Страдания царицы были для нея непосильны, и она долгое время оставалась после этого чуждой своему мужу. Потом, хотя опять постепенно восстановились между ними хорошие отношения, но все же по временам царица не разговаривала со своим мужем».
«После трагической смерти Орлова царица целый год посещала его могилу, украшая ее великолепными цветами.
На могиле она много плакала и молилась. Царь не мешал ей».
Вот так подается «истина» от «лиц, заслуживающих безусловного доверия» и посредством стилистических приемов наподобие «поэтому будто бы», «как утверждали», «как передавали»… От каких лиц, от кого стало известно, кто утверждал, кто передавал?
Впрочем, нетрудно догадаться, кого авторы имеют в виду, кто мог поставлять столь интимные подробности из жизни царской четы — это доверенные Вырубова, Распутин и иже с ними. Но из документов следует, что Вырубова и Распутин никогда, ни одной секунды не сомневались в том, что отцом Наследника был Николай. Из этого следует, что либо не они известили Симановича обо всех этих делах, либо все это обыкновенные выдумки недоброжелателей. Скорее всего выдумки. Чьи именно — нетрудно догадаться.
В «Дневнике» Вырубовой авторы дали полный простор своим фантазиям относительно скотской грубости и жестокости последнего российского самодержца. Нарисовали такие картины, в реальность которых не верится. И невольно подозреваются сами авторы в подобных вещах. Читаешь — и волосы дыбом встают: неужели такое водилось за нашим царем? Неужели у Вырубовой, не чаявшей души в царской чете, поднялась рука написать такое о царе, которого она обожала? И хотя не очень‑то верится и в бесконечные восхваления и умиления Жильяра, описавшего, по сути дела, безупречный портрет царя и царской семьи, но и в «писания» продажных авторов «Дневника» Вырубовой тоже не верится. Душа противится верить такому. Это надо патологически ненавидеть Николая, чтобы оставить о нем такие свидетельства. Вот некоторые из них:
«После его ласк я два дня не могу двинуться. Никто не знал, какие они дикие и зловонные. Я думаю, если бы он был просто…, ни одна женщина не отдалась бы ему по любви. Такие, как он, кидаются на женщину только пьяными. Он в это время бывает отвратителен. Он сам мне говорил: «Когда я не пьян, я не могу… Особенно с Мамой».
«Много гадкого и много страшного рассказывает Папа. Я знаю — говорят, что он жесток, но он не жесток, он скорее сумасшедший, и то не всегда — временами. Он может, например, искренне огорчиться, побледнеть, если в его присутствии пихнут ногой котенка (что любит проделы вать Рома), это его взволнует. И тут же может спокойно сказать (если заговорят о лицах, которыя ему неприятны):
— Этих надо расстрелять!
И когда говорит «расстрелять!» — кажется, что убивает словами. И когда слышит о горе впавших в немилость, он счастлив и весел. Он говорит с огорчением:
— Отчего я этого не вижу?!»
«Он с женщиной обращается, как дикий зверь».
«Мама говорит, что после Папы у нея вся спина в синяках и кровь. Это я знаю по себе». (?)
«Между прочим, я присутствовала однажды при случке кабана с молодой свиньей. Это было на фабрике Ко — ва. Мы спрятались с Шуркой и смотрели. И когда кабан вскочил на нее и стал ее мять, и когда она была вся в крови, металась и стонала, Он (царь. — В. Р.) пыхтел… пена… дрожал…»
И так далее и в таком духе.
Когда читаешь эти страницы «Дневника», возникает глубокое чувство омерзения. Но не к «герою», а к авторам. Такое могли придумать ослепленные ненавистью люди. Или просто ненормальные. И приписать авторство Анне Вырубовой. Которая даже под страхом смерти не обронила ни одного худого слова ни о царе, ни о царице. Мало того, Специальной Следственной врачебной комиссией (такое у нее официальное название по документам) признана девственницей. Она и отпета при кончине в Финляндии как девственница. Не нахожу слов, какими можно заклеймить постыдный акт фальсификации «Дневника», какими проклятиями можно было бы осыпать головы авторов, чтоб им хорошенько припекло там, на Том Свете?
Но ни слова, ни проклятия вдогонку им в Мир Иной не пошлешь. Пусть будут им вечные терзания от всенародного нашего презрения. Назовем еще раз этих лиц — Алексей Николаевич Толстой (писатель), П. Е. Щеголев (историк). Что это литературная мистификация, а вернее фальсификация — ясно. Остается выяснить, сколько получили они за эту зловонную стряпню и от кого?..
