Жизнь и политика Старого двора, во главе которого стояла мать — императрица (Гневная), их борьба против «Гессенской мухи», как презрительно именовали между собой стародворцы молодую императрицу, нам почти неведомы, а потому трудно сопоставить и рассудить, кто прав, а кто виноват. Кто больше потрудился на развал империи, кто мыслил реально, а кто занимался «верчением стОла» и вызыванием духов, чтоб с ними посоветоваться. Но косвенные данные кое о чем говорят нам. И первое сильное впечатление складывается, когда читаешь книгу все того же Арона Симановича. Его нескрываемая ненависть к Старому царскому двору наводит на размышления.
Одним из самых ненавистных противников еврейской общины Симанович считает великого князя Николая Николаевича в бытность его Верховным Главнокомандующим русской армии во время русско — германской кампании. А возненавидели они его еще за дела в Порт — Артуре, когда он поприжал евреев за беззастенчивый грабеж армейских складов. А потом гонял их на русско — германском фронте. За те же дела. За продажу Германии большой партии сахара через Египет. Ну какой бы главнокомандующий армии не возмутился, если б узнал, что его соотечественники подкармливают противника, в то время как солдаты гибнут во славу Отечества? Кто‑то проливает кровь, а кто‑то наживается на этом.
Ну представим себе, что израильский Премьер узнает, что его злейшему врагу Хусейну какой‑нибудь крупный предприниматель, да еще не еврей, а, положим, араб, продает тайком через подставную страну дефицитное продовольствие, произведенное в Израиле. Каково было бы тому же
Шамиру или Мойше Даяну? Крик подняли бы на весь мир. А тут, поди ж ты, «наживают» на бедах русских солдат деньги, и когда их хватают за руку, — возмущаются и кричат караул. А Симанович понимает это так: «Между тем политика Николая Николаевича становилась все угрожающей и вызвала среди евреев невероятное возбуждение».
Решили собрать совещание с участием Распутина. И нажаловаться ему на Николая Николаевича. Распутин выслушал жалобы евреев и пообещал помочь. «Я предложил, — пишет Симанович, — преподнести подарок в сто тысяч рублей для семьи Распутина. Мое предложение было принято». «На другой день М. Гинцбург внес в один из банков на имена дочерей Распутина по пятьдесят тысяч рублей».
И вот уснащенный таким образом чудотворец включается в борьбу и не с кем‑нибудь, а с великим князем Николаем Николаевичем — Верховным Главнокомандующим армии. Симанович с пристальным вниманием и «удивлением», как он пишет, наблюдает за схваткой. За тем, как Распутин смещает Верховного.
«Распутин обладал особой способностью, — пишет он, — которую он называл своей «силой».
К этому моменту отношения Распутина с Николаем Николаевичем совсем испортились. Этому, кстати, в немалой степени способствовал и сам Симанович. Вот как он это делал.
По тайной просьбе царицы Распутин ходатайствовал перед Николаем Николаевичем за немецких подлинных, которых по той или иной причине приготовили к высылке в Сибирь. Подключился к этому и лично Симанович. Стал подавать от себя прошения Верховному Главнокомандующему. И имел успех. Но потом Верховный заподозрил неладное и на очередное прошение Симановича прислал вдруг телеграмму: «Удовлетворено в последний раз. В случае присылки новых прошений, вышлю в Сибирь».
«Я поспешил к Распутину, — пишет по этому поводу Симанович, — поднял большой шум и горько жаловался на угрозу главнокомандующего. Распутин улыбался. Он успокаивал меня и объяснял все недоразумением. Он решил лично поехать в главную квартиру и там с Верховным Главнокомандующим выяснить это недоразумение.
Он об этом телеграфировал Николаю Николаевичу, но через три часа получил очень определенный ответ: «Если приедешь, то велю тебя повесить».
Ответ Николая Николаевича сильно задел Распутина. С тех пор он носил в себе мысль отомстить Николаю Николаевичу при первом случае».
И Распутин начал входить в свою «силу». «Он ничего не ел, но все время пил мадеру. При этом он был молчалив, часто вскакивал, как будто ловил кого‑то порывистыми движениями рук… грозил кулаком и вскрикивал: «Я ему покажу». Было ясно, что он собирался кому‑то отомстить.
Подобное поведение я уже замечал у него раньше. Злобно он все повторял:
— «Я с ним справлюсь. Я ему покажу».
