Бироны почти с первых же дней правления императрицы Анны поселились во дворце. Первую половину дня Анна, одетая в простое платье с черным корсажем, непричесанная и неубранная, проводит с Бенигной Бирон и детьми. Вместе с фаворитом они садятся за обеденный стол, когда обеим женщинам приходится прилагать немало усилий, чтобы вывести фаворита из его обычного язвительно-раздраженного состояния. На третий год правления Анны Бирон не пытается скрывать своего полного равнодушия к ней, сдерживая себя только в проявлениях недовольства. Он гораздо более обеспокоен налаживанием добрых отношений с придворной знатью, и особенно с цесаревной Елизаветой. Но об этом в свое время.
Итак, герцогиня Екатерина заметно сторонилась сестры, хотя та всячески искала сближения и почти заискивала перед нею. Картина поразительная, если принять во внимание надменный и неуступчивый характер императрицы. Анна усиленно вела разговоры о престолонаследии, стараясь заинтересовать в них герцогиню. Трудно сказать, была ли Екатерина действительно безразлична к этому вопросу или все же видела иное его разрешение, чем то, которое имела в виду императрица.
Собственно, речь шла о дочери герцогини – принцессе Мекленбургской Елизавете-Екатерине-Христине. Императрица Анна, слишком предусмотрительная и подозрительная в вопросах власти, чтобы завещать престол непосредственно какому-то реальному лицу, обсуждала вариант назначения наследником возможного сына принцессы от возможного ее брака. Вполне вероятно, герцогиню Екатерину раздражал самый характер подобных разговоров, поскольку не делалось никаких конкретных шагов ни в отношении крещения принцессы в православную веру – по рождению она принадлежит к протестантской церкви, ни в отношении назначения определенной кандидатуры жениха. Ни для кого не составляет секрета, что императрица не выносит никаких детей, за исключением потомства Бирона.
Последнее время герцогиня вместе с принцессой жили в собственном дворце, а во время пребывания двора в Москве ограничивались своим городским домом, избегая Измайлова. Говорят, что к весне этого года напряженность в отношениях сестер достигла своего апогея. Герцогиня Екатерина выступала в защиту лиц из окружения царевны Прасковьи, которых императрица одного за другим арестовывала и передавала в руки тайного сыска. Вмешательство герцогини приводило к отсрочкам, но никого не могло спасти. В этом отношении Анна способна проявлять ошеломляющую жестокость. Какое счастье, что все мои письма я имею возможность отправлять тебе с доверенными лицами, иначе судьба моего мужа как дипломата была бы предрешена. Вся российская почта передана императрицей в руки некоего барона Аша, служившего еще при курляндском дворе. В качестве почт-директора этот ужасный человек с походкой лисы и личиком престарелой обезьяны имеет право на перлюстрацию всей почты и обо всем, что представляется ему опасным, лично докладывает Анне. Но я опять отвлеклась. Мне представляется, что только сложившаяся ситуация вынудила императрицу Анну пойти на принятие принцессой Мекленбургской православия. Эта торжественная церемония состоялась в нынешнем мае, после чего принцесса, получившая имя Анны Леопольдовны в честь императрицы, была поселена во дворце. Меньше чем через месяц ее мать скоропостижно умерла. Отныне будущая родительница предполагаемого наследника находится в полной зависимости от императрицы. Хотя до нынешнего времени принцесса вела совершенно неприметное существование, ее жалеют, так как Анна не скрывает своей неприязни к ней и не упускает случая нанести своей племяннице удар по самолюбию. В Петербурге широкое хождение имеет книга Липсия о древних императрицах. В коварном и изменчивом нраве Клеопатры и Мессалины усматривают большое сходство с характером Анны, хотя о внешнем, даже самом отдаленном подобии не приходится и говорить. Фаворит, по-видимому, не интригует против принцессы, зато становится постоянно на защиту цесаревны Елизаветы, провоцируя тем настоящую ненависть Анны к своей двоюродной сестре. Скорее всего, за этим скрывается определенный расчет, хотя некоторые склонны думать, что это единственный случай, когда фаворит уступает своей сердечной слабости.
Петербург
Дворец цесаревны Елизаветы Петровны
Цесаревна Елизавета Петровна, Мавра Шувалова, архитектор Петр Трезини
– Матушка Елизавета Петровна, архитект Трезин приехал.
– Вот как хорошо, Маврушка, как расчудесно! А ты все толковала, что поопасится, гневу царицыного испугается, ан не испугался, приехал, голубчик мой. Благодарствуй, Петруша, что потрудился.
– За честь почел волю вашу исполнить, ваше высочество.
