Достоевский считал, что нельзя обрести счастье ценой слезинки одного ребёнка. Экспериментально доказано семьюдесятью годами жизни нашей страны, что нельзя обрести счастье одного народа ценой несчастий другого. Зачем же снова проверять это в Карабахе, в Фергане, в Оше, в Бурятии?
Национальные формы дружбы
Не может быть свободным народ, угнетающий другой народ. Пока армяне и азербайджанцы будут ненавидеть друг друга, им не достигнуть счастья. Свобода не придёт к балтийским народам, если будут ущемлены некоренные народы. Русские не построят демократического общества, пока в русской речи будут встречаться слова «жид», «чучмек».
Иван Драч сказал, что русские на Украине должны жить лучше, чем в России, евреи — лучше, чем в Израиле, тогда и украинцы на Украине будут жить лучше, чем в Канаде. Если бы армяне применили этот принцип к азербайджанцам в Армении, литовцы к полякам в Литве, эстонцы к русским в Эстонии…
* * *
— Есть ли расовые противоречия в СССР?
— В СССР нет ни белых, ни чёрных, все только красные.
* * *
Идут двое пьяных, навстречу еврей.
— Давай дадим ему по шее.
— А если он нам тоже даст?
— А нам-то за что?
* * *
— Слышал, Абрам, в зоопарке родился жираф!
— А нам за это ничего не будет?
* * *
После смерти Рабиновича тянут в ад, он протестует:
— После такой жизни я заслужил рай!
— После такой жизни тебе ад покажется раем.
О том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, или Плоды просвещения
Оба Вани оказались за одной партой и сразу же подрубились. Они не знали, куда деть цветы, с которыми они пришли первый раз в первый класс. Учительница Дездемона Пантелеймоновна успокоила ребят и пристроила все букеты на подоконнике. На перемене возникла проблема.
— Ваня, у тебя шнурок развязался, упадёшь! — сказал Лёва из их класса, и оба Вани нагнулись, но оказалось, что это касается только одного из них, и Лёва предложил: — Вас нужно различать по отчеству. Как твоего папу зовут?
— Иваном, — ответил Ваня.
— А твоего?
— Никифором, — ответил другой.
— Ну вот и хорошо. Ты будешь Иван Ивановичем, или просто Ваня-чёрненький, а ты Иваном Никифоровичем, или Ваник-беленький.
Вани были неразлучны. Они заступались друг за друга, вместе и уроки делали, и играли. Было интересно съесть конфету, а обёртку искусно сложить втрое, потом ещё поперёк втрое и, заправив один конец бумажки в другой, получить красивый цветной квадратик — фантик. Фантики были денежной системой мальчишеского мира: на них можно было «купить» всё. Игра в фантики состояла в том, что ладонью били о ребро стола, и фантик, лежавший на ладони, катапультировал. Другой мальчик делал то же самое, стараясь, чтобы его фантик накрыл первый, тогда оба фантика становились его собственностью. Фантик из прозрачной бумаги ценился меньше обычных и его называли «жид».
Петя из пятого класса объяснил, что жид — это еврей, а с евреями надо бороться. И тут у обоих Вань появилась первая в жизни гражданская обязанность. В субботу после уроков Петя повёл их бить жидов — спасать Россию. Жидами оказался их товарищ — Лёва. Петя сказал ему, что его сейчас будут бить, потому что он еврей. У Лёвы задрожали губы, и оба Вани на минуту даже засомневались, угрожает ли Лёва России и следует ли его бить. Однако, когда Петя стукнул Лёву по затылку, раздумывать было некогда, и оба Вани ударили кулачками в худенькое тельце мальчика.
— Смотри, жидовская морда, не ябедничай! — предупредил Петя, и ребята ушли.
Так повторялось каждую субботу. Если Лёва отлынивал и не приходил в школу, Петя назначал субботу на понедельник. Лёва не жаловался, не плакал и только закрывал голову руками, когда его били. Безнаказанная жестокость вскоре наскучила обоим Ваням, но отказаться от возложенного на них Петей гражданского долга было неловко. Так всё шло своим чередом, и вдруг случилось нечто непоправимо ужасное.
Дездемона Пантелеймоновна спрашивала номера телефонов учеников и имена-отчества их родителей. Дело дошло до Вани-чёрненького, и он сообщил, что папу зовут Иван Иванович Жуков, а маму — Евгения Соломоновна. Дездемона Пантелеймоновна усмехнулась и сказала:
— Вот тебе и Ваня Жуков!
Вскоре всё окончательно прояснилось. В буфете продавщица недодала Ване-чёрненькому гривеник, и мальчик спросил сдачи.
