Мысли Дамяна были прерваны появлением Стамо, командира штабной охраны. Дамян показал ему на молодого офицера в расстегнутой шинели, который вел большую собаку. Собаку надо подстрелить первой:
— Возьми на мушку…
— Кого?
— Вначале собаку…
Это были последние в их рядах слова перед боем. Ободренные появлением солдат, полицейские двинулись прямо на лагерь. Занявшие опушку леса партизаны, невероятным усилием сдерживая себя, подпустили их на десять шагов и только тогда открыли огонь. В первой шеренге уцелело всего несколько человек — из тех, что бросились по снежному склону к источнику. Теперь надо спешить. Дамян приказал взять оружие убитых, пока каратели не пришли в себя и не перегруппировались для новой атаки. Оружие было весьма кстати. Два автомата, десять новеньких винтовок и столько же пистолетов. Все это тут же разошлось по партизанской цепочке и обрадовало плохо вооруженных людей. С трех полицейских, которые лежали поближе, успели снять форму. Может пригодиться. Сейчас времени для переодевания не было, солдаты приближались. Со стороны хребта стучал тяжелый пулемет. Дамян хорошо изучил местность, окружавшую лагерь. Со стороны старого бука враг пройти не сможет, но и для отхода этот путь не годится: во-первых, место совсем голое, во-вторых, окружено глубокими сугробами. Остается дорога к скале. Нужно хорошо охранять ее: если враг успеет захватить Острый Верх, этот путь будет перекрыт. Сейчас там залег Карата со своим отделением самых опытных, испытанных в боях партизан. Он нарочно пошел к источнику, чтобы запутать преследователей, а на Острый Верх свернул с северной стороны. Эта хитрость позволила ему выиграть время. Скорей всего, его пулемет уже на позиции.
Пулеметов в отряде было два, второй дали комиссару, ушедшему в лагерь Медвежьи Уши. Пулеметы эти принесли пятеро солдат, бежавших из Беломорья. Вел их Балю, дальний родич Дамяна. Шли они наугад, не имея никакой связи с партизанами. Думали добраться до знакомого села. Случайно о них узнал Кладовщик, посланный за продуктами. Сыровар, у которого останавливались партизаны, сообщил им, что в округе бродят пятеро солдат с пулеметами. Выдают себя за солдат подразделения регулярной армии, в чем он сильно сомневается: с чего бы им тогда, едва запасшись едой, сразу прятаться в лесу? Он даже немного последил за ними и понял, что никакое это не подразделение, а горстка дезертиров, не знающих, куда им приткнуться. Сыровар, который был ятаком, с нетерпением ожидал партизан, чтобы рассказать им о бродягах. Кладовщик нашел их и, обезоруженных, привел в лагерь. Можно было представить себе восторг партизан! Они радовались не только пополнению, но и новеньким, отливавшим синевой пулеметам.
Сейчас Дамян лежал и ждал, что вот-вот услышит голос «партизанки». Так они называли пулемет, который был в эту минуту где-то наверху, в руках Балю, и наверняка готовился запеть свою песню… А солдаты приближались. Стамен уже взял собаку на мушку. Она рвалась вперед с поводка, встав на задние лапы. Крупная, серая, с ушами торчком, готовая влететь по отвесному скату в лес. От пули пес завертелся, словно хотел поймать свой хвост, и грохнулся на землю. Офицер не стал ждать второго выстрела. Он бросился в снег и зарылся головой в тело собаки.
Солдаты подумали, что командир убит, и замерли на месте.
— По солдатам только в крайнем случае, — прошептал Дамян. Приказ командира обошел лежащих полукругом партизан. Смерть собаки заставила врагов быть осторожнее. Офицер подал знак следовать за ним. Двигаясь короткими перебежками, солдаты устремились к редкому подлеску, хотя он выглядел довольно слабым прикрытием. Партизаны дождались, пока они приблизятся, и в напряженной тишине прозвучали слова Дамяна:
— Солдаты! Против кого вы идете? Не стреляйте в своих братьев! Солдаты…
Залп заглушил его слова. Растерявшиеся было полицейские и солдаты опомнились. Разорвалось несколько мин. Далекое прерывистое «ура» разлилось по белому снегу и захлебнулось в раскатистой пулеметной очереди. Это объявилась «партизанка». Она била во фланг, но враги еще не осознали ее присутствия. Только солдаты на левом фланге пригнулись и бросились в сторону, чтобы перевалить через снежный хребет и укрыться за ним. Ага, понял Дамян, Карата обеспечил путь к отступлению. Теперь оставалось дотянуть до темноты. Нападающие вели себя осторожно. Они открыли частую стрельбу из-за укрытия. Солдаты, укрывшиеся в подлеске, стреляли реже. Ясно слышалась брань командиров, которые пытались поднять их в атаку. Только когда начали ухать минометы, Дамян решил отступить. У него было уже несколько убитых и двое раненых. Первое и четвертое отделение получили приказ занять позиции возле самого лагеря. Когда стемнело, начали отступать и остальные. Только Стамен с пятью товарищами остались для прикрытия.
