Ознакомительная версия.
«Что за конные? Неужто еще помощь к татарам пришла? Скоро светать начнет, надо упредить наших!» — в тревоге подумал Федор.
Он быстро выбрался из кустарника и, опасаясь, чтобы его не обнаружили, пополз к дереву, где привязал коня. Высокая трава хлестала его по лицу, холодные капли растекались по телу, попадали под шлем, но он не обращал внимания и думал только о том, что ползти придется еще долго, а время не ждет. Наконец не выдержал, встал и, больше не думая об опасности, чуть ли не бегом зашагал по степи… Небо на востоке посветлело, занимался рассвет. В сумерках уже можно было различить одиночное дерево, к которому он привязал коня.
И тут сзади него послышался конский топот и громкие крики. «Теперь уже явно заметили!..» Сердце у Федора беспокойно заколотилось. Оглянувшись, различил в предрассветной мгле большую группу всадников. Они были еще далеко, но он понял, что к коню добежать не успеет…
Но что это?! Конники, скакавшие впереди, разделились и понеслись в разные стороны. Федор едва успел упасть на землю, как один из ордынцев промчался мимо, следом с полдюжины других. Из-под копыт взметнулась земля, осыпала его мокрыми комьями грязи. Топот затих.
«Выходит, не за мной, слава те Господи!..» — Федор приподнялся, бросил озадаченный взгляд в ту сторону, куда поскакали всадники, но, ничего не увидев, побежал к своему коню.
Федор вернулся в лесной стан в полдень. С трудом добудились Гордея. После бессонной, в тревожных думах ночи у атамана шумело в голове, резало глаза, словно кто песком их засыпал, не выспался, и, ко всему еще, этот недобрый сон, что привиделся… Будто стоит он один на дороге, а по ней идет воинство великого князя Московского Дмитрия. Вдруг появилась телега, окруженная дружинниками. В ней двое — мужик и баба. У мужика мохнатые брови, черная борода с седыми прядями оттеняет бледное, исхудалое лицо. Женщина закутана в платок, видны лишь ее, казалось, застывшие глаза. Гордей пристально вгляделся в лицо бабы и ахнул: да ведь это Марийка! А рядом он — Гордей!.. И тут его, слава Богу, растормошили — прискакал Федор.
— Так говоришь: ордынцев тыщ тридцать? — хмурясь, переспросил он.
— Может, и более! — сумрачно подтвердил Федор.
— Так… — задумался атаман, на лбу его пролегла глубокая складка. — Хорошо, что вражью силу ты разведал. Теперь давай думать, что делать станем.
Все сомнения и колебания были позабыты, мысли Гордея сосредоточились на одном, главном — близящейся битве…
Наконец в лесной стан прискакали Василько и другие дозорные. К Волоку им добраться не удалось, лишь чудом не столкнулись с ордынцами, но видели вдали конные русские дозоры, видимо, князя Владимира Серпуховского.
Двоюродный брат Дмитрия Донского, прозванный за Куликовскую битву Храбрым, собирал в Волоке Ламском полки. Из Звенигорода, Рузы, Можайска и других городов, из окрестных сел и деревень к нему шли конные княжеские и боярские дружины, пешее ополчение горожан и сирот. Пришел к Волоку и тарусский князь Владимир со своим немногочисленным отрядом. Но воинов у князя Серпуховского было значительно меньше, чем у врагов.
Гордей и Федор долго расспрашивали Василька, потом все трое стали советоваться.
— Крепко, видать, готовится князь Серпуховский к сече, да только выстоит ли против такой силы ордынской? — с сомнением покачал головой атаман.
— Не лишней будет наша подмога, ой не лишней… — задумчиво сказал Федор. — Только слепо не пойдем. Мыслю я, надо мне с Васильком вперед податься. Высмотрим все, а ты тем часом подойдешь со станичниками. Мы тебе знак дадим, когда в сечу вступать…
Так и решили. С дюжину дозорных во главе с порубежниками вскочили на коней и направились к Волоку, а Гордей, подозвав сотников, приказал:
— Пора и нам выступать! Воев накормить, меда дать! А там сбор трубить! Да чтобы через час какой, кроме баб, детишек и хворых, в стане никого не было!
Гордей направился в свой шалаш, чтобы надеть кольчугу, взять меч и шлем; еще издали увидел Марийку, она уже успела облачиться в доспехи и теперь проверяла, остра ли сабля, захваченная ею у убитого ордынца.
— Марийка! — оторопело уставился он на жену. — Ты что, не слышала наказ?
— Я с тобой, Гордей! — смело глядя на грозного мужа, сказала она. — На саблях биться не хуже тебя могу. — И лихо взмахнула саблей.
— Да пущай идет! — молвил старый Данило; он подошел к ним, еще не слышал разговор, но уже о всем догадался. Хлопнул зятя по плечу, усмехнулся: — Такая тебе, атаман, бисова женка досталась, не удержишь. — И, помолчав, задумчиво добавил: — Берегись не берегись, а от судьбы не уйдешь.