– Эх, Петруша, было высочество при папеньке да при маменьке, а теперь, видишь, слава одна. Царства моего наберется деревенька да двор в Александровой слободе. Бывал ты там когда?
– Не имел счастья, цесаревна.
– Уж и счастья! Это я приобыкла – от царского двора подале, к монастырю, куда меня норовят пристроить, поближе. А тебе после Петербурга да стран европейских у нас не покажется, ой не покажется!
– Как можно, государыня, где вы, там и праздник
– Да полно тебе. Деревня деревней, разве что дом на Торговую площадь глядит. Иной раз к окошку подойдешь, все развлечешься: там мужики торг ведут, там у кабака пьяницы дерутся, бабы сплетни плетут. А то не жизнь – чистый сон после парной.
– И придумаешь же ты, Лизавета Петровна! Это почему же после парной?
– А потому, Маврушка, что после парной спать не спишь, а рукой не пошевелишь – томно, леностно, да и интересу ни к чему нет.
– Не греши, цесаревна, не греши. Будто уж и развлечений никаких нет. И на охоту ездишь, и с девками своими обычаем песни играешь. Без театральных представлениев тоже не обходится.
– А как же, а как же, Петруша, такой потехи ты и впрямь не видал. Из мочалы бороды делаем, замест париков шапки бараньи берем, тулупы выворачиваем, у баб паневы да платки берем – все в дело идет. Другого-то ничего нету.
– Да что ты, Лизавета Петровна, в самом деле про мочало. А что у актеров, не понарошку все, что ли? Лучше скажи, чего представляем. Ведь сами сочиняем, господам сочинителям денег не платим, в ножки не кланяемся. Про принцессу Лавру, например, чем не пиеса?
– Это что же за пиеса такая?
– Да про такую принцессу, Петр Андреич, которой бы на престол вступить, державой править, кабы только желание ее было.
– Полно, Мавра, пустой это разговор. Да и Петруше он вовсе ни к чему. Слушай, Петруша, на службу ко мне пойдешь?
– С великой радостью, ваше высочество.
– Да что ты, матушка, никак шутки шутишь – что ему в немудрящем хозяйстве нашем делать: частокол подколачивать аль в крыльце ступеньки менять? Так ведь и тесу не осталось. Все на салфетки столовые сколотиться не можем, Михаиле Ларивоновичу Воронцову кланяемся, о подарке просим, чтоб своим ткачам заказал, а тут архитект. Что ж ему без дела сидеть?
– Ан нет, с делом. И вечно тебе, Мавра, первой слово надо сказать! Рта раскрыть не даешь.
– Так чего его раскрывать, коли толковать не о чем?
– Ой, Мавра, перестань. Строиться хочу, Петруша.
– В добрый час, ваше высочество.
– Никак сон наяву увидела! Да строиться-то где, Лизавета Петровна, матушка?
– В слободе. Вот ты твердишь, Маврушка, что тесу не осталося, зато еще бревнышки есть, кирпичу набрать можно. Коли не хватит, то и прикупим.
– В слободе? Да будто ты жить в ней собираешься, матушка?
– Всенепременно. Каждая птица гнездо себе вьет, и я хочу. Плохо, что ли?
– Что плохого! Да как же двор? Женихи высокие? Императрица?
– Ну теперь, Маврушка, ты меня и вовсе смешить собралась. Да императрице чем я дальше от двора, тем лучше. Неужто думаешь, ей меня замуж отдавать хочется? Так я одна как перст, а так за моей спиной муж встанет, а за мужем держава какая, за скипетром потянусь, поддержат, глядишь, силой ухватить могут. Как-никак дочь Петра I единственная, гвардией русской любимая. Не допустит Анна Иоанновна мороки такой.
– Так тогда из здешних, может, кто ей приглянется.
– Ей приглянется, пусть себе и берет, коли Бирон дозволит да место свое царское уступит. А мне ее выбор ненадобен. Вот начну гнездиться в слободе, глядишь, она и подобреет, поуспокоится. Соглядатаев все равно нашлет, а смотреть-то им будет не на что. Живет цесаревна с певчим своим, деток растит, хозяйством нищенским обзаводится, ну и ладно, ну и бог с ней.
– Что ж, так, значит, тому и быть до конца твоих дней, Лизавета Петровна? А еще, говоришь, дочь Петра Великого, единственная, гвардией русской любимая. Покоришься колоде курляндской?
– Молчи, Мавра! Сказано, молчи! Как будет, так будет. Нечего сорокам по хвостам разговоры дурацкие рассыпать, чтоб по свету белому носили. Ничего цесаревна Елизавета Петровна не хочет, ничего ей не надо, вот только дом чтоб Петруша построил.
