Капитан Джозеф Эрвин, владевший двумя наиболее резвыми рысаками на Западе — Таннером и Плейбоем, известил, что выставит Таннера против любого коня на открывшихся в Кловер-Боттом скачках, и предложил пари на сумму пять тысяч долларов. Эндрю принял вызов, сделав ставку на Грейхаунда. Рейчэл узнала об этом с сожалением, ибо капитан Эрвин был тестем Чарлза Дикинсона, вложившего половину суммы в пари.
После летней тренировки Грейхаунд опередил в трех забегах по одной миле. Это был день триумфа для Джэксонов: они владели не только наиболее резвыми конями в Теннесси, но и лучшей беговой дорожкой. К вящему облегчению Рейчэл, капитан Эрвин принял поражение как джентльмен, выплатив пять тысяч долларов. А Эндрю, таверна которого была полна народу за несколько дней до скачек, поставил бесплатный сидр и имбирные пряники.
Капитан Эрвин попросил лишь об одном: Эндрю предоставит ему возможность реванша в конце ноября, на этот раз с Плейбоем. Ставка составляла две тысячи долларов и восемьсот долларов штрафных в случае отказа от состязания. Эндрю согласился выставить на скачки Тракстона. Чарлз Дикинсон вновь взял на себя половину ставки тестя и был также наполовину владельцем Плейбоя.
Когда подошло время поставить на стартовую линию Тракстона и Плейбоя, капитан Эрвин сообщил, что Плейбой захромал и что он выплатит восемьсот долларов штрафа. Рейчэл ожидала в карете, в то время как Эндрю пошел в конюшню, чтобы получить штрафные деньги. Прошло достаточно много времени, прежде чем он вернулся с покрасневшим от ярости лицом.
— Ну, Эндрю, что произошло?
— Нечто странное; капитан слишком почтенный человек, чтобы поступить таким образом предумышленно…
— Что он сделал?
— Ну, ты знаешь, мы договорились о списке бумаг для оплаты, все бумаги должны были оплачиваться при предъявлении. Однако капитан Эрвин предложил мне бумаги, которые не будут оплачены ранее следующего января. Я сказал ему, что должен получить половину штрафа в надлежащих бумагах, поскольку я согласился дать такую сумму тренеру, уезжающему в Нашвилл…
— Но ты все мирно уладил? — Ее голос звучал встревоженно. — Ты и капитан Эрвин знали друг друга столько лет.
Эндрю колебался какое-то время, затем обратился к кучеру. Они отправились домой.
— Вмешался Чарлз Дикинсон и предложил свои бумаги на сумму четыреста долларов.
Через два дня после разговора о штрафе в Эрмитаж приехал Томас Овертон. Они слышали, что он мчался с бешеной скоростью курьера, и вышли ему навстречу из строения над ключом, где держали дозревавшие сыры.
— Почему он всегда так отчаянно спешит? — спросила Рейчэл.
— Это его способ создавать волнение.
Томас был прямой противоположностью своего младшего брата, Джона: краснолицый, коренастый, волосатый, с торчащими рыжими бровями и бородой, начинавшейся почти от глаз, и густой шапкой ржаво-рыжих волос. Он был ценным офицером во времена революции и генералом милиции Северной Каролины. Отважный боец, он становился беспокойным и несчастным, когда не было повода для драки. Чете Джэксон было трудно понять, как он мог быть кровным братом Джона.
— Это также всегда удивляло Томаса, — как-то сказал им Джон задумчиво, — но на деле ответ прост: вырастая под его сенью, я выработал в себе органическую неприязнь к громким голосам и задиристости.
Томас буквально вылетел из седла на землю.
— К чему такая спешка? — спросил, усмехаясь, Эндрю.
— Поторопись! Я и так запоздал на два дня. Два дня назад на ипподроме Джон дал мне записку для тебя. Скачки не состоялись, а я болтался около таверны… Думаю, что там крутился и Дикинсон. Он ведь болтун, когда переберет виски…
Рейчэл присела на край пресса для отжимания сыров и задумалась. Опять начинается. В первый раз он обрушился на нас потому, что мы выиграли выборы в милицию; теперь же его задела наша победа на скачках.
— Касалось ли это штрафа? — спросил Эндрю.
— Нет, это о том, что якобы сказала миссис Джэксон на скачках.
Рейчэл подскочила:
— О том, что я сказала? Но я никогда даже не смотрела на мистера Дикинсона…
— Это произошло, когда капитан Эрвин заявил, что Плейбой не может скакать. Кажется, вы повернулись к племяннику Сэнди Донельсону и сказали: «Ну и хорошо, ведь Тракстон обошел бы Плейбоя на такую дистанцию, что Плейбой потерял бы его из виду».
