Стоп.
Торможу так резко, что сзади в меня чуть не влетает ехавшая следом машина. Тормоза визжат. Стою, не двигаясь с места.
— Rapariga! Foda-se! Caralho! [9]
Чуть не въехавшее в зад моего «Мини Купера» такси объезжает меня, высунувшийся из окна водитель выдает тираду, которую можно и не переводить, и так понятно, что на чем свет склоняет женщин за рулем.
— Вай томар ну ку! [10] — автоматически выдаю ругательство на португальском. Откуда я это помню?
Откуда помню… В молодежной редакции работали парни, пришедшие с Иновещания, учили друг друга и меня ругаться на языках, которые знали. Один из тогдашних коллег, Сережка, и научил португальскому ругательству! Сережка до телевидения работал на Иновещании и в МГИМО учил португальский! Сережка знает португальский! Если за столько лет не забыл, надеюсь, в МГИМО хорошо учили.
Съезжаю на обочину. Нахожу Сережкин номер, отправляю звуковой файл с пугающе громким шепотом в «Голосе океана» и бормотанием Профессора Жозе с припиской, что перевод мне нужен срочно. И еду дальше.
На Сагреше уже совсем темно. Фонарей на мысе нет, лишь свет маяка позволяет разглядеть очертания. Надеяться в темноте найти телефон на всем расстоянии от парковки до «Голоса океана» — как искать иголку даже не в стоге сена, а на этом же самом расстоянии. Тем более почва каменистая, столько уступов, телефон может скрываться за любым из них. Все не обойти.
Говорят, чтобы найти кошку, нужно мыслить как кошка. Чтобы найти телефон Профессора Жозе, нужно мыслить как Профессор Жозе. Войти в его шкуру, как вхожу в тела и образ мыслей своих героев, когда пишу сценарии и романы.
Итак, Профессор Жозе встречается с сеньором Тиензу в общем лаундже на верхнем этаже. Что-то происходит. Профессор Жозе видит или не видит, что Тиензу падает с крыши. Профессор Жозе пытается скрыться из «Барракуды», и это ему удается. Но едет он не прятаться от полиции, а в странное место — продуваемое всеми ветрами, открытое со всех сторон. Для чего он едет на Сагреш? Кто назначил ему там встречу? И почему там? Чтобы все просматривалось со всех сторон? Чтобы исподтишка не подойти. Тогда как он не учитывает «Голос океана»? Или он, как и я, последний раз до этого был на мысе, когда никакой звуковой инсталляции еще не было и ему казалось, что мыс весь как на ладони?
Так или иначе, что-то толкает его в лабиринт. Что толкает, пока непонятно, но толкает. Он идет туда, однако понимает опасность. Опасность сведениям, которые он нашел и которые хранятся в телефоне, в ноуте или в облаке, куда посторонний может зайти только с его телефона или ноута, где уже введены пароли. И тогда Профессор Жозе не бросает телефон куда попало, так как телефон может разбиться о здешние каменные выступы. Он осторожно кладет его где-то неподалеку от входа. Чтобы, выйдя из лабиринта, забрать.
Значит, нужно осматривать все ложбинки около «Голоса океана».
Телефон находится на удивление быстро. Даже неинтересно.
Стоит только начать обход вокруг и без того заспираленного лабиринта, постепенно расширяя круги, как на третьем витке айфон Профессора Жозе отражает свет фонарика моего телефона. На «месте преступления» внутри лабиринта полиция осмотр провела, «ничего не обнаружила» и, может, даже снаружи вокруг стен прошлась, но на три шага в сторону сил и желания уже не нашлось — спешили смотреть футбол. А телефон вот он.
Достаю из сумки салфетку, чтобы не затереть отпечатки, если они будут важны.
Отвезти сеньору Комиссариу? Быстро гуглю, так и есть, в матче «Бенфика» — «Порту» пошло дополнительное время. Телефон Профессора Жозе я, конечно, отдам Комиссариу, но почему я должна делать это сегодня? Никто не заставлял меня искать его в темноте. Могла поехать спозаранку.
Телефон отдам, только сама посмотрю. Только как подобрать пароль? Сколько там попыток до того, как айфон заблокируется, — десять? Или шесть? И как я за шесть попыток пароль подберу? Вряд ли Профессор Жозе сделал паролем свое имя или дату рождения.
