Стуча по каменным ступенькам башмаками, юноша очень долго вел за собой Тевкелева. Когда они оказались перед высокой дубовой дверью, юноша оставил посетителя в одиночестве.
Тевкелев перешагнул через порог, и тотчас же кто-то незримый заиграл на свирели — мелодия была веселая и нежная. Он в растерянности остановился, оглянулся на легкий шум: из глубины зала на него надвигалось громоздкое кресло на колесах.
В кресле сидел человек будто без возраста и пола, бесцветный и неприметный. Какой-то странный, необычный на вид. Худым его не назовешь - он еле вмещался в каталку. Полным тоже не назовешь — лицо костлявое, изможденное. О росте и телосложении судить трудно: руки длинные, а вот шея и голова покоятся на низкой спинке кресла. Глаза в густой сети морщин, но блестят молодо, как и белые зубы.
- Проходите, господин Кутлык Мамет Мамашев! - прозвучал бодрый, энергичный голос.
Собственные имя и фамилия резанули ухо, показались Тевкелеву незнакомыми, чужими какими-то. В столице никто не называл его мусульманским именем, а величали на русский манер Алексеем Ивановичем Тевкелевым. Он не ожидал, что его первородное имя, которое он и сам-то почти забыл, известно вице-канцлеру.
— Я слышал от людей, что вы знаете наизусть коран, ведь вы мусульманин?
— Нет, я христианин, прихожанин православной церкви.
— Да, да, конечно, у нас нет никакого сомнения в том, что вы истинный православный. — Остерман выдержал красноречивую паузу. - Вы, должно быть, недурно знаете и Уфу. Вы ведь из тех мест?
— Да, мои предки — выходцы оттуда.
— Тогда, господин Кутлык Мамет Мамашев, почему бы вам не посетить земли ваших предков, не отдохнуть там, а? - хитро прищурился Остерман и долго не спускал глаз с собеседника.
Тевкелев едва унял нервную дрожь: «Что ответить, как реагировать на слова вице-канцлера? Что это значит — отдохнуть на земле предков? Отдохнуть в пору, когда пред ставители знатных родов, считавшиеся еще недавно золотыми столпами империи, сделавшие Россию великой Россией, гниют заживо в темных подземельях монастырей у Белого моря? Когда ссылка в далекие края почитается благом — все лучше, чем смерть от руки палача... Стало быть, бог не забыл его, приблудного толмача, сжалился над ним! Значит, он вызван сюда не по доносу какого-нибудь недоброжелателя, не по оговору: «Слышал собственными ушами, как толмач Коллегии иностранных дел господин Алексей Тевкелев в давнем калмыцком и недавнем персидском походе или во время экспедиции Бековича-Черкасского изрыгал хулу на императора или империю или еще на кого-то или что-то!..»
Тысячу раз благодари, Тевкелев, бога милостивого, милосердного, что направишься не на суровый Север, а под опеку уфимского воеводы. По нынешнем временам — все благо, все удача, кроме топора палача и петли на виселице.
Не тяни, не медли, воскликни: «Слушаюсь и повинуюсь!» Ибо стоишь ты и дрожишь перед Андреем Ивановичем Остерманом, третьим в империи человеком, одним из держателей судьбы России, хоть и сидит он в кресле закутанный в пуховый платок и не поймешь сразу — мужчина перед тобой или баба... Вице-канцлер, граф Андрей Иванович Остерман перед тобой: кланяйся и соглашайся и благодари!..»
— Ваше сиятельство, готов отправиться туда, куда прикажет ее величество государыня!
— Конечно, конечно, — равнодушно обронил вице-канцлер. Закрыл глаза, задумался, будто задремал даже. — Отправляйтесь, голубчик, к себе в Коллегию, — голос Остермана зазвучал неожиданно тепло. — Ступайте, там узнаете обо всем. Будьте здоровы, голубчик!
Тевкелев вышел из зала как во сне. Он тихонько прикрыл дверь, оборвалась игра свирели, и перед ним как призрак возник ухмылявшийся белобрысый юноша.
Когда Тевкелев оказался за узорчатой железной оградой дома Остермана, до него опять донеслась веселая нежная мелодия.
Все, что произошло с ним сегодня, было загадочно, неправдоподобно, нереально. Кириллов начал загадкой, Остерман загадкой и кончил.
Постепенно мысли Тевкелева обрели ясность, и он успокоился: его ждет дальняя дорога по делам и, судя по тому, что беседовал с ним вице-канцлер, по делам важным. Очень важным. Тевкелев еще раз возблагодарил бога за то, что голова его осталась пока целехонькой. Значит — суждено ему еще ходить по этой земле.
...Так вот и привели Тевкелева те загадочные разговоры в эту бесплодную, бескрайнюю степь.
