– Но я не имею об этом сведений от передовых постов. Вы, майор, заблуждаетесь.
Приехав на батарею вместе с Кареевым, Данилов долго вглядывался в расположение противника, однако в густом тумане ничего не разглядел.
– Действительно, что-то темнеет. Но может, это вновь отрытые траншеи?
– Ваше превосходительство, я сам видел, как разворачивается противник. Прошу, дайте распоряжение послать сигнальную ракету.
– Нет, нет, не вводите меня в искушение.
– Ваше превосходительство, я вынужден послать донесение генералам Мантейфелю и Ганецкому.
– Майор, вы можете делать, что вам угодно, но я пустить ракету пока воздержусь.
– Ваше превосходительство, посмотрите ещё раз внимательно, то, что вы называете траншеей, надломилось. Это же наступление османов.
– Майор прав, – поддержал Кареева начальник штаба отряда полковник Чайковский.
Данилов поднял обе руки:
– Ничего не вижу, не склоняйте.
– Ваше превосходительство, – сказал Чайковский, – велите батарее дать по видимой цели несколько гранат.
– Коли настаиваете. Прикажите командиру батареи.
На третий залп турки ответили массированным огнём.
– Господа, вы правы. Выстрелите сигнальную ракету, а я поехал поднимать малороссийцев.
Чадя и оставляя след чёрного дыма, в небо взвилась ракета.
Ураганный огонь из орудий и ружей обрушился на позиции Самгитского и Таврического полков. Турки вели наступление густой массой: первая цепь, вторая, резервы…
События разворачивались стремительно. Таранным ударом турки продвинулись к первой траншее. Симбирцы отбросили их. Но османы дрались как одержимые. Их увлекали муллы. Атака за атакой. Полковник Чайковский и майор Кареев дрались как рядовые.
Но вот турки броском ворвались в первую траншею, выбили симбирцев. Стрелки отошли ко второй линии, зацепились…
Десятый гренадерский Малороссийский полк Данилов встретил на полпути. Увидел полковника, обрадовался:
– Голубчик, поспешите. Османы навалились силой великой! Они ворвались в наши ложементы! Три батальона симбирцев полегли!
Полковник привстал в стременах, повернулся к траншеям:
– Братцы гренадеры, спасать надо товарищей! Бего-ом!
Малороссийцы ввязались в бой с марша, но турки встретили их таким густым огнём, что атака сорвалась.
Кутаясь в шинель, Осман-паша наблюдал за развернувшимся сражением. Над ним полоскалось на холодном ветру зелёное знамя.
Подъехал начальник штаба.
– Взята вторая линия.
– Вижу. Генерал Ганецкий не ожидал нас. Теперь только вперёд и фланговые удары против Копаной Могилы и Астраханского люнета[68]. Во имя аллаха, милостивого и щедрого!.. Бросьте ещё шесть таборов. Мы откроем дорогу на Софию.
– Наше превосходство над русскими в четыре раза.
– Отлично. Чем быстрее мы разорвём кольцо и начнём выход, тем лучше. Иншалла![69]
– По последним сведениям, у Копаной Могилы генерал Ганецкий. В его распоряжении общий резерв Дольне-Дублянского отряда.
– Мы должны расширить прорыв и удержать его…
Бой длился уже больше трёх часов. Подоспела 2-я бригада 3-й Гренадерской дивизии. Генерала Квитницкого встретил Ганецкий.
– Положение критическое, на вас надежда. Исправляйте наши промахи. – Привстал в стременах, крикнул солдатам: – Братцы фанагорийцы, астраханцы, вологодцы[70]! Турки заняли наши укрепления. В их руках восемь наших пушек. Надо не только отбить врага, но и закрыть прорыв. С Богом, братцы! Отечество помнит вас!
Гренадеры ударили в штыки. Громовое «ура!» разнеслось по полю.
Ганецкий снял папаху, перекрестился:
– Теперь я уверен в успехе…
Осман-паша сделался мрачным. Не видел, чутьём опытного полководца уловил: в сражении наступает перелом. Инициативой завладевают русские. Стараясь сохранять видимое спокойствие, приказал начальнику штаба:
– Срочно вводите в бой общий резерв.
– Но в наличии всего три табора, вся дивизия ещё на том берегу. Её переправу задержал обоз.
– О шайтан[71], – выругался Осман-паша, – обозы и беженцы погубят нас!
Русские батареи усилили обстрел. Рвались гранаты, треск и грохот, свист картечи и многотысячный устрашающий крик.
Вступила в сражение 1-я бригада 2-й Гренадерской дивизии. Ударила левым флангом.