Шуракальская орда, миновав сожженный Серпухов, двинулась на Москву. По обе стороны дороги лежала опустошенная, обезлюдевшая земля. А навстречу крымцам шли большие и малые караваны: окруженные конными нукерами повозки, телеги, арбы с награбленным, пленники, захваченный скот…
Великому хану Золотой Орды Тохтамышу наконец удалось захватить Москву. Изо дня в день бросал он свои бессчетные полчища на стены Кремля. Приступ следовал за приступом, но осаждавшие никак не могли ворваться в стольный город урусутов. Подножья стен были завалены трупами ордынцев. Отчаявшись овладеть Москвой силой, Тохтамыш прибег к обману. В грамоте, переданной москвичам, он заверял их: «Вас, людей своих, хочу помиловать я, царь, ибо не виновны вы, не заслуживаете смерти. А ополчился я на великого князя Дмитрия, от вас же ничего не требую, кроме даров. Встретьте меня, откройте ворота, хочу лишь ваш город посмотреть, а вам дам мир и любовь».
Сопровождавшие ордынского хана суздальские князья Василий Кирдяпа и Семен всенародно поклялись на кресте, что Тохтамыш сдержит свое слово. Среди осажденных не было единства. Ремесленный люд — кузнецы, оружейники, гончары, кожевенники, бочары и крестьяне из окрестных сел и деревень, что все эти дни стойко сражались на кремлевских стенах, понесли большие потери: многие были ранены, многие убиты. Оставшиеся в городе бояре и архимандриты сумели убедить уцелевших защитников крепости открыть ворота врагу. Осадный московский воевода князь Остей, который во главе депутации горожан вышел из Кремля для переговоров с Тохтамышем, пал от рук ханских телохранителей первым. Ордынцы, ворвавшись в крепость, перебили и угнали в полон тысячи мужчин, женщин, детей, а потом подожгли Кремль…
Шуракальская орда Бека Хаджи преодолела уже больше половины пути от Серпухова до Москвы и расположилась на привал возле села Остафьево, когда туда прискакал гонец от Тохтамыша. В послании великого хана шуракальцам повелевалось идти к Волоку Ламскому и там соединиться с воинством двоюродного брата Тохтамыша Коджамедина.
Захватив Москву, Тохтамыш бросил свои полчища на земли великого княжества Московского, ростовские, ярославские и другие земли. Владимир, Переславль, Дмитров, Углич, Звенигород, Руза, десятки городков, сотни сел и деревень были разграблены и сожжены. На севере семь туменов — по десять тысяч нукеров в каждом во главе с другим двоюродным братом Тохтамыша, огланом Бек Булатом, подступили к Ростову и Ярославлю. Захватив их, татары намеревались направиться к Костроме, где великий князь Дмитрий Иванович собирал полки. А тридцатитысячная рать оглана Коджамедина двинулась на Волок Ламский.
Получив наказ великого хана, Бек Хаджи обрадовался, его смуглое лицо расплылось в счастливой улыбке… «Слава Аллаху! — подумал он. — Эта добрая новость отдалила день моей встречи с великим ханом! А если на то будет воля Аллаха и мы разобьем коназа Серпуховского, то гнев Тохтамыша минует меня вовсе… Слава Всевышнему, что он надоумил меня идти через Тарусу! Скольких нукеров я бы потерял, если бы поспешил в Мушкаф и штурмовал ее стены! И еще хвала Аллаху, что он подсказал великому хану мысль послать меня на коназа Серпуховского, а не на Дмитрия. Все прекрасно. А главное, что рядом уже нет коротышки Алимана — ему велено скакать в Мушкаф к великому хану. Вот уж на ком тот сорвет свой гнев!..»
Бек Хаджи тут же созвал тысячников и отдал им наказ готовиться к выступлению на Волок Ламский. Но едва они вышли из его походного шатра, шуракальский хан помрачнел… Который уже день его тревожили вести из Тарусы. Еще когда Бек Хаджи выступал из города, в шуракальский стан прискакали несколько нукеров — им чудом удалось вырваться из села, на которое ночью напали урусуты. Они отбили большой ясырь, предназначенный для угона в Крым и продажи в Кафе, уничтожили сторожевую охрану, расправились с поводырями, которые так ловко выслеживали и помогали вылавливать в лесах и топях беглецов. По рассказам нукеров, среди тех, кто напал на село, было много дружинников Владимира, брата убитого тарусского коназа Константина.
Эти воспоминания снова вызвали гнев у шуракальского хана. В то время, когда к нему пришла эта злая весть, его тысячники-мынбасы Мюрид и Солиман, посланные преследовать урусутов, бежавших с поля битвы, поклялись, что возле Рязани они разгромили большой отряд тарусских дружинников. Кто же тогда нападает на караваны с полоном?.. Три сотни шуракальцев во главе с мынбасы Мюридом, втайне от гонцов Тохтамыша оставленные им на Тарусчине, не решаются сопровождать ясырь. А урусутские разбойники наглеют с каждым днем. Раньше они нападали только на немногочисленную охрану, а теперь отбивают ясырь, который сторожат большие отряды. Беку Хаджи пришлось послать гонца к Мюриду с наказом покинуть тарусские земли…
Ознакомительная версия.
