из которого и рождается истинный мир между людьми и народами… И никогда нам не было столь ясно, что мы отринем себя, что самое лучшее в нас умрет, если только позволить предостерегающему и взывающему гласу Божию умолкнуть в наших сердцах… И то, что нести эту весть препоручено нам, что путь нам указан, что мы, немецкий народ, удостоились еще раз встретить Рождество и ощутить дух той благой вести, исполняет нас тихой радости, радости глубокой и непоколебимой, несмотря ни на что, на весь непроглядный мрак нашего сегодняшнего существования… Не знаю, доведется ли нам еще раз встретить праздник, но знаю одно: те из нас, кому доведется пережить это, до глубокой старости, где бы они ни оказались в Сочельник, будут вспоминать друзей, с которыми они разделили трудные времена, и год за годом в мыслях возвращаться к этим часам, проведенным в нашем крохотном блиндаже под Сталинградом…
Все замерло; было слышно лишь потрескивание свечного пламени. Бройер пожал каждому руку и под конец, удерживая ладонь шофера в своей, со всей искренностью прибавил:
– Выше голову, Лакош! Снова наступит мир на земле!
По щекам у парня скатились две огромные слезы. “Сам собою не наступит! – твердил его внутренний голос. – Не без нашей помощи!” Но он не мог вымолвить ни слова. Медленно догорали свечи, в последний раз вспыхнули и поочередно угасли. Капли светлого воска застыли на светильниках бледно-желтыми сосульками. Но не ангел сошел в ту ночь с небес – над землею неслась на черных крыльях смерть.
В городе Гота, на елке в гостиной окружного начальника Хельгерса тоже постепенно догорали свечи. Тихое застолье и подарки были уж позади; семья, погрузившись в покой и умиротворение, сидела за круглым столом из красного дерева в приглушенном свете никелированной напольной лампы. Из радиолы доносилось пение звонкоголосых мальчиков знаменитого Лейпцигского хора при церкви Святого Фомы:
– Ночь святая, ночь чудес,
Сердце странника укрой,
Принеси ему с небес
Мир, отраду и покой… [38]
Капитан Гедиг сидел, скрестив ноги в брюках со штрипками и утопая в широком кресле. Парадный китель был увешан орденами. Слушая, как затихают безмятежные голоса детей, он в задумчивости разглядывал красующуюся на стене большую карту Европы. Молодое лицо его было неестественно серьезно. По окончании курсов для адъютантов крупных воинских формирований при Управлении личного состава сухопутных войск в Берлине, он направился на два недолгих дня к своей невесте, чтобы провести у нее Сочельник и встретить Рождество. Его поезд отходил в три часа ночи. В кармане у него было особое распоряжение начальника курса, дозволявшее ему быть переброшенным воздушным путем на территорию Сталинградского котла. Окружной начальник Хельгерс, уже в летах и давно в отставке, дородный и строгий, как полагается чиновнику старой школы, листал один из подаренных супругой томов Энциклопедического словаря Мейера восьмого издания [39]. Фрау Хельгерс склонилась над пяльцами и споро вышивала по декоративной наволочке цветочный узор; видно было, что тяготы войны наложили на нее неизгладимый отпечаток – фигура ее стала грузной и неказистой. Их дочь, Ева Хельгерс, глядела на погруженного в свои мысли жениха, и сердце ее сжималось. Она встала, чтобы сменить пластинку. К двадцати годам она уже была учительницей гимнастики в спортивной школе, имела успех и нравилась детям. Ее светлые волосы, странно сочетавшиеся с темными, почти черными глазами, придавали очарования крохотному, чуть смуглому личику.
– Ты совсем не ешь, мальчик мой, – укорила капитана пожилая матрона, бросив на него обеспокоенный взгляд поверх пялец. – На-ка, возьми шоколаду. Курт прислал нам к празднику из Голландии. Вряд ли в России тебе в ближайшее время доведется вкушать деликатесы… Ох, если бы наш мальчик не поддерживал нас время от времени, едва ли удалось бы мне в этом году испечь пристойное печенье. Весьма затруднительно жить на одни карточки…
Старик протянул Гедигу один из увесистых томов.
– Ты только погляди! Какое изумительное издание! Цветные иллюстрации прямо в тексте – до чего нынче дошла технология! И материал в самом деле переработан, полностью приведен в согласие с национал-социалистической доктриной. Издательство превзошло все мои ожидания.
– Главное – что ты доволен, батюшка, – улыбнулась ему супруга.
Ева подошла к креслу, в котором сидел капитан, приобняла его за плечи и склонилась, через плечо заглядывая в книгу. Пальцы ее поигрывали двумя золотыми звездочками на погонах; она тихо мурлыкала доносившуюся из проигрывателя нежную мелодию. Выбившийся из прически локон коснулся щеки нареченного; тот поднял голову, уголки губ его приподнялись.
– Вернер, любимый… Сегодня ты уедешь прочь! – прошептала она, и глаза ее наполнились слезами. – Когда мы увидимся вновь?
– Самое позднее летом, дети мои! – громыхнул бас отца. – Весной еще один такой прорыв, как в этом году, – и война будет окончена!.. А теперь, мальчик, расскажи нам немного о России, а то что-то ты нынче молчалив!
– И, батюшка, оставь! К чему омрачать праздник! – отозвалась фрау Хельгерс.
– Расскажи о русских женщинах! – потребовала Ева, присев на подлокотник. – Скажи, сколько сердец ты уже разбил, проказник? Кто всех милее – украинские крестьянки или черкешенки? Иль, может, тебе больше по вкусу молодые коммунистки с их свободной любовью?
Она дернула капитана за ухо; тот покраснел, точно школьник.
– Еви, п-прошу тебя!.. – запинаясь, пробормотал он, не зная, то ли сердиться ему, то ли смущаться. – Я… я же… У меня же… И кроме того, у вас совершенно превратные представления. Не такая у них, знаешь ли, свобода чувств, как говорят! Их девушки куда застенчивей наших. Даже глазки строить – и то не умеют!
– Значит, все-таки крутил с ними шашни, альфонс, и получил отставку? Угадала?
В мочку его впились два острых ноготка. Будущий тесть, усмехнувшись, понимающе взглянул на него поверх пенсне:
– Полно, дружочек, не так все плохо, как ты говоришь! Вот, погляди, тут в статье про большевизм… Какие тут вещи пишут о любви и браке в СССР! Думаю, стоит этот том спрятать под замок, а то, если Ева прочтет, спать не будет!
– Глупости все это! – неохотно процедил Гедиг. – Поверьте моему слову!.. Кроме того, в окопах Сталинграда ни одной девки днем с огнем не сыскать.
– Сталинграда? – обмерев, переспросила Ева. Рука ее соскользнула с плеч жениха. Девушка резко встала; лицо ее помрачнело. – Я думала, он давно позади!
Капитан прикусил язык.
– Разумеется, позади, – поспешил он успокоить невесту. – Просто к слову пришлось! Мы-то когда еще те края покинули…
– Когда кончится война, статью о России, думается мне, в любом случае придется переписать, – не выпуская из рук драгоценный словарь, продолжал папаша. – Положение дел в стране, надо полагать, претерпит кой-какие