Лучше сейчас поскорее уехать с мыса. Вдруг не только мне пришло в голову «мыслить как кошка», вдруг еще кто-то здесь же в темноте бродит. Про пароль подумаю позже. С дочкой посоветуюсь — ее поколение Игреков в цифровой среде мыслит лучше нас, Иксов.
Посоветоваться не получается. Дочка встречает почти на пороге «Барракуды», просит машину, ей срочно нужно в Лиссабон, что-то там у нее горит по работе. Что стряслось, рассказать так и не успевает. Или не хочет. Уезжает, чмокнув в щеку, — уже хорошо. Мое «Люблю тебя» опять повисает в воздухе.
Мать и дочь. Всегда ли это равнозаряженные частицы, которые при любом сближении отталкиваются? Или это только у нас так случилось? Принесла ли я дочь в жертву личному счастью? Мы же были одним целым с ней, пока она была совсем маленькой. А потом…
Не уйди отец из ее жизни так рано, и он бы сейчас казался ей старым пнем, как кажусь теперь я. Но он навсегда на невидимом пьедестале. Навсегда молод. И безупречен. Как легенда.
И что мне нужно было делать, похоронить свою любовь, чтобы жить только дочкой? Почему она настолько в штыки приняла моего нового мужа? Сколько детей растут с отчимами, и все отлично. Муж всегда к ней очень расположен, но…
Если бы не первая свекровь, все могло бы сложиться лучше. Хотя ее можно понять, не могла простить мне новой жизни без ее сына. Простить не могла и дочку настроила. Хотя… Первой свекрови уже лет десять как нет, а холод между нами с дочкой не проходит — только потепление наметится, как опять что-то не то.
Сколько лет, а я все не могу понять почему. Но если раньше взвивалась и почти истерила «за что?», теперь пора бы понять «для чего». Для чего мне все случившееся дано? Потеря главной любви для того, чтобы родилась дочка. Обретение этой любви спустя столько лет, чтобы родились сыновья. Но что я сделала не так, что счастливо сложилось все, кроме наших отношений с дочкой? Или что не сделала?
Иду к Мануэле — матч, надо полагать, уже закончился, надо же спросить, чей горчичного цвета «Фиат» на парковке.
— «Фиат»? — переспрашивает консьержка. — «Фиат» не заметила. Наверное, сеньора Луиша. Отца убитой. Он сегодня приехал.
Двадцать четвертое апреля
Эва
Португалия. Лиссабон. 24 апреля 1974 года
19:30
На развод она подала в конце марта. Луиш все еще не верил, что его тихая жена затеяла это все всерьез.
— Кто ты без меня!
Забытый еще в Новый год ключ Эва ему так и не вернула. Больше месяца он ждал, что жена, как водится, начнет искать его и умолять вернуться. Не дождался. Вызвал слесаря и вскрыл замок входной двери.
— Я здесь хозяин.
Жизнь стала окончательно невозможной.
Юрист, которого рекоменовал ей директор Гонсальвеш, заверил, что если кредит на квартиру оформлен на нее, а у Луиша за последние годы доходов нет, то у них хорошие шансы выиграть дело в суде. Надо подавать на развод и раздел имущества, иначе Луиш оставит их с дочками на улице с невыплаченным кредитом.
— От тебя пахнет мужиками! — кричит муж по вечерам, когда она после эфиров возвращается с телестанции.
Эва все чаще засыпает в комнате дочек, прижавшись к девочкам, приказывая себе не рыдать — завтра будут отеки вокруг глаз, никакому гриму не скрыть.
Вместе они не спят с прошлого декабря. Вернувшись домой, Луиш с угрозами и ласками пробовал взять причитающееся. Один раз сдалась, уступила, испугалась нового фингала под глазом, который наутро придется замазывать. Ничего не вышло. Почувствовала себя как змея, которая сбросила кожу, — кожа остыла, сжалась, а в нее нужно обратно влезть. Обратно не получится.
В той попытке возвращения к семейной жизни не было ни любви, ни страха, который добавляет энергии. Ничего не было. Даже то, что у Эвы несколько месяцев не было мужчины, а рядом был тот самый, с которым и только с которым она в своей жизни занималась любовью, не срабатывало. Сухо. И холодно.