С Зелёных гор спускались бригады Скобелева, а с Гривицких высот послал свои части князь Карл.
С трудом сдерживая натиск русских бригад, турки отходили к реке. Но тут, сея панику, на них надавили переправившиеся обоз и резерв. Снаряды рвались в самом скоплении. Осколок разорвавшейся гранаты угодил в ногу Осман-паше. Его перенесли в коляску.
– Настал конец плевненской обороны, – горько промолвил Осман-паша. – Паника и страх завершат разгром. Такой исход я предвидел.
И хотя Тотлебен с утра намеревался выехать на шестой участок, к Ганецкому, главнокомандующий заявил:
– Мы отправимся на Тугеницкий редут.
– Ваше высочество, но почему Тугеницкий? – спросил Тотлебен.
– Эдуард Иванович, считайте меня и Артура Адамовича своими гостями. А воля гостей должна исполняться.
Сказал тоном, не терпящим возражений. Непокойчицкий кивнул согласно. Тотлебен и князь Имеретинский промолчали.
Коляску главнокомандующего сопровождали свита и конный гусар.
С Тугеницкого редута местность не разглядеть, плотный туман тянулся полосой.
– Ваше высочество, куда прикажете ехать? – спросил Тотлебен.
– В Радищево, на телеграф, свяжемся с участками.
Дорога оказалась забитой войсками. Проходили роты, батальоны. Дружно приветствовали главнокомандующего и генералов.
– Не кажется ли вам, Эдуард Иванович, что бой идёт без всяких с нашей стороны диспозиций?
– Ваше высочество, – обиделся князь Имеретинский, – начальники участков, в том числе и генерал Ганецкий, действуют согласно ранее разработанной генералом Тотлебеном и штабом диспозиции.
– Кажется, бой заканчивается, – смягчил напряжение Тотлебен. – И туман рассеивается. Не угодно ли подняться на ту вершину?
Спешились, взошли на холм. Имеретинский подал великому князю бинокль.
– Вы правы, Ганецкий берёт последний аккорд. Давайте переедем на ту сторону реки.
Едва оказались на противоположном берегу, как повстречался Скобелев. На неизменно белом коне, шинель нараспашку. Разгорячённый боем, борода растрепалась на ветру.
– Ваше высочество, раненый Осман-паша сдал оружие генералу Ганецкому.
Великий князь вздохнул с облегчением:
– Слава те, Господи. Какие трофеи, на целую армию! – Главнокомандующий кивнул на груды оружия.
Подъехал князь Карл с генералами.
– Поздравляю вас, князь.
Пожал руку. Направились по дороге. Показалась коляска с Осман-пашой. Турецкого военачальника сопровождала многочисленная свита. Главнокомандующий с Тотлебеном и остальными генералами подошли к коляске. Осман-паша попытался подняться, но тут же рухнул на сиденье. Раненую ногу пронзила острая боль.
Великий князь сказал по-французски:
– Не беспокойтесь, ради Бога. Мы уважаем ваш талант военачальника и смелость солдата.
Личный доктор Осман-паши, рыжий англичанин, перевёл на английский.
Склонив голову, Осман-паша ответил, и тот же англичанин снова сказал:
– Гази Осман-паша благодарит русских генералов за великодушие и преклоняется перед русским оружием. Он спрашивает, нет ли среди вас генерала Тотлебена.
Великий князь с усмешкой указал на Эдуарда Ивановича.
Чёрные глаза турецкого военачальника надолго впились в Тотлебена. Эдуард Иванович выдержал взгляд. Осман-паша заговорил, доктор перевёл:
– Гази Осман-паша убеждён: генерал Тотлебен прекрасный военачальник и талантливый инженер, и Плевна тому подтверждение. Сложить оружие перед таким противником не зазорно.
ГЛАВА 4
Декабрь на Шипке. Плевна развязала руки.
«Мы за зимнюю кампанию». «Загонять скот в хлев
надлежит нагайкой…» Гвардия штурмует балканские
вершины. Взятие Софии. Жандармы забирают
Поликарпа Саушкина. Пятое письмо, и последнее.
Декабрь-студень закружил, завьюжил метелями, завалил снегом Шипку. Утро солдатское начиналось с расчистки ложементов, батарей.
Четвёртый месяц продолжалось «шипкинское сидение», а по-прежнему не улучшилось снабжение: провианта в обрез, ещё хуже с вещевым довольствием. В первую декабрьскую ночь в разыгравшийся в горах буран замёрзли на посту несколько стрелков. Закоченели, прикрытые снегом. По полкам и дружинам прибавились обмороженные. Особенно в дивизии генерала Гершельмана, беспощадно каравшего солдат за нарушение формы.