Распутин как бы погружался в себя. В таком состоянии он мог пребывать весь день. Вечером шел в баню. Приходил очень утомленный и неразговорчивый. Никого не принимал. Шел в свою комнату и там писал записку под подушку. Шел в спальню, клал записку под подушку и долго спал. На записках он писал свои желания и якобы верил, что они исполняются. И они, как правило, исполнялись».
Симанович пишет об этом как бы с верой в то, что это как‑то влияло на события. Конечно же, он отлично понимал, что, проделывая процедуры с вхождением в свою «силу», Распутин явно играл на публику, рассчитывая на то, что Симанович потом растреплется «по секрету всему свету» и это усилит молву о его сверхъестественной силе. Симанович, как и всякий активный еврей, включался в игру.
Наутро «он был оживлен, благожелателен и любезен, — пишет он не без тайной иронии. — В его руках находилась лежавшая ночью под его подушкой записка. Эту записку он растер своими пальцами, когда она превратилась в мелкие кусочки, бросил ее. При этом он сказал мне с любезной улыбкой: «Симанович, ты можешь радоваться. Моя сила победила».
И вот что проделывает хитрый старец. Он звонит царю. Царь берет трубку.
«— Кто там? — спросил Распутин.
Папа:
— Что случилось, отец Григорий?
— Это я не могу по телефону сказать, — пояснил Распутин, — могу ли я приехать?
— Пожалуйста. Я тоже хочу с тобой говорить.
Распутин поехал в Царское Село и был немедленно принят.
Как он потом рассказывал, — пишет Симанович, — разыгралась следующая сцена.
Распутин обнял царя и прижал трижды свою щеку к его, как это он привык делать с людьми, которые были ему симпатичны и приятны. Потом он рассказал царю, что ночью он имел божественное явление. Это явление передало ему, что царь получит после трех дней телеграмму от Верховного Главнокомандующего, в которой будет сказано, что армия обеспечена продовольствием только на три дня».
Если вспомнить деятельность Мозеса Гинцбурга в Порт-Артуре, как они там «шерстили» армейские склады, то нетрудно догадаться, откуда Распутин мог получить информацию о продовольственных запасах в действующей армии. И вот как это преломилось в его эластичном хитром сознании.
«Распутин сел за стол, — рассказывает далее Симанович, — наполнил два стакана мадерой и велел царю пить из его стакана, между тем как он сам пил из царского.
Потом он смешал остатки вина из обоих стаканов в стакане царя и велел ему выпить это вино. Когда царь этими мистическими приготовлениями был достаточно подготовлен, Распутин объявил, чтобы он не верил телеграмме великого князя, которая придет через три дня. Армия имеет достаточно продовольствия. Николай Николаевич желает только вызвать панику и беспорядки в армии и на родине, затем под предлогом недостатка продовольствия! начать отступление и, наконец, занять Петербург и заставйть царя отказаться от престола».
И действительно, через три дня от Верховного Главнокомандующего пришла телеграмма, «которая сообщала, что армия снабжена хлебом только на три дня».
Николай, естественно, был потрясен исполнением предсказания Распутина, и Николай Николаевич был тотчас смещен и отправлен на Кавказ. Командование армией царь принял на себя.
К слову:
Здесь Симанович, конечно же, тешит свое самолюбие, расписывая, как ловко они одурачили царя. Как ловко подстроили «верное» предсказание Распутина. Хотя надо отдать должное им — это «предсказание» было разыграно с величайшим искусством: кто‑то в Ставке Верховного из людей Распутина и Симановича, конечно же, знал истин ное положение с хлебом, но дал Верховному ложную информацию. На основании этой ложной информации Николай Николаевич телеграфировал царю. Тот якобы поверил. Хотя выяснить истинное положение дел с хлебом царю ничего не стоило. Но он выяснять не стал, а нагрянул с проверкой и установил, что хлеба в армии вдоволь. Он наверняка понял, что это был просто розыгрыш, но подумал и решил это использовать в своих расчетах. В противоборстве со Старым двором. Так что считать историю с хлебом истинной причиной отставки Николая Николаевича — наивно. Причины его отстранения гораздо сложнее и серьезнее. Между Старым и Новым дворами борьба за трон накалилась до предела. Царь побаивался смещения, которому весьма способствовало высокое командное положение Николая Николаевича. И ему нужен был предлог, чтобы нанести удар по оппозиции. И он его нанес, используя момент.
И чудесное предсказание Распутина тут играет десятую роль. Хотя сторонники царя и сам он делали вид, что полагаются на божье провидение и предсказание Распутина.
