при дворе, за небольшим исключением, верят, что вы замешаны во всех этих интригах и что кардинал на самом деле был вашим тайным агентом. Все считают, что де Роган и Ламотт станут «козлами отпущения», а бриллиантовое ожерелье останется у вас.
— Боже мой! — тихо произнесла Мария-Антуанетта. — Да, вы подтверждаете то, чего я так опасалась и что предвидела. Могу сказать вам и мадам Кампан, что изводит меня, почему ночами я не могу сомкнуть глаз. Мне кажется, это — заговор, причём гораздо более широкий и серьёзный, чем мы себе представляли. Может, в нём принимают участие и некоторые нотабли. Меня хотят унизить в глазах короля и французского народа, а при случае и погубить. Я верю, что они спрятали это ожерелье где-нибудь в моих покоях и потом его «случайно» обнаружат в тайнике, и мне — конец! Ну, а после этого у меня отберут детей, наследника и...
Де Ферзен, ударив ладонью по эфесу своей шпаги, расхохотался.
— Что вы, Ваше величество! Что это вы себе вообразили? Это выходящий из ряда вон случай обыкновенного мошенничества, не более того. Да, существовал сговор с целью похищения бриллиантов таких жуликов, как чета Ламотт, и ещё одного негодяя по имени Вилетт.
Порывистость и решимость графа, словно электрический заряд, передались королеве. Она сказала:
— Благодарю вас за искренность. Конечно, это вряд ли возможно, но человек, которому пришлось так сильно пострадать, как мне, от любой лжи приходит в ужас. Пуганая ворона и куста боится. Это вполне естественно. Ну, месье, продолжайте. Выходит, у меня не осталось друзей?
— Да, очень немногие верят вам. Эта неприглядная история усилила грязный поток лжи и клеветы, он заливает весь Париж. Говорят, что эта Ламотт, заключённая сейчас в Бастилию, клянётся довести всё дело до конца и стащить... Могу ли я повторить её мерзкие слова?
— Продолжайте, месье, мне нужно всё знать.
— И стащить ваше величество с трона, если только ей придётся туго.
— Ну, а кардинал?
— Он повторяет, что у него есть письма вашего величества. Более того, он утверждает, что у вас с ним состоялась встреча в Версальском саду и вы заверили его в том, что прошлое забыто и что он может надеяться впредь только на самое лучшее. Полагаясь на ваши обещания, он и приобрёл ожерелье.
— После того как вам стали известны эти грязные инсинуации, вы ещё по-прежнему доверяете мне?
В ответ он лишь улыбнулся.
— Ваше величество, вы знаете, что у кардинала немало могущественных союзников. Мне удалось выяснить, что Конде, Ноай и многие другие знатные семьи заявляют, что не пожалеют ни сил, ни денег, чтобы граф вышел из затруднительного положения незапятнанным. Очень многие из них опасаются, как бы унижение и позор, которым был подвергнут такой аристократ, как представитель рода де Роганов, не бросили тень на всех его близких родственников, не опорочили всё знатное сословие в стране. Эта подлая женщина сейчас у вас в руках, и все её негодяи-сообщники, конечно, получат по заслугам... только не кардинал.