«Что можно нам по отношению к другим, того нельзя другим по отношению к нам», — главный постулат иудейской морали.
Отстранение Щегловитого прибавило наглости Распутину и К°.
«Впервые в истории России простой провинциальный еврей, — пишет Арон Симанович, — сумел не только попасть к царскому двору, но и влиять на ход государственных дел».
«Уже в провинции я завязал много знакомств в этих кругах и приобрел известный навык в общении с чиновничеством и подкупе их».
К слову:
При весьма хвастливом тоне книги Симановича, надо отдать должное автору — он бывает правдив и даже местами объективен. Например, он действительно добился многого. Задариванием и подкупом. Уже одно то, что при откровенном антисемитизме царя и значительной части высшего света он, простой провинциальный ювелир, смог проникнуть в высшие круги и там создать свое влияние, пусть и не такое уже исключительное, как он пишет, но значительное, — это уже делает ему «честь», это уже феномен. И заслуживает некоего уважения, не говоря уже о том, что представляет несомненный интерес. Хотя бы потому, что его книга — настоящий учебник познания еврейской натуры. Кроме того, автор ее становится в ряд лиц, которые действительно как‑то влияли на ход российской истории и которые, что весьма важно, являются теперь бесценным источником многогранной информации. Потому что исходит из первых рук. Может, не все, о чем пишет Симанович, следует принимать на веру, но многое, чувствуется, идет у него от души и чистого еврейского сердца. Если можно его сердце назвать чистым.
Бесспорно, например, то, как он пробивал себе дорогу в высший свет. Вернее, ко двору. Бесспорно, в каком кругу он вращался, какие условия способствовали его успеху. И особенно ценны его еврейско — патриотические откровения и характеристика личности и жития Распутина. Равно как и свидетельства приемов борьбы евреев за равноправие, их бесстыдство и вероломство. И многое, многое другое. От этих его откровений порой гадко на душе, но не менее гадко и от предательской атмосферы при царском дворе.
Симанович неоднократно напоминает читателю, что он полностью берет на себя ответственность за свои действия, понимая их безнравственность и, таким образом, огораживает своих соплеменников от критики. Он не «выставляет требований признать все его поступки правильными». Он действовал при помощи Распугана, «но на свою личную ответственность и без помощи единоверцев». И эти его оговорки, стремление взять «огонь» на себя — есть мужественный по — своему шаг, Хотя он говорит об этой своей отстраненности, чувствуется, под влиянием и нажимом единоверцев, желающих остаться, как всегда, в тени, подальше от грязных делишек, которые не делают чести евреям, но которыми они всегда грешат. Такова уж тактика и стратегия этого народа. И тут их трудно перебороть. Единственное, что можно противопоставить им — это применять против них их же тактику и стратегию.
Один из сподвижников Симановича, некий Мозес Гинцбург, который «нажил» большие деньги в Порт — Артуре во время войны с Японией, восклицает: «Мы возьмем на себя большой грех, если не используем такую возможность!» (Имеется в виду влияние задобренного и подкупленного ими Распутина. — В. Р.).
Но дело не только в Распутине. Дело и в прогнившей атмосфере в высшем обществе, в которой стало возможно появление и влияние Распутиных. В склонности царской четы к мистике, к вере в сверхъестественные силы. Рыба с головы гниет. Именно здесь, на почве увлечения мистикой, разыгралась одна из самых трагических страниц истории русского общества. Именно отсюда, от царской четы, пошло, словно круги по воде, всеобщее безумие. Именно на почве мистических представлений процветали агинушки, Распутины и симановичи. Здесь, да и в кругу матери-императрицы и великих князей, свила свое гнездо всероссийская беда. Хотя в Старом дворе трезво смотрели на распутинскую чертовщину, понимали всю пагубность мистического безумия. Но там свирепствовали свои амбиции, некоторые из которых играли на руку Симановичу и К°, как, например, разделение России на части; а некоторые — антисемитизм и антираспутинщина — воспринимались остро негативно. И потому именно туда и выплеснул весь яд своего сочинения Арон Симанович. С дичайшей непосредственностью он описывает, как он и его единоверцы ловко направляли страшную силу Распутина против них и вообще против всякого здравого смысла. Что практикуется евреями и по сей день. Там, где здравый смысл, там не могут творить распутины и симановичи. Они совьет себе гнездо дьявольщина. Там, где здравый смысл, там не могут творить только в атмосфере абсурда. Здесь они чувствуют себя, как рыба в воде.