— Какие сдачи, жиденок? — вознегодовала продавщица и крикнула: — Следующий!
Домой Ваня пришёл со странным предположением:
— Мама, разве я еврей?
— Да.
— Как же я теперь буду жить?
Мать промолчала, а отец сказал:
— Если кто-нибудь назовёт тебя жидом, то сделай так. — Он взял ручку и обломал о стол перо, отчего оно обрело по краям два острия. — И бей куда попало… только не в лицо.
У отца почему-то дрожали губы, точно так же, как у Лёвы, когда от него спасали Россию.
— Хорошо, — с ужасом и надеждой сказал Ваня и рассказал о субботних подзатыльниках Лёве.
— Это неблагородно, — рассудил отец. — Говорят, русский поэт Фет всю жизнь был антисемитом, а в старости узнал, что он сам еврей. С тобой это произошло гораздо раньше.
Рушилась привычная система ценностей, мир обретал новые очертания. Ваня-чёрненький стал рассеян и на уроках отвечал невпопад. Когда Петя в очередной раз повёл мальчиков бить Лёву, никто не обратил внимания, что Ваня шёл насупленный и скучный. Однако когда Петя замахнулся, чтобы дать Лёве оплеуху, Ваня Жуков вдруг схватил ручку, обломил перо о портфель и закричал:
— Не трогай Лёву!
— Ты что, сдурел? — удивился Петя и стукнул Лёву. Ваня-чёрненький всадил перо в Петино плечо и изготовился к новому удару. Петя заплакал и побежал, а за ним Ваник-беленький. Они кричали:
— Жиды, убирайтесь в Израиль!
Лёва испугался больше обычного, а Ваня-чёрненький заплакал, ему стало жалко терять любимого друга Ваника-беленького.
Так ребята вкусили плоды просвещения. Так поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем. Грустно жить на этом свете, господа.
Объявление
«Меняю одну национальность на две судимости».
Порвалась связь людей
«В Узбекистане живут свыше ста пятидесяти тысяч месхетинских турок, выселенных в 1944 году Сталиным из Грузии. Восьмидесятилетняя старуха поёт на турецком языке проклятие „гяуру Сталину“, изгнавшему её народ с родной земли: „Я готова на коленях ползти домой, чтобы умереть там и быть похороненной на месте, где похоронены мои предки“.»
Это было записано мною давно, а в июне 1989 года в Фергане разыгралась трагедия: разъярённая толпа узбеков резала месхетинцев. Незадолго до этого вся страна сочувствовала грузинам после событий в Тбилиси. Однако традиционно великодушные и гостеприимные грузины не предложили ныне изгнанным и из Узбекистана туркам-месхетинцам вернуться в родные места. Конечно, для этого есть свои причины: Грузия сама борется за суверенитет и независимость, а ей «подбрасывают» национальную напряжённость и национальные конфликты, Грузия и без того многонациональна, и процент самих грузин имеет тенденцию понижаться, а месхетинские семьи традиционно более многодетные, в маленькой христианской Грузии месхетинцы добавили бы ещё и конфессионно-религиозные проблемы и противоречия, тянулись бы к соседней Турции и так далее. И всё же…
На смерть!
Умирает антисемит и просит пригласить к нему раввина. Приходит раввин.
— Ребе, обратите меня в иудейскую веру.
— Зачем?
— Хочу, чтоб ещё один жид сдох!
* * *
— Алло! Ваша «Память» утверждает, что жиды продали Россию. Где я могу получить свою долю?
Мой первый конфликт на национальной почве
В начале 50-х годов газеты нагнетали юдофобию. Василий Ардаматский опубликовал фельетон «Пиня из Жмеринки», утверждавший, что все евреи жулики и подонки. Кстати, не только писатели-русские, но и многие писатели-евреи продолжали подавать руку Ардаматскому.
Я вспоминаю начало 53-го года. Через несколько месяцев должен был родиться мой сын. Мы с женой сели в троллейбус, вслед за нами вошёл, видимо, очень начитанный человек и стал близко к тексту фельетона Ардаматского говорить, что он думает о евреях. Троллейбус молчал. Решив, что в его высказываниях не хватает конкретности, разоблачитель испытующе оглядел всех и остановил взгляд на моей жене — по матери она русская, по отцу запорожская казачка. «Из-за них невозможно в троллейбусе проехать! Тебе что, пешком лень пройти? А ну, вали отсюда!» — и он стал выталкивать мою жену в двери. Человек был высоким и, возможно, сильным, и я не знаю, как это получилось, но я ударом ноги вышиб его из троллейбуса. Народ продолжал молчать. Водитель захлопнул двери, и мы поехали дальше.