Рейчэл смотрела на Томаса с испугом. Он продолжал:
— Один из друзей мистера Дикинсона услышал ваши слова и повторил их ему. Дикинсон завопил: «Да, на такую дистанцию, на какую оторвалась миссис Джэксон от своего первого мужа, убегая с генералом». Прошу прощения, миссис Джэксон, мэм…
Рейчэл была поражена тем, как точно она угадала, что может случиться. Она посмотрела на Эндрю с отчаянием во взгляде:
— Ой, Эндрю, на сей раз я виновата. Зачем я сделала такое задиристое замечание? Я опростоволосилась. Я нанесла удар по мистеру Дикинсону своим хвастовством, а теперь он отвечает мне ударом.
— Отвечать ударом в порядке вещей, но только острой саблей, честным оружием.
— Очевидно, мистер Дикинсон ведет против нас войну, — беспомощно сказала Рейчэл. — Но, Эндрю, я не могу понять: чем мы его задели? Почему он так нас ненавидит?
— Ты к этому не имеешь отношения. Вызвано все это его амбициями: он хочет стать политическим лидером Нашвилла и считает, что я стою на его пути.
— Но ведь ты больше не занимаешься политикой, Эндрю.
Он презрительно пожал плечами:
— Верно. Но у меня есть друзья… и влияние. Дикинсон считает, что я не гожусь для Теннесси, что я неотесан, представляю собой невежественную деревенщину, которая еще годилась во времена набегов индейцев, когда долина Кумберленда была дикой, что штат выше меня и вообще людей моего склада, и нас следует отстранить, чтобы Теннесси уважали в Вашингтоне.
— Он на самом деле говорил о тебе в таком духе? — недоверчиво спросила она.
— Да.
— И ты не дал ему отпора?
— Нет, он обладает правом противостоять мне в политике.
Она сплела свои пальцы с его пальцами:
— Горжусь тобой, Эндрю.
— Ну, а я не горжусь собой. Я сохранял мир, но единственным результатом этого, как кажется, явилось то, что мистер Дикинсон начинает считать меня трусом. Если бы я пресек его болтовню раньше, он не осмелился бы говорить о нашей женитьбе. Хотелось бы знать, сколько лет жизни он сам себе отмерил?
Тембр голоса Эндрю совершенно изменился. Она взглянула на его лицо: оно потемнело, губы вытянуты в ниточку, а зубы стиснуты.
— Эндрю, ты не станешь с ним драться?
Он разгладил на ее лбу морщины, выдававшие ее тревогу.
— Нет. Сегодня же я схожу к капитану Эрвину и попрошу его использовать свое влияние, чтобы приструнить зятя. Я скажу капитану, что не хочу ссориться с Дикинсоном и что он должен прекратить искать повод для ссоры со мной.
Она взяла его руку и прижала к своей щеке.
Эндрю и Рейчэл встали рано утром и подготовились к встрече — капитан Эрвин обещал привезти с собой в это утро в Эрмитаж своего зятя. Рейчэл подумала: «Как странно, что именно теперь она встретится впервые с Чарлзом Дикинсоном, как могло случиться, что человек стал ее смертельным врагом, даже не видя ее?»
— Я возлагаю большие надежды на эту встречу, — призналась она Эндрю. — Я всегда думала, что людям трудно ненавидеть друг друга, если они встретились хотя бы раз и пожали друг другу руки.
Друзья Рейчэл и члены ее семьи не раз рассказывали ей о Чарлзе Дикинсоне. Дикинсон был одним из наиболее красивых мужчин в долине Кумберленда: у него были тонкие черты лица и широко расставленные большие глаза. Ему было всего двадцать семь лет, и держался он надменно; даже в этот ранний час он был в безупречном костюме из синей нанки, в рубашке из ирландского льняного полотна, его голову украшала широкополая шляпа. Рассказывали, что он изрядно выпивает, но этого не было заметно по его гладкой светлой коже.
С первого взгляда Рейчэл стало ясно, что мистер Дикинсон возненавидел каждый шаг на пути к Эрмитажу, но было ясно и другое: он вынужден слушаться своего тестя — человечка в два раза ниже его и вдвое старше по возрасту, с пучком седых волос, торчавших вертикально почти в центре его головы, и моргающими глазами, глубоко посаженными за выпуклыми костями надбровий. Капитан Эрвин обменялся рукопожатием с Рейчэл, а потом повернулся к зятю и сказал:
— Могу ли я представить мистера Чарлза Дикинсона?
Мистер Дикинсон низко поклонился, не глядя на нее. Она хотела тепло его приветствовать, но нарочито церемонный поклон сделал это невозможным.
— Не хотите ли присесть, джентльмены? — спросила она. — Не желаете ли выпить с дороги?
Дикинсон пристроился на краешке дивана и сидел, словно аршин проглотил. Он взял чашку у Молли, поднес к своим губам, но, не отпив и глотка, поставил ее на столик около себя.