Степи были для него не внове. Его предки вышли из башкирских земель, приняли христианство, постепенно обрусели и уже долгие годы служили русским царям. В любом деле, имевшем касательство к отношениям России с восточными странами, все Тевкелевы были царям советчиками, ходили в первых толмачах.
Особенно продвинулся по службе Алексей Иванович. Надобно кого послать в Персию, Крым, к туркам, башкирам, калмыкам - первым на ум сиятельным вельможам приходил он. Вот, оказалось, и к казахам, когда возникла в том нужда, послали его.
Куда только не приводила Тевкелева служба! Все дороги от Уральских до Кавказских гор изъездил он. Был и в числе тех, кто сопровождал Петра Великого в Азов, в персидском походе. Шесть месяцев гостил в орде калмыцкого хана Аюке, вместе с мурзой Даулеткереем изучал северное и восточное побережья Каспийского моря. Пролегали его маршруты и через казахские степи. И вот снова он едет по казахской земле. Что ждет его там? Неизвестно. Внимательно, не упуская ни единого слова, Тевкелев слушал рассказы сопровождающих его посланцев хана, их разговоры между собой. Но рассказы рассказами, а он имел обыкновение не принимать на веру чужие слова и чужие суждения. Увидит все своими глазами, тогда и делает выводы.
По прихоти судьбы казахи были народом, с которым Россия имела давние и тесные отношения, и все же народом, мало ей известным. О казахах в России знали мало, даже называли их в империи по-разному: и казахами, и кайсаками, и киргиз-кайсаками. Русские люди, побывавшие когда-то в степи, оставляли о казахах рассказы и суждения противоречивые и путаные.
Одни считали их смелыми и отважными, другие — трусливыми. Одни писали, что казахи искренние и правдивые, другие же, наоборот, ругали за лживость: «О земле недосягаемой им ничего не стоит сказать — да вот она, под носом!..» Чего только не было сказало об этом народе: опрометчивые, как дети; коварные, как змеи, даже копьем не прощупаешь, что у них на уме; числа им нет; мало их, что волос в жиденькой бороденке... И правит-то ими один хан, умный и властный... И ханов-то у них, что холмов песчаных... И живут-то они, не признавая ни хана, ни бога, ни черта, ладят лишь с диким зверьем в своей дикой степи... И вообще-то, хоть сами они двуногие, в развитии своем недалеко ушли от четвероногих...
Поистине, россияне не имели более незнакомого и загадочного соседа, чем казахи. И разгадать этот народ для империи, понять его судьбу, кажется, поручила ему, мурзе Мамету, Алексею Тевкелеву...
Посол очнулся от задумчивости, поднял голову. Глаза его вновь увидели плоское, голое однообразное пространство. Оно чем-то напомнило ему морскую гладь, наверно, своим полуденным воздухом, дрожащим и колыхающимся. Степь огромна — дух захватывает от этой колыхающейся неоглядной пустоты. Она пробуждает в нем воспоминания о чем-то существенном, важном, что происходило с ним когда-то. И рождает испытанное им когда-то ощущение огромности, необъятности - и страха перед этой огромностью и необъятностью...
Да, да, конечно, было это во время персидского похода, в 1722 году.
Синий простор Каспия закрывали собою белые паруса следовавших друг за другом русских кораблей. Почувствовав дурноту от тошнотворной смеси табачного дыма, лекарств, спертого воздуха, Тевкелев выбрался из трюма, переполненного ранеными, на палубу. Он подставил грудь встречному ветру, жадно дыша свежим воздухом, любуясь чистотой, первозданностью моря.
С флагманского корабля спустили лодку. На веслах сидели десять бравых гребцов. Они стали быстро приближаться к носу корабля, на котором находился Тевкелев. Лодка подплыла к самому борту, и один из гребцов закричал во все горло:
— Толмача Тевкелева — к государю!
Сердце Алексея Ивановича бешено заколотилось. Он спустился по веревочной лестнице в лодку. Каждый раз, когда царь Петр вызывал его к себе, Тевкелев испытывал сладкий ужас.
Несколько дней на море штормило, но теперь Каспий успокоился. Еще вчера свирепствовавшие могучие волны ласкали сегодня борта стремительных русских кораблей, льнули доверчиво, как дети... День был на удивление тихий и ясный, море — спокойное и умиротворенное...
Царь был хмур. Уперевшись длинными ногами в борт, сплетя пальцы рук, он стоял в глубокой задумчивости. Однако шаловливому морскому ветру насупленные брови государя, видно, не указ — знай себе налетает, теребит, лохматит его усы и волосы.
— Подойди ко мне! - позвал царь Тевкелева.
— Слушаюсь, ваше величество!