Дамян бежал пригнувшись и думал о завтрашнем дне. Такое начало не предвещало ничего хорошего. Самым страшным врагом был снег. Никак не избежать его предательства. Нужно быстрее добраться до равнины, где снег, вероятно, уже сошел. Следя за тем, чтобы не попасть под огонь полицейских, командир вел людей за собой, то и дело поторапливая. У него было ощущение, что в окрестностях полным-полно солдат и полицейских. Раз уж они притащили сюда миномет, дела предстоят нешуточные…
10
Поезд набирал скорость. Он уже преодолел возвышенность и устремился в долину. Зеленые горы вдруг стали отступать, уменьшаться и, словно чем-то напуганные, совсем исчезли в хвосте поезда. Капитан Борис Развигоров сидел у окна и вяло провожал взглядом изрезанные межами поля. Достал из кармана своего офицерского кителя пачку «Товмасян», затянулся. Сидевшая напротив перезрелая дама бросала на него укоризненные взгляды, но он притворился, что не замечает их. Вагон офицерский, женщина, вероятно, доводится супругой какому-нибудь высокому чину, но после всего случившегося Развигорову было на все и всех наплевать. Он снова затянулся и выпустил дым, который заполнил тесное купе. Это был явный вызов и даме, и двум ехавшим в купе поручикам, и всему свету. Так, во всяком случае, он думал, хотя дама приняла это за обычную некультурность, а поручики — за привилегию старшего по званию, который ни с чем не желает считаться.
Борис курил, а мысли его, как назло, возвращались к недавним событиям. Замена Константина Лукаша генералом Трифоновым плохо сказалась на его карьере. Поначалу он отнесся к штабным перемещениям равнодушно, даже посмеивался в душе. С тех пор как его отец отказался от министерского портфеля, начальник штаба стал относиться к своему личному помощнику капитану Развигорову подозрительно. Отправил его к генералу Янчулеву. Янчулев тоже принял его неохотно. Ничего ему не поручал, смотрел на него как на маменькина сынка, лишившегося протекции. Считал не способным ни на что, кроме игры в бридж, — видел, как он приходит на службу с опухшими от недосыпания глазами. Однажды и вовсе не сумел скрыть своего пренебрежения, назвав Бориса неудачливым карьеристом! В тот раз Янчулев вызвал его, чтобы отчитать за невыполненное поручение. Борис не торопился его выполнять, сочтя оскорбительно мелким. Он решил, что заместитель начальника штаба вызывает его для объяснений, но тот встретил капитана настоящим разносом. И когда генерал назвал его неудачливым карьеристом, Борис не выдержал. Лицо его запылало, обида требовала удовлетворения, он понял, что если сейчас не защитит свою честь, то будет презирать себя всю жизнь. Он стиснул зубы, и, когда разъяренный генерал на мгновение замолк, капитан по всем правилам устава, высосавшего всю его молодость, отрапортовал:
— Господин генерал-майор, прошу освободить меня от занимаемой должности и направить в одну из действующих частей. Я солдат Его величества и Болгарии, а не карьерист!
Генерал-майор в первый миг был ошеломлен такой дерзостью, но тут же пришел в себя и сквозь зубы процедил:
— Капитан Развигоров, считайте, что ваша просьба удовлетворена!
Сейчас капитан ехал к месту своего назначения. Приказ лежал в кармане вместе с пачкой папирос, и уязвленное честолюбие делало капитана мрачным и беспардонным. Утешало его только то, что Лукаш и Янчулев были смещены. Дома он ничего не сказал о переводе в часть. Боялся, что отец станет искать какие-нибудь пути к новому начальнику штаба, генералу Трифонову, а это подтвердило бы слова генерала Янчулева о карьеризме. Борис Развигоров покидал столицу со страхом и в то же время с некоторым облегчением. В последние месяцы он действительно работал спустя рукава. Вечера, проведенные за игрой в бридж, в веселой пьяной компании, сделали его ленивым и раздражительным. Кроме того, он проиграл в карты довольно большую сумму денег, и его, как должника, не оставляли в покое. Наверно, партнеры тоже приложили руку к тому, что у начальства сложилось такое отрицательное к нему отношение. Одним из партнеров был адъютант заместителя начальника штаба. Неудивительно, если и он подливал масла в огонь.
